своих косматых коней плодородные нивы.
Интересно, какие же здесь происходили обряды, молебны? Кого древние люди приносили в жертву своему богу — бурхану, моля его о благополучии и счастье?
Да, о многом мог бы рассказать этот каменный идол. Но он хранил вечное молчание, равнодушно взирая на окружающий мир с высоты Хан-Улы.
Тщательно осматривая место возле скалы и каменного истукана, я обнаружил весьма странный предмет. Это был ржавый железный прут длиной около семидесяти сантиметров. Один его конец имел форму конской головы с изогнутой шеей, с обеих сторон стержня прикреплялись два небольших круга, изображающих ноги. На спине лошади, где должно быть седло, плотно облегала железный прут изогнутая пластинка, а затем еще два коротких стержня — задние ноги лошади. Конец прута был несколько изогнут и раздвоен, напоминал конский хвост.
Взяв находку, я встряхнул ее, и вдруг раздался странный металлический звон. Услышав его, Дорж пришел в смятение, подбежал ко мне и со слезами на глазах стал умолять поскорее бросить этот предмет.
— Шайтан накажет тебя за то, что ты взял в руки железного коня! — говорил он.
Чтобы успокоить Доржа, я положил железный стержень на землю, но потом незаметно поднял и спрятал в рюкзак. И тут Семен нашел медную трехкопеечную монету. Когда мы ее очистили от грязи и зеленоватых налетов окиси меди, проступила дата чеканки — 1843 год.
Несмотря на палящее солнце, я почему-то ощущал необыкновенный прилив энергии и бодрости. «Уж не влияние ли это удивительных кварцитов, обладающих свойством благотворно действовать на нервную систему?» — подумалось мне.
Пока я занимался отбором образцов горных пород, Семен сделал еще одно открытие.
— Идите сюда! Смотрите! — громко крикнул он, подзывая меня к южному краю площадки. — Видите, какая хорошая дорога? Мы могли легко подняться по ней на эту гору, а не карабкаться с трудом по северному склону!
Действительно, широкая торная дорога полого спускалась от вершины к южному подножию сопки. Видимо, по этой дороге поднимались люди на священную гору и тем путем тащили каменного исполина или глыбу песчаника, которую обработали уже на вершине. Одно несомненно: песчаник доставлен из другого места, ибо гора Хан-Ула почти сплошь сложена из крепких кварцитов. Какой труд потрачен на то, чтобы поднять на такую высоту неимоверную тяжесть! Сколько изобретательности и усилий приложили каменотесы, чтобы из бесформенной глыбы создать подобие человеческой фигуры!
Но зачем поставлен на вершине сопки каменный идол? Может быть, он установлен на могиле знаменитого вождя племени? Или это изображение божества, которому поклонялись древние? Ведь поклонялись же славяне изваянию Перуна, установленному на высоком берегу Днепра. А какого бога изображает этот таинственный идол?
Вот они — загадки горы Хан-Ула.
Пока мы обследовали гору, собирали и классифицировали образцы горных пород, рассматривали необыкновенные находки, вокруг произошла перемена, которую мы не сразу заметили. Лишь внезапный сильный порыв ветра заставил нас осмотреться. Удивила наступившая тишина, даже птицы замолкли; А с юга на нас неслась огромная черная туча. Еще немного — и яркие молнии раскололи небо. Послышались глухие раскаты грома. Сразу стало так темно, будто наступила ночь. Ветер поднял на площадке тучу мелкой пыли. Вскоре потоки воды обрушились на нас. Они текли по утрамбованной площадке к ее южному краю.
Хорошо, что предусмотрительный Дорж захватил с собой брезентовый плащ. Мы втроем накрылись им под сухой лиственницей, увешанной тряпочками и лентами.
— Надо бы отойти подальше от этого дерева, — сказал я, вспомнив, что в грозу под таким укрытием находиться опасно.
Никому не хотелось покидать наше убежище и оказаться под проливным дождем. Дорж первым перебежал на противоположный край площадки и укрылся под кустом, росшим поодаль. Мы с Семеном последовали его примеру. И вовремя! Не прошло и минуты, как ослепительная молния расколола небо, упершись одним концом в сопку. Какой-то голубоватый неземной свет озарил все вокруг. Мы зажмурились. Раздался такой оглушительный удар грома, что нам показалось, будто гора дрогнула, пошатнулась. Над нашими головами просвистели камни, заставившие нас прижаться к земле. Внезапно я почувствовал острую боль в правой ноге. Из разорванного сапога текла кровь. Дорж быстро и ловко снял сапог, посыпал рваную рану пеплом из трубки и, скинув рубашку, сделал перевязку.
— Потерпи, — сказал он, — обойдется. Только мышцы разорваны, кость, однако, цела.
Тут мы почувствовали запах гари. Откуда он? Переждав грозу, огляделись. Поваленная молнией лиственница, несмотря на прошедший ливень, горела ярким пламенем. А скалы как не бывало!
— Смотрите! — вскрикнул Семен. — И каменного идола нет!
В самом деле, там, где недавно стояло каменное изваяние, теперь виднелась лишь груда камней.
Признаться, мы были потрясены.
— Хорошо, что успели перебежать на другое место, — проговорил Семен, поеживаясь.
— Да, нужно благодарить судьбу, — тихо промолвил я, превозмогая боль в ноге.
Дорж промолчал.
Вскоре опять засияло солнце. Из кустов послышалось несмелое щебетание птиц. И если бы не страшные разрушения, запах гари и моя раненая нога, можно было подумать, что все происшедшее приснилось. Все мы вымокли до нитки и продрогли. Особенно плохо выглядел Дорж. Он осунулся, побледнел и просил только об одном: как можно скорее уйти с этого проклятого места.
— Здесь живет шайтан, — говорил он дрожащим голосом. — Он наказывает нас за то, что пришли в его юрту. А тебе злой дух чуть не оторвал ногу. Он сердился, что ты взял его железного коня. Надо скорей уходить!
Мне хотелось тщательно обследовать вершину горы, особенно после таких разрушений, но больная нога мешала двигаться. Скрепя сердце я согласился вернуться на геологическую базу.
С тяжелыми, набитыми образцами горных пород рюкзаками мы тронулись в путь. Товарищи поддерживали меня с обеих сторон, всячески оберегая мою больную ногу. Спуск с горы после проливного дождя оказался нелегким. Торная дорога, сверху выглядевшая столь привлекательно, нас совершенно измучила. Ноги скользили по жидкой грязи. Кое-как мы спустились к подножию сопки и облегченно вздохнули.
Невдалеке, на берегу небольшого озера, стояла бурятская юрта. Два огромных черных пса с громким лаем бросились к нам. На их лай из юрты вышел старый бурят в накинутой на плечи шубейке. Он прикрикнул на собак, которые, отбежав, улеглись на землю, недружелюбно поглядывая на нас.
Бурят пригласил в юрту. Это было летнее бурятское жилье, обтянутое кошмой, покрытое сверху широкими пластинами лиственничного корья.
Прежде чем войти, мы сняли мокрую одежду и развесили ее на коновязи. В юрте тлел небольшой костер, над ним висел закопченный чайник. Мы познакомились с хозяином Бабасаном Адбаевым. У него было живое и приветливое лицо, волосы на голове и жиденькая бородка совершенно седые. Он предложил горячего чая с овечьим молоком. Подогнув под себя ноги, мы сели на кошму. Бабасан не спеша налил в пиалы желтоватый напиток. Дорж заговорил с ним о чем-то по-бурятски, то и дело показывая на нас с Семеном и кивая головой в сторону горы Хан-Ула. Бабасан слушал, недоверчиво покачивая седой головой. Разговаривая, оба не забывали о пиалах. Бросили в них по щепотке соли и лишь потом с удовольствием опустошили.
Допив свой чай, я спросил Бабасана, что он знает о горе Хан-Ула.
Раскурив трубку и выпустив клуб дыма, старый бурят рассказал:
— От своего деда я слышал, что в глубине этой горы хранятся большие богатства древних монголов. Их грозный хан завоевал полмира, захватил много золота и драгоценных камней. Перед смертью он приказал похоронить себя в таком месте, чтобы никто не знал, где именно, и положить в могилу все золото. Его волю выполнили. Всех, кто хоронил его, задушили, но один из них перед смертью успел сказать своему брату, что хан погребен на горе Хан-Ула. Но в каком месте горы зарыт хан со своими богатствами, никто не ведает. Однажды я рассказал все это бородатому русскому и посоветовал побывать на горе, поискать могилу. Но он ответил: «Бабасан, нам некогда заниматься легендами. Нужно определить, где удобно строить дорогу».
Когда Бабасан умолк, я достал из рюкзака железный прут, найденный на вершине сопки, и помахал им. Ужас охватил старого бурята, когда он услышал металлический звон подвесок. Трубка выпала у него изо рта, он вскочил и стремглав выбежал из юрты. Дорж с укором взглянул на меня и тоже исчез. Через некоторое время оба бурята вернулись в юрту, с опаской поглядвая железный прут, лежавший рядом со мной. Я постарался успокоить их и попросил Бабасана объяснить причину суеверного страха. Старый бурят медленно и неохотно, с большими паузами поведал такую историю:
— Гора Хан-Ула с незапамятных времен считается священной. От старых людей я слышал, что на ее вершине, между скалами, живут злые духи, которые могут принести людям большое горе. А на небе, верили буряты, обитает самый сильный злой дух, у которого много помощников. Чтобы задобрить его, люди поднимались поближе к небу, на вершину горы, молились и приносили жертвы. Лама брал в руки бубен и бил по нему железным конем, чтобы дух на небе проснулся, услышал молитвы и пожалел людей. Брать в руки железного коня дозволяется только ламам; если это сделает простой бурят, то его постигнет несчастье.
Помолчав, словно собираясь с мыслями, и сделав несколько затяжек, Бабасан продолжал:
— Боюсь, с этой вещью вы принесли в мою юрту беду. Уходите и уносите железный прут, похожий на железного коня, которым ламы призывают с неба злого духа.
Я, признаться, был обескуражен таким оборотом дела. Куда идти в столь позднее время после утомительного дня, да еще с больной ногой? Я стал упрашивать Бабасана разрешить переночевать в юрте. Но старик был неумолим.
И тут в юрту вошел молодой бурят, остановился у входа и прислушался к нашему разговору. Поняв, о чем идет речь, твердо сказал старику: