Мы направляемся в центр поселка к зданию «кают-компании». Перед ней просторная площадь, на мачте развеваются два флага — трехцветный французский и наш с серпом и молотом, поднятый в знак уважения к гостям. Неподалеку — традиционный для полярных станций столб с указателями направлений и расстояний до наиболее дорогих сердцу зимовщиков точек нашей планеты. Конечно, здесь Париж, Лион, Марсель, Гавр, есть и Москва и, к удовольствию хромающего Ганса, Берлин. А сама площадь носит имя генерала де Голля.
Около флагштока — любопытная реликвия — видавший виды чугунный чан — напоминание о времени варварского уничтожения морского зверя. В таких чанах вытапливали тюлений жир.
— Это не наш, — поясняет Мишель, — американский.
На первом этаже «кают-компании» — библиотека, различные подсобные помещения. Наверху — просторная столовая с цветными светильниками. Невысокая сцена, усилитель с микрофоном и большой барабан в углу. Что ж, по вечерам здесь можно недурно проводить время. Впрочем, иной раз нет необходимости дожидаться вечера. И сейчас тут шумно и многолюдно: полярники, моряки, русские, французы — все в отменном настроении. Работает бар. Два бородача в белых передниках едва успевают вскрывать бутылки и наполнять бокалы красным вином. Однако запаха жаркого в «кают-компании» не ощущается.
Смакуя вино, которое мы тут же окрестили «бургундским», рассматриваем герб Кергелена на одной из стен. В центре — пингвин, прибрежные скалы, курящийся вулкан и какое-то странное насекомое, отдаленно напоминающее таракана. Два морских слона в боевой позе обрамляют герб, придавая ему законченность.
Что за загадочное насекомое изображено на гербе, мне так и не удалось выяснить. На Кергелене вообще нет вредных насекомых. Комары, мошки — бич нашего Севера — тут отсутствуют. Что касается тараканов, то они могут освоиться где угодно. Я неоднократно убеждался в этом. Но вряд ли изображение этого существа может украсить герб. Скорее всего это был морской рачок или микроскопический клещ, обитающий на скалах.
Из «кают-компании» устремляемся на почту. Улица ведет вверх по ложбине к возвышенности, увенчанной лесом радиоантенн. По обеим сторонам улицы — аккуратные сине-голубые прямоугольники сборных домов. Мишель объясняет, что у каждого здесь своя отдельная комнатка площадью 10–12 квадратных метров. Я вспоминаю, как сетовал Обер де ла Рю на плохие жилищные условия на станции и клял мышей, наносивших ощутимый урон его коллекциям. Однако все это было более четверти века назад, в пору организации поселка. Тогда этих нарядных зданий, обшитых пластиком и металлом, не существовало.
На почте многолюдно. Местный почтмейстер важно штемпелюет французские почтовые марки. За сущую малость можно приобрести набор, посвященный французским полярным исследованиям. Конверт с такой маркой, погашенной на Кергелене, — мечта любого филателиста. Как и во времена знаменитого мореплавателя Кука, на островах предпочитают натуральный обмен. Вскоре с помощью Мишеля мы становимся обладателями памятных конвертов со штемпелем почтового отделения Порт-о-Франса.
С почты мы заглядываем на расположенную поблизости электростанцию. В машинном зале все сверкает чистотой. Ровно гудят дизели. У пульта улыбается приветливый парень. Со стены ободряюще подмигивает знойная брюнетка с ромашкой в зубах. Так и хочется подмигнуть ей в ответ!
…Мы спускаемся к берегу залива. Здесь, на восточном краю поселка, среди типовых построек выделяются стеклянные фасады двух оранжерей. На грядках — яркая зелень салата, петрушки, спаржи, даже красные цветы, напоминающие герань. Оранжереи подсвечиваются кварцевыми лампами: солнца в этих облачных широтах не хватает. Вот в Антарктиде, наоборот, напряженность солнечной радиации исключительно высока и оранжерейное подсобное хозяйство при умелом ведении оправдало бы себя полностью. Даже дилетантские опыты дают в Антарктиде высокие результаты. Создание оранжереи позволило бы не только улучшить пищевой рацион зимовщиков, но, очевидно, представило бы и определенный научный интерес… У каждого свои заботы. Знакомясь с хозяйством французов на Кергелене, невольно устремляешься мыслями дальше к югу, к конечной цели нашего путешествия.
Из соседнего сарайчика доносится кудахтанье.
— Сто яиц в день, — с гордостью поясняет наш гид, присев на корточки и похлопывая себя по бедрам. — Есть у нас и инкубатор.
— Значит, свежая курятина, яичница, — соображаем мы.
В загоне за курятником грустно жмутся друг к другу приземистые бараны. Нам уже грезятся кусочки шашлыка, шипящие на вертеле.
— Муфлоны, — поясняет Мишель, — их специально завезли сюда для акклиматизации. Но в холода, в период бескормицы, их много погибает.
Хрюканье из соседнего сарая говорило само за себя. Мы не стали заглядывать туда, а направились к берегу. У воды, на лужайке, среди тюленей паслась стайка домашних уток. Утром они приходят к морю кормиться, а к вечеру сами возвращаются в свой загон. Иногда там оказываются пингвины: очевидно, в качестве гостей. На Кергелене обитает также дикая утка Итона, небольшая по размеру, но, как утверждал Обер де ла Рю, ее мясо очень нежное.
Ферма Порт-о-Франса произвела на нас впечатление, французы отнюдь не вегетарианцы. Недоставало лишь крупного рогатого скота. Очевидно, ацена для него малопригодный корм. Следовательно, молоко на Кергелене, как и в Антарктиде, порошковое. Но в случае крайней необходимости — Мишель сделал выразительный жест — можно подоить овцу.
Целый день без пищи, на ногах, мы сбились в тесную кучку, напоминая муфлонов в период бескормицы. Один из геологов, очевидно чтобы отвлечься от голодных мыслей, начал энергично разминаться.
Мишель догадливо кивнул головой и пригласил следовать за собой. Мы воспрянули духом.
Но нас постигло жестокое разочарование. Помещение, куда нас привел Мишель, даже отдаленно не напоминало столовую. В просторной комнате, разделенной барьером на две части, стояли столы для пинг-понга, лежали гири, штанги, имелся даже тренажер-велосипед.
Спортзал выглядел запущенным, инвентарь запылился. В летнее время необходимость пользоваться им отпала. В свободные часы лучше прогуляться по берегу, посмотреть на птиц и тюленей, поохотиться на кроликов или совершить экскурсию в горы в поисках редких минералов.
На стенах спортзала висело несколько оригинальных картинок, изображающих зимовщиков за своим любимым делом: один смотрит в телескоп на звезды, другой измеряет температуру морского слона, а вот целая группа сидит вокруг костра, в центре, в языках пламени, что-то поджаривается на вертеле…
— Нашей смены тут еще нет, — сказал Мишель, — но обязательно будет, оставим на память.
Я вглядываюсь в лица зимовщиков — предшественников Мишеля, стараясь представить, как прошла их работа, с какими чувствами они покидали остров, был ли для них год изоляции от остального мира попусту потерянным временем или они обогатились знаниями, возмужали, обрели уверенность в себе.
Обер де ла Рю порой с нескрываемой горечью пишет о равнодушии и непонимании, с которыми он столкнулся однажды в Порт-о-Франсе. Зато о другой экспедиции на Кергелен у него сохранились самые радужные воспоминания. Так и в Антарктиде — бывают экспедиции удачные, но бывают и крайне трудные, со срывами. Каждая новая экспедиция — новый коллектив со своими собственными проблемами, своими победами и поражениями.
Неутомимый Мишель увлекает нас дальше. Мы проходим мимо странного деревянного дома, напоминающего остов выброшенного на берег судна. Он резко выделяется среди современных типовых построек. Нет сомнения, это как раз то «странное сооружение, запроектированное так, чтобы оно лучше сопротивлялось ветру, но неудачно поставленное по отношению к странам света и сильно раскачиваемое во время бурь, что приводит в отчаяние занимающих его метеорологов и радистов». Со времен Обера де ла Рю в Порт-о-Франсе многое изменилось. Метеорологи и радисты здесь уже, конечно, не живут. Мишель вовсе не рекомендовал нам заглядывать в это историческое помещение. Выразительно взглянув на нашу понурую группу, он решительным жестом указал на аккуратный барак, на стене которого был изображен красный крест. По его мнению, нам требовалась срочная медицинская помощь.
В амбулатории Порт-о-Франса дым коромыслом! Тут уже находится группа наших антарктических врачей. Местная медицина угощает гостей чудодейственным напитком собственного изготовления. На голодный желудок он оказывает поистине волшебное действие.
В госпитале Кергелена совершают порой сложные операции, ведь до ближайшего медицинского стационара тысячи километров. К услугам врачей Порт-о-Франса прибегают не только местные сотрудники, но и моряки, которых занесла судьба в эти дальние края.
…А между тем срок нашего пребывания на французской базе истекал. К причалу, где нас уже ожидала знакомая баржа-самоходка, со всех сторон, из жилых домиков и лабораторий, стекались советские и французские полярники. Впрочем, коллектив станции Порт-о-Франс вряд ли правильно называть полярным. Остров Кергелен расположен далеко от полюса. В северном полушарии, к примеру, на той же широте находится Киев. Но в южном — все иначе. Климат острова достаточно суров. В любой день, независимо от сезона, возможны заморозки. Почти всегда дует ветер, идет снег или дождь. Нескончаемое осеннее ненастье определяет лицо Кергелена. И в довершение печальной картины — на островах не увидишь ни единого деревца. Лишь унылые кустарнички, мхи, лишайники да кое-где куртины дикой кергеленской капусты.
…Вскоре все погрузились на баржу. Полная палуба русских и французов. Затянули «Катюшу» — и баржа тронулась. Два врача — русский и француз, обнявшись, исполнили танец, который сделал бы честь островитянам времен отважного мореплавателя Кука.
А через час мы снялись с якоря, заботливо переправив французских коллег на берег. Им оставалось провести на Кергелене считанные дни, нас ждала Антарктида.