Мы стоим на правом крыле мостика. Уже ничто не напоминает о тропиках. Над нами проносятся рваные холодные облака. Дует напористый ветер. Судно, словно осознав, в каких широтах оно находится, все с большей почтительностью раскланивается с волнами. Капитан поеживается на ветру и в конце концов, оторвавшись от секстана, посылает матроса за меховой курткой.
Мне не удается различить в облачном небе ни одной звезды, но наметанный глаз капитана, облачившегося в теплую куртку и сразу повеселевшего, ловит Венеру. Она то появляется, то пропадает в облаках. Одновременно ту же операцию пытаются выполнить старпом и вахтенный штурман. Идет настоящая охота за звездами.
Поймав Венеру, капитан нацеливается на то место, где, по его расчетам, должно быть созвездие Андромеды, но тщетно: оно скрыто в облаках. Тем временем сумерки сгущаются и небо на горизонте сливается с поверхностью океана.
— Фокус не удался, — без особого, однако, огорчения констатирует капитан. — Повторим операцию завтра на рассвете.
Старпом и штурман, также не добившись успеха, откладывают инструменты.
Заходим в радиорубку за новостями. Связь с Москвой, до недавнего времени прямая, сейчас идет через радиоцентр нашей главной антарктической станции — Молодежной. До нее, однако, не близко: почти полторы тысячи миль. Радист в наушниках отрицательно качает головой и разводит руками.
В штурманской, расположенной рядом, я, воспользовавшись присутствием капитана, снял с полки том морской лоции и, расположившись у стола, где штурман прокладывал курс, принялся за чтение. Проходивший мимо старпом недовольно взглянул на меня. Его взгляд был достаточно красноречив: он не выносил посторонних в служебных помещениях. Но нет более увлекательного чтения, чем морская лоция, — от нее просто невозможно оторваться.
Одно только перечисление мысов, бухт, проливов, островов звучит, как музыка: полуостров Жанн-д'Арк, остров Кармен, бухта Воскресенье, проход Газель, якорное место Ролан-Бонапарт. А сам лаконичный стиль лоции, морская терминология! Если добавить хоть толику воображения, например: «Гавань Иль расположена между островами Норд, Ша, Симетьер и Кошон. Проходы, по сведениям 1941 г., заросли водорослями. Вблизи северо-западного берега о. Ша лежит затонувшее судно с частями над водой. Гавань является бывшим опасным от мин районом».
Нет, здесь нам явно не удастся побывать, наш капитан не станет рисковать судном. Тогда, может быть, здесь?
«Бухта Газель — одно из лучших убежищ для судов в районе островов Кергелен. Здесь водится много кроликов и гнездится большое количество морских птиц. В бухте можно принять пресную воду; она поступает по трубопроводу от водопада, который находится в 5 кабельтовых от берега. На северном берегу бухты Газель, у каменистой пирамиды высотой 3,7 м, был оставлен запас продовольствия для потерпевших кораблекрушение, но в 1941 г. никаких признаков этого запаса не обнаружено». Сюда заход тоже проблематичен: не известно, действует ли сейчас трубопровод. Судя по всему, лоция дает сведения, относящиеся к довоенному времени.
Следующая информация более оптимистична:
«Водопад Лозер ниспадает с северного берега бухты Хопфул… Здесь легко набрать пресной воды, ошвартовавшись у скал водопада, глубина у скал 7 м. В скалах закреплено металлическое приспособление для крепления швартовов. Против водопада на глубине 20 м можно стать на якорь, здесь выставлена швартовая бочка, это якорное место хорошо защищено от северных и западных ветров».
Что ж, возможно, нам пригодятся эти ценные сведения. Однако во всех случаях надлежит прежде всего представиться хозяевам этих мест. Острова Кергелен находятся под суверенитетом Франции, научная станция Порт-о-Франс расположена на юге острова, в заливе Морбиан. Вот уж там, если погода будет благоприятствовать, мы обязательно побываем.
Больше часа я просидел в штурманской, почерпнув массу любопытных сведений: о количестве островов в архипелаге — их более трехсот; о горах, высота которых достигает почти 2000 метров, о местных ледниках, кое-где рождающих свои собственные, кергеленские айсберги; о растительности, в том числе о кергеленской капусте — прекрасном противоцинготном средстве. Наконец, об уникальном животном мире, прежде всего морских слонах, еще совсем недавно подвергавшихся безжалостному истреблению. Упоминались и животные-новоселы, попавшие на острова с человеком: собаки, кошки, мыши и кролики, освоившиеся тут, судя по всему, ничуть не хуже, чем в Австралии.
Словом, лоция действительно энциклопедия, полезная не только для судовождения. Она дает массу ценных сведений потерпевшим кораблекрушение.
Я не удержался и высказал эту неожиданно осенившую меня мысль старпому, который как раз в этот момент зашел в штурманскую и внимательно смотрел на карту. Мне хотелось как-то завоевать его расположение. Однако старпом помрачнел и, сверкнув глазами, посоветовал идти читать в каюту. Сообразив, что сделал непростительный промах, я, захватив лоцию, удалился.
На другой день появляется множество пернатых. Видимо, земля близко. К странствующим альбатросам прибавились пестрые капские голуби и совсем маленькие, юркие, как стрижи, качурки. У борта проплыла большая коричневая водоросль, очевидно оторванная штормом от прибрежных скал. Поднявшись на верхний мостик, я увидел наконец гористые очертания островов Отчаяния.
Земли эти были открыты французской экспедицией, возглавлявшейся Ивом де Кергеленом более двух столетий назад, 12 декабря 1772 года. Любопытно, что сам Кергелен так и не ступил на берег открытой им суши. До наших дней дошла забавная подробность: руководитель экспедиции скрывал в своей каюте даму сердца, некую Луизон. Может быть, из-за этого он никуда не отлучался с корабля. Французскому мореплавателю, очевидно, было недосуг позаботиться о названии открытых земель.
В 1776 году Джемс Кук посетил острова, все еще остававшиеся безымянными. В одной из бухт англичане обнаружили бутылку с запиской своих предшественников. На Кука новая земля произвела безрадостное впечатление. Он писал: «Я мог бы из-за ее бесплодия дать ей вполне подходящее название «Островов отчаяния», но чтобы не отнимать у господина де Кергелена чести открытия, я назвал ее Землей Кергелена». Таким образом, появлению своего имени на карте Кергелен обязан щепетильности своего английского коллеги.
Долгое время ни у кого не возникало интереса к этим лежащим на краю света землям. Но вот, когда начал развиваться морской промысел в Южном океане, сюда стали наведываться китоловы и тюленевой. Омывающие острова воды изобиловали наиболее ценными в промысловом отношении голубыми китами, а на побережье располагались многочисленные лежбища тюленей. В XIX веке здесь перебывало немало промысловых экспедиций, большей частью американских, безжалостно выбивавших все живое.
Во Франции тоже стали задумываться над тем, какую выгоду можно извлечь из далекого заморского владения. В конце концов архипелаг Кергелен вместе с рядом других принадлежащих Франции островов в южной части Индийского океана (Крозе, Сен-Поль, Амстердам) был в 1893 году сдан на 50 лет в концессию частным предпринимателям. Попытки разведения здесь овец, поиски полезных ископаемых не увенчались успехом и не принесли дохода концессионерам. По мнению Обера де ла Рю, из книги которого я почерпнул все эти сведения, острова решительно не подходили для освоения. Их изолированное положение, суровый климат и бедность природных ресурсов делают бесперспективными такого рода усилия. Однако благодаря своему географическому положению, этот архипелаг уникален. Изучение местной природы — вот что, по мнению ученого, должно было стать здесь главным.
…Весь вечер я не уходил с верхнего мостика, наблюдая медленно надвигающуюся землю. Мы вышли на траверс островов Рандеву и начали огибать архипелаг с востока, как и предписывалось лоцией. В бинокль уже можно было рассмотреть низкие, унылые, зализанные океаном берега, а дальше вставали высокие зазубренные пики, на склонах которых сквозь дымку смутно просматривались снежные пятна. Лучи заходящего солнца, пробившись в разрывах облаков, на миг раскрылись над островом гигантским веером, но тут же сомкнулись. Все сразу потемнело, приобрело жесткие темно-сиреневые тона.
От перемены освещения, казалось, резко похолодало. И я впервые вспомнил об антарктической меховой одежде, ожидавшей своей поры в корабельной кладовой. К тому же судно изменило курс, ветер стал лобовым и оттого еще более колючим. Жгучие соленые брызги достигали теперь верхнего мостика. Наверное, со стороны моя съежившаяся фигура в куртке с поднятым воротником походила на нахохлившегося пингвина. А лет двадцать назад я подставлял лицо встречному ветру, стремясь «задубить» кожу, дабы выглядеть бывалым моряком. То было счастливое время первого океанского путешествия!
По правому борту уже совсем четко рисовался полуостров Курбе, восточная оконечность архипелага. Неприютная равнина, на которой выделялись две горы конусообразной формы, что выдавало их вулканическое происхождение. Обогнув полуостров, мы должны были войти в залив Морбиан, где располагалась французская научная станция.
Почти в полной темноте повернули на запад и вошли в пролив Ройяль, ведущий в глубь архипелага. Ветер сразу ослабел, небо прояснилось, лишний раз свидетельствуя, сколь изменчива здешняя погода. Высыпали звезды, и холодный свет их посеребрил поверхность океана. Близ борта замелькали крылья больших светлых птиц, привлеченных разноцветными палубными огнями.
Судно сбавило ход. Приближался ответственный момент. На мостик вышел капитан. Он надел унты, которые были ему явно велики. Маленький, в спадающих на щиколотки унтах, он выглядел рядом со стройным, подтянутым старпомом не очень внушительно и даже трогательно.
Берег все ближе. Справа, у самой воды, возникли вдруг из мрака и замерцали узкой полосой электрические огни. Порт-о-Франс!
Мы прошли еще несколько миль, огоньки исчезли. Теперь уже прямо перед нами угадывались очертания берега. Капитан сбавил ход до малого и самого малого. Боцман на баке изготовил якоря к отдаче. Ночь предстояло провести на рейде в заливе Морбиан.