Рассвело. И так близко возник берег, что до него было бы легко добраться вплавь. Вокруг судна покачивались коричневые щупальца диковинных водорослей. Я вспомнил предостережение лоции, рекомендующее избегать участки, заросшие водорослями: можно наскочить на подводную скалу. Очевидно, вчера ночью «Башкирия» подошла гораздо ближе, чем следовало.
Набирая высоту, берег ступенями отступал от залива. У самой воды зеленели лужайки. Выше, на горных склонах, белели пятна снега. Местный ландшафт отнюдь не представлялся мне таким уж негостеприимным. Однако наш заход сюда всего лишь кратковременный визит, а в таких случаях многое зависит от настроения.
Станция, огоньки которой мы видели ночью, была скрыта невысоким мысом, и наше внимание сосредоточилось на тюленях, лежащих на прибрежной гальке. Их было множество.
Участникам экспедиции, за исключением тех, кто работал на станции Беллинсгаузен, пожалуй, не приходилось наблюдать такого скопища этих животных. Вероятно, это были самые колоритные представители ластоногих — морские слоны. Но с корабля трудно было различить, кто есть кто.
До сих пор видеть морских слонов мне случалось только на фотографиях. По оценкам Обера де ла Рю, на Кергелене насчитывается около четверти миллиона этих животных.
Морские слоны интересовали не одного меня. На баке, вокруг вышедшей на прогулку статной судовой парикмахерши Эммы, мгновенно возникла группа полярников. Розовощекий геофизик в больших очках одолжил у Ганса, моего соседа по каюте, геолога из ГДР, мощный цейсовский бинокль. Он галантно предложил его Эмме. Сам же, встав рядом, принялся давать пояснения:
— Морские слоны ведут полигамный образ жизни. Каждый уважающий себя слон держит гарем, в котором не меньше нескольких десятков самок. Отдельные самцы могут взять на себя труд позаботиться и о целой сотне.
Эмма нерешительно сказала:
— Но я не вижу гаремов.
— Теперь ничего и не увидишь, — ответил геофизик. — Сейчас конец ноября, по-здешнему — началось лето. Все позади. Опоздали месяца на два.
Вскоре выбрали якорь, и «Башкирия» направилась к Порт-о-Франсу. Из-за мыса показались радиоантенны, и тотчас открылся вид на французский поселок. На высоком мысу, за которым начиналась пологая ложбина, стояло строгое прямоугольное здание с крестом над порталом. За ним, на склоне, виднелось странное нагромождение каких-то исковерканных металлических конструкций. Основные постройки располагались в центре ложбины: приземистые коробки современного вида. Лишь один узкий двухэтажный дом, похожий на остов корабля, выглядел архаичным, как парусник в окружении подводных лодок.
Вот и причал. Неподалеку, у самой воды, сверкнули пузатые баки для горючего. Даже в бинокль Ганса нигде не удалось обнаружить ни единого человека. Казалось, станция вымерла. На рейде лениво покачивалась плоскодонная баржа-самоходка. И на ней никого. Зато на пляже у причала и возле баков лежали тюлени.
Я поднялся на ходовой мостик, чтобы вернуть лоцию. Капитан на этот раз был в черных лакированных ботинках. И его смущало отсутствие признаков жизни на берегу.
— Угорели, что ли, французы? — спросил он меня.
— Рано еще.
— Рано?!
— Очевидно, они живут по парижскому времени.
— Ну все равно, разница невелика, пора бы вставать. И не могут все сразу спать. Должны же быть вахтенные. Гости на пороге, а хозяева спят? Мы бы им сейчас погудели, поприветствовали, а так — вроде неудобно.
— Гудеть тут, наверное, не полагается.
— Это почему же?
— Заповедник. Морские слоны потеряют аппетит.
— Как же! У них нервная система не в пример нашей. Гуди не гуди — они и не почешутся. Но что с нашими хозяевами? Да вот и они — легки на помине.
Из-за дома, с края поселка, вынырнул «пежо». Автомобиль беззвучно проплыл по центру поселка и скрылся за одним из строений. А несколько минут спустя улица оживилась. Группа людей направилась к пристани.
— Проснулись французы! — довольным тоном отметил капитан.
Тут его позвали к радиотелефону, а я поспешил на завтрак.
Через час по радиотрансляции объявили, что островитяне пригласили нас в гости. Однако точное число приглашенных и персональный состав еще будут уточнены.
— Ты ведь не бывал во Франции? — спросил меня Ганс.
— Ни разу.
— Ну вот, поздравляю, сейчас побываешь. Вон у них здесь и свой Нотр-Дам, — кивнул он в сторону здания с крестом.
Я улыбнулся и подумал, что, хотя, конечно, это не Париж, в столицу Франции имеют шанс попасть многие, побывать же на островах Отчаяния не снится, наверное, даже большинству парижан.
Мы слонялись по палубе в ожидании дальнейших событий. Берег был рядом, на него не терпелось ступить — чувство, особенно понятное морякам.
Пока французы запускали свою самоходную баржу (наш капитан решил поберечь корабельные шлюпки), с противоположного берега залива Морбиан, очевидно, из района Пор-Жанн-д'Арк, где в былые времена действовал заводик по переработке китового и тюленьего жира, подошел небольшой катер.
Приход «Башкирии» явно внес оживление в жизнь островитян Длинноволосые парни в ярко-желтых непромокаемых комбинезонах на катере с любопытством посматривали на наш белый теплоход особенно на кормовую палубу, где смешливой стайкой собрались судовые девчата во главе с Эммой, сделавшей себе грандиозную прическу, которую тут же метко окрестили «смерть французам».
Немного спустя подошла долгожданная самоходка с местные начальством. Вскоре стало известно, что переговоры «на высшем уровне» прошли удачно. Один из руководителей французской базы и прошлом принимал участие в Советской антарктической экспедиции, ходил с нашими ребятами на снегоходах на станцию Восток. А полярники не забывают старой дружбы. Так что нашему появлению здесь, без сомнения, искренне рады.
Галантные французы с особой учтивостью пригласили на берег представительниц прекрасного пола. Это сообщение вызвало веселый переполох среди наших «прелестниц», и они, не ожидая официального распоряжения, побежали наряжаться. А мы не мешкая снарядились в маршрут, предвкушая удовольствие вволю побродить по острову.
На барже до берега — пять минут ходу. Встречный ветер выжимает слезы. Небо вновь обложило облаками. Но грех жаловаться: погода для этих мест приличная.
Самоходка упирается в причал. Мы молодцевато соскакиваем, делаем пять-шесть легких, пружинистых шагов по настоящей земле и едва не спотыкаемся о тюленьи туши, разбросанные вдоль берега, словно вынесенные водой бревна. Судя по всему, мы угодили в один из гаремов.
Вот они, морские слоны! Глаза разбегаются. Пухлые, серо-зеленые туши распростерлись на прибрежной гальке. Отдельные экземпляры длиной несколько метров весят наверняка больше тонны, но есть и «малыши» — на 200–300 килограммов. Я знал, что самцы, хозяева гаремов, достигают в длину шести метров и более двух тонн веса, и искал глазами такого разъяренного гиганта: должен же он ревниво реагировать на наше вторжение. Но очевидно, брачная пора миновала, страсти утихли, или, возможно, морской слон не увидел в нас соперников. Так или иначе, но владелец гарема не объявился. Самки продолжали лежать, полузарывшись носами в коричневые водоросли. Порой приподнимали головы и флегматично смотрели на нас. С неохотой, словно делая одолжение, открывали пасти и что-то бормотали. Отдельные толстухи, придавленные собственным весом, походили на комичные чудовища. Время от времени слонихи издавали странные, булькающие звуки или тяжко вздыхали, словно жалуясь на нелегкую гаремную жизнь. Некоторые, правда, вполне удовлетворенно посапывали или с наслаждением почесывались, а одна великанша вдруг плаксиво скорчила морду, сморщилась и неожиданно громко чихнула. Кто-то из полярников пожелал ей доброго здоровья.
Наших геологов в маршруте по острову взялся сопровождать молодой сотрудник станции, назвавшийся Мишелем. Этот блондин с прекрасными до плеч волосами походил на херувима. Срок зимовки Мишеля подходил к концу, настроение у него было отменное. Мы узнали, что сейчас в Порт-о-Франсе живет 90 человек. Но к концу лета ожидается группа советских специалистов-геофизиков, участвующих в совместном научном эксперименте по ракетному зондированию высоких слоев атмосферы.
Сам Мишель занимается электроникой, но питает слабость к геологии. Очевидно, поэтому ему и поручили сопровождать нашу группу.
Начинаем мы с просторного одноэтажного здания, расположенного несколько особняком у самого берега. Как и театр, который, как известно, «начинается с вешалки», и здесь в первую очередь — гардероб. На стенах развешаны резиновые ярко-оранжевые водолазные костюмы, акваланги. Первая лаборатория — биологическая. Ее хозяин — розовощекий крепыш, близоруко щурясь, обстоятельно рассказывает что-то по-французски. Он обращает наше внимание на стоящие на столах приборы и небольшую коллекцию рыб, очевидно обитающих в местных водах. В паузах херувим-Мишель выразительно жестикулирует, стараясь помочь нам понять смысл слов. Мы все одобрительно киваем и с чувством жмем руку раскрасневшемуся ученому.
В следующей лаборатории, судя по длинным столам с колбами. пробирками и замысловатыми стеклянными установками, обосновались гидрохимики. Учитывая, однако, что время нашего пребывания на острове ограничено, а осмотр других лабораторий, как уже ясно, не внесет переворота в наши научные представления, мы просим Мишеля вывести нас «на пленэр», где мы сами сможем во всем разобраться.
Мишель охотно соглашается показать берег бухты; он уверен, что нас заинтересует выход пород в одной из ложбин. Мы поднимаемся на возвышенность, где находится здание с крестом — местная часовня. На небольшом постаменте перед часовней — статуя: женщина, прижав младенца к груди, смотрит на море, словно в ожидании доброй вести. Не знаю, была ли когда-нибудь на Кергелене хотя бы одна женщина с младенцем? «Острова Отчаяния» не избалованы женским обществом, хотя представительницы прекрасного пола изредка здесь бывают. Обера де ла Рю почти во всех его маршрутах