Тут мне показалось, что Аносов слишком увлекся.
— Но у вас-то, на Муостахе, пока детей нет?
Он посмотрел на меня удивленно:
— Как нет? Трое! Андрюша Зелинский, Вова Захаров и наша Валерия. — Аносов, вспомнив что-то, добавил: — Ну да, вы же ночью прибыли. Детсад наш уже заснул, а уехали мы рано — дети еще не встали. Вернемся — познакомитесь! Они-то про вас вчера целый день расспрашивали. Узнали, что кто-то должен приехать, и все приставали: какой дядя? Чей он папа? Где будет жить?
— Но ведь семьдесят второй градус?.. — спросил я осторожно. — Полярная ночь, морозы. Как же здесь детям?
Аносов усмехнулся:
— Я, правда, не врач, но, по моим наблюдениям, отлично.
— И не болеют?
— Бывает, конечно. Но гораздо реже, чем на материке. Там ровесники наших ребятишек то грипп подхватят, то коклюш, то свинку. Особенно в детских садах. А на нашем острове ни одного микроба. Воздух чистейший!
— Но ведь кто-то должен постоянно заниматься детьми, следить за ними.
— Следим! Зимой одних из дома не выпускаем. Кто свободен, тот с ними и погуляет — со всей троицей. А летом сами бегают по станции, все время на виду.
— И нравится им на острове?
— По-моему, нравится. Впрочем, это вы сами увидите…
За разговором время бежало незаметно. Корзина постепенно наполнялась сыроежками. Так добрались до дома мерзлотников и тем же распадком, что поднимались вверх, спустились на отмель к трактору.
Аносов взял из кабины аккуратно завернутые в бумагу бутерброды, термос с кофе, мы наскоро перекусили и двинулись к станции. Но еще и полдороги не проехали, как Аносов остановил трактор.
— Еще одна маленькая экскурсия, — сказал он, улыбаясь. — Так сказать, для полноты картины. На этот раз природная наша достопримечательность. Не ахти какая, но для нас очень важная.
Мы пошли вверх по пологому склону и через несколько минут оказались у озера, размеры которого были чуть больше тех, что до этого нам попадались.
— Вот единственный настоящий пресный водоем на Муостахе, — сказал Аносов торжественно.
— А остальные? — Я показал на сверкавшие по всей округе водяные блюдца.
— То, считайте, лужи. Сегодня есть, завтра высохли. А это постоянное озеро.
Я обратил внимание на следы тракторных гусениц, которые подходили к самому берегу озера и змеились от него на юг, к станции.
— Оказывается, ваш славный ДТ не так уж безнадежно стар, — сказал я Аносову, — он не только по ровной местности бегает, но и по пересеченной?
— Конечно, бегает. Но мы по тундре только к озеру ездим. Летом воду отсюда доставляем, зимой — лед. И точно по одному следу, ведь здесь слой почвы тонкий. Содрать-то его легко, а зарастает он десятилетиями.
…Одинокий тракторный след, бегущий от озера и теряющийся за пригорками, который увидел я на острове Муостах, до сих пор стоит перед глазами. А по контрасту вспоминается совсем другая картина, увиденная на Диксоне.
Поселок Диксон состоит из двух частей. Большая часть его расположена на материке, на коренном берегу Енисея, а меньшая — на ближнем острове, который тоже носит это имя. В островной части — аэропорт, несколько учреждений, жилые дома. Здесь я провел несколько дней в ожидании очередного каравана судов, идущих на восток.
Дома занимают краешек острова. А вся остальная его часть пока еще пустынна. И поскольку Диксон был первым на моем пути заполярным островом, это пространство с самого приезда манило меня. И не терпелось посмотреть, как выглядит земля, о которой столько было прочитано. Но когда я выбрался однажды вечером за окраину поселка, открылось нечто совершенно неожиданное: вся округа была иссечена отпечатками гусениц. Иногда они проходили совсем рядом, параллельно друг другу. Следы были узкими, глубокими, по всей видимости, ездили здесь на новеньких мощных вездеходах, которым ничего не стоило двигаться старой колеей. Но каждый водитель искал дорогу поровнее и почище, а потому выбирал целину. Это были полосы лишенной признака жизни земли. Они гляделись безобразными шрамами на зеленом фоне тундры.
Не знаю, кто именно оставил эти шрамы, но не сомневаюсь, повинны здесь те самые временщики, о которых говорил Аносов.
Контраст между гусеничными следами на двух разных островах был тем более разителен, что судьбы этих островов совершенно несхожи. Диксон стоит на крепкой каменной основе, и нет никаких причин думать, что он в обозримом будущем исчезнет. А Муостах, как уже говорилось, рушится на глазах. Оттого, казалось бы, здесь более простительны недальновидные поступки. Стоит ли осложнять свое существование, жалея обреченный остров?
Но Аносову не приходили в голову такие соображения. Логика его замечательно проста: раз дан под опеку начальнику станции этот остров, то, пока высится он над губой Буор-Хая, должно о нем заботиться. И тут я подумал, что первое мое впечатление об Аносове, когда представился он мне хозяйственником среднего звена, не было ошибочным. Конечно, разные бывают хозяйственники, но большинство таких, кто помнит, что само название их социального статуса происходит от того же корня, что и слово «хозяин». Они и становятся рачительными хозяевами того, что им доверено.
…С утра, пока ездили мы с Аносовым, солнце пряталось в пелене облаков. А когда подъезжали к станции, ветер разогнал тучи, и солнце, стоявшее высоко в небе, залило всю округу праздничным сиянием. Лучи его отразились в легкой ряби губы Буор-Хая, в стеклах домов, в огромном фонаре маяка и запрыгали над островом тысячами бликов.
Встречала нас живописная орава — трое ребятишек и двое станционных псов. Все пятеро казались шарообразными. Собаки Дымка и Бизон — оттого, что были низкорослы и лохматы, а дети — из-за множества одежд, в которые укутали их по ветреной погоде. Словно ртуть, эти шарики то сливались в один ком, то рассыпались в стороны, раздавались лай, визг, крик, победные вопли.
Когда мы вылезли из трактора, этот клубок накатился на нас, шарики запрыгали у ног, издавая еще больший шум, и Аносову стоило немалых трудов навести порядок.
Потом, сопровождаемые чуть утихомирившимся эскортом, двинулись мы к кают-компании. У ее дверей Дымка и Бизон вынуждены были отстать, хотя и жалобным визгом, и всем своим видом постарались изобразить глубочайшую обиду и полное собачье отчаяние. А дети вкатились за нами.
На обед мы с Аносовым опоздали. Кают-компания опустела, только повар Нина Захарова возилась у плиты. Она попросила подождать минутку. Но тут пришла Лариса Аносова и взялась за дело: она была свободна от вахты. Мы уселись за стол. Дети тоже заявили, что проголодались, заняли свои места и оттуда, пересмеиваясь и перешептываясь, наблюдали за «новым дядей»…
Потом Аносов повел меня показывать станцию, рассказывая о современных методах изучения атмосферы и гидросферы нашей планеты. Перечислить все методы, подчеркнул он, непросто. Здесь и специальные спутники Земли, самолеты ледовой разведки, ледоколы, особые «корабли погоды», автоматические радиоустановки, разбросанные по труднодоступным районам. Так что, казалось бы, гидрометеорологические станции, которые тридцать — сорок лет назад были главными поставщиками необходимой информации, теперь потеснены новой внушительной техникой. Однако раздел гидрометеорологии, непосредственно занятый изучением погоды, недаром называется синоптикой — слово происходит от греческого «синопсис», что значит «обозреваемый, дающий обзор всех частей целого». Чтобы понять, какие процессы господствуют в атмосфере и гидросфере, как пойдет борьба сил природы, определяющих состояние воздушной и водяной оболочек (а без этого невозможно составить прогноз погоды), необходимо располагать одновременно полученными данными в различных точках Земли. Большинство таких сведений дает сеть гидрометеостанций. И работа каждой из них существенно влияет на общую картину, особенно когда речь идет о станциях на островах Северного Ледовитого океана, ведь Арктику недаром называют «кухней погоды».
Если бы вдруг какая-то станция прекратила работу, то образовался бы пробел в картине развития атмосферных процессов.
Конечно, в Арктике сегодня работают крупные центры по изучению погоды, целые гидрометеорологические обсерватории с коллективами в несколько десятков специалистов. Но и маленькая станция острова Муостах (по официальному табелю о рангах, станция второго разряда) — одна из необходимых ячеек гигантской всепланетной сети. Станция осуществляет целый цикл наблюдений по метеорологии, гидрологии, актинометрии (наука о солнечной радиации), следит за содержанием озона в воздухе. Кроме того, Муостах принимает информацию о погоде от двух АРМСов (автоматических радиометеорологических станций), расположенных поблизости. И еще она занимается практическими нуждами района — снабжает данными о погоде аэропорт Тикси, а моряки и речники получают с Муостаха сведения о волнении на подходе к бухте. Эти сведения особенно нужны в период, когда буксирные суда ведут из устья Лены в Тикси огромные плоты. Для их перегона коротким морским путем нужен почти полный штиль: любая шальная волна, заскочившая в бухту, может разметать плоты.
Наконец, еще одна забота полярников — маяк, который питается электроэнергией станции.
Из девяти зимовщиков Муостаха четверо (в том числе и сам Аносов) — гидрометеорологи, двое — актинометристы, радиотехник, электромеханик и повар.
Гидрометеорологи несут вахту круглосуточно. У них восемь основных сроков наблюдений (через каждые три часа). Кроме того, ведутся ежечасные наблюдения за погодой на авиатрассах и за состоянием моря. Все гидрометеорологи одновременно и радисты. Комплексный подход к изучению различных процессов в атмосфере и гидросфере позволяет воссоздать общую картину, увидеть явления во взаимосвязи и взаимообусловленности. Словом, полученные данные становятся черновым материалом для науки. Потому зимовщики, сказал Аносов, относятся к своим обязанностям с особой от