Открыл этот приток Лангара Шакиргиз. Это и есть его «секрет», эффектом которого он теперь вполне наслаждается.
Но график нашего маршрута нарушается. Алексею не только нужно сделать гидрологический анализ водного баланса Шакиргиз-сая, как мы тотчас же единодушно нарекли речку, но и «снять» характеристики соседних ручьев и потоков, падающих с ледника подобно бабочкам-однодневкам, умирающим вечером где-то в вышине, чтобы опять возродиться утром с первыми теплыми лучами солнца.
Этой работой мы занимаемся два дня. Конечно, теперь уже Алексей безбожно таскает нас по кручам, острым ребрам скал и осыпям, о которые мы обдираем в кровь и колени, и локти, и ладони. Вечерами, вконец измотанные, мы дружно, с предельно серьезным видом смотрели в пикетажную книжку, где Алексей выводил колонки цифр, означающие кубометры воды, скорость течения, приносимые осадки и еще бог знает что. И гордились. Это был новый, уточненный баланс старика Лангара, который может снабдить водой пастбища и дать ее энергетическому Сарезу…
В ущелье Лангара произошла еще одна интересная встречу, по-новому осветившая Памир, его жителей и исследователей.
Вниз по течению реки, за скалой, удивительно похожей на буддийского монаха в тюрбане, присевшего у воды, стояла небольшая капроновая палатка, какой обычно пользуются геологи-поисковики. Возле нее деловито возился мальчик-таджик лет десяти — двенадцати. Больше никого не было видно.
— Кто ты и что тут делаешь? — спросил капитан Давлятов.
— Я — дустор, — с достоинством ответил мальчик.
— Дустор? Да тебя из-под камней не видно, — усмехнулся наш «хозяин памирских дорог».
— Да, дустор, — подтвердил мальчик. — Меня самый старший начальник геологов так назвал…
(По-таджикски «дустор» означает «разведчик», горцы так называют тех, кто находит ценные камни или полезные минералы.) Потому-то капитан и поинтересовался:
— Раз ты дустор, что же ты нашел?
— Вот вернутся Юрий Алексей-ата и Михаил Николай-ата, спросите, что я нашел, — ответил юный разведчик.
Геологи Юрий Алексеевич Пронин и Михаил Николаевич Колюжняк, приехавшие час спустя, в ответ на наши вопросы позвали дустора в палатку. Спустя минуту он вышел оттуда, бережно держа на ладонях большой синий камень, в котором словно застыла бездонная глубина памирского неба.
— Лазурит! — воскликнули мы разом.
Ляпис-лазурь, Ладжвуар, Ладжвар. Сколько еще названий у него! О лазурите, сказочном камне западной части Памира — Бадахшана, веками слагались легенды и песни. Изумительные по красоте геммы и камеи, амулеты и священные жуки-скарабеи из бадахшанского лазурита археологи находят в гробницах египетских фараонов самых ранних династий. Жрецы древнего Ирана, Вавилона и Индии высекали на лазуритовых пластинках тайные формулы магических заклинаний, шапочки китайских мандаринов «срединной империи» украшались шариками голубого лазурита в знак исключительной власти и достоинства их владельцев.
С древнейших времен из него готовили природный ультрамарин — краску, не тускнеющую со временем. Мы восхищаемся шедеврами художников эпохи Возрождения, не подозревая, что именно памир-ский камень сохранил для нас поразительные синие и голубые тона на полотнах старых мастеров. А вспомните, с каким восторгом писал о бадахшанском лазурите гениальный итальянский ювелир XVI века Бенвенуто Челлини!
В своем «Путешествии» великий венецианец Марко Поло писал: «Здесь есть камни, из которых добывается лазурь; лазурь прекрасная, самая лучшая в свете…
В одну из прошлых поездок на Памир мне удалось пройти путем Марко Поло. Тогда я узнал, что в результате землетрясений и других стихийных бедствий, нашествий завоевателей копи обрушились, затерялись следы древнейших разработок. Долгое время только в песнях да легендах оставалась память о синем камне «крыши мира».
Советским геологам в тридцатые годы удалось вновь открыть лазуритовую сокровищницу. Небольшой отряд, в составе которого был будущий писатель Павел Лукницкий, обследовал район неизвестного тогда пика, который впоследствии стал называться пиком Маяковского. Однажды трое геологов вышли к верховьям ущелья Лянджвардара и увидели потрясающую картину: отвесную скалу прорезали гигантские жилы самоцветов. Под их ногами лежали глыбы чистейшего лазурита!
Находка юного разведчика, помощника геологов, вызвала у меня немало воспоминаний.
В конце шестидесятых годов я тем же путем прошел в Лянджвар-дару с начальником геологической партии Геннадием Подшивало-вым. Тронулись мы из Хорога и поначалу брели той же дорогой, какой проходил здесь семь веков назад Марко Поло, — от Скесема (Кишма) на «памирскую высь», к озеру Зоркуль.
Теперь вместо тропы над пропастями здесь довольно широкая дорога, которая привела нас с Подшиваловым в известный со времен Марко Поло кишлачок Куги-Ляль. Пройдя его, венецианец записал: «В этой области встречаются драгоценные камни-балаши, красивые и дорогие; родятся они в горных скалах. Народ, скажу вам, вырывает большие пещеры и глубоко в них спускается так точно, как это делают, когда копают серебряную руду…»
Старинные копи, где добывали балаши — рубины, а точнее, благородную шпинель, и сейчас видны на горных склонах, возвышающихся над Пянджем выше кишлачка Куги-Ляль. Но еще в начале нашего века их полностью выработали, теперь они завалены осыпавшимися камнями.
Наш путь с Подшиваловым и дальше совпадал с тем, что проделал когда-то Марко Поло. Пройдя к Зоркулю, венецианец и его спутники сделали еще одну остановку. В одном из вариантов текста «Путешествия» читаем: «…там есть также три горы, богатые серой, и серные источники постоянно вытекаютиз них…» По поверью, эти источники появились после того, как сын пророка ударом посоха убил здесь дракона. Один из них находится в узкой долине реки Гармчашма, около кишлака того же названия. Отсюда уже виден пик Маяковского, против которого расположены месторождения лазурита.
Из недр холма с отложившейся серой вырывается и бьет на много метров ввысь целебная вода и горячий пар. Здесь построен бальнеологический курорт, и мы со спутником, как, вероятно, и Марко Поло, с удовольствием искупались, разом смыв пыль и усталость.
Наши пути с венецианцем здесь разошлись. Нам теперь прямо на запад, в глубь гор, к пику Маяковского, венчающему собой стык высочайших хребтов — Шахдаринского и Зимбардора. С автомашины пересаживаемся на верховых лошадей. Других видов транспорта здесь нет. Но и верхом до подножия пика Маяковского нам потребовалось Цбчти два дня. Особенно тяжела тропа по Лянджвар-даре, если только можно назвать тропой хаотическое нагромождение скальных глыб. После каменного хаоса долины начался длинный подъем по леднику, а затем копыта лошадей вновь застучали по гнейсовым плитам крутой тропы, проложенной геологами и первыми разработчиками. Тропа лепится по, казалось бы, совершенно отвесной стене. Животные задыхаются: здесь уже пятикилометровая высота. С трудом дышим и мы. Вокруг только скалы, лед да густо-синее, переходящее в черноту «космическое» небо.
Да, нелегко добраться к ущелью Голубых Сокровищ! Еще труднее жить и работать — каждое резкое движение заставляет сердце бешено колотиться, а приступы горной болезни — «тутека» — вызывают тошноту и головокружение. Мало помогают и пилюли «Рутина»…
Повторяю, я вспомнил все это, когда держал на ладони кусок лазурита, найденный на Лангаре совсем еще юным следопытом-дустором, которого звали Мухтам. Сюда, на Лангар, и пройти легче и разрабатывать копи проще, и потому я спросил у геологов, имеет ли новое месторождение промышленное значение.
— Собственно, коренных залежей мы еще не обнаружили, — с сожалением ответил Пронин. — Помимо лазурита, найденного Мухтамом, мы отыскали еще несколько осколков и россыпь, которые принес, по-видимому, какой-то из притоков Лангара. Но безусловно, где-то здесь и коренное месторождение. Найти его — дело времени…
Мы пожелали удачи геологам и их юному помощнику, и наша группа вновь двинулась в путь.
Когда до Сарезского озера осталось полдня пути, отвесные скалы вновь вплотную придвинулись к реке. Здесь Шакиргиз опять принялся за дипломатию:
— Аксакал, — начал он, адресуясь ко мне, как к самому старшему по возрасту. — Еще мало-мало отдыхать надо. Очень важное дело есть…
Пояснений не последовало, но мы, вновь заинтригованные, послушно ставим палатку. У нас уже кончился препарат «Рутин», как-то снимающий высокогорное недомогание, вызываемое недостатком кислорода. Потому я лег у входа в палатку, чтобы легче дышалось. Но все же не заметил, как к утру Шакиргиз исчез.
Едва рассвело, мы с Алексеем уже ищем беглеца, зовем, кричим, бегаем по склонам, заглядывая за каменные столбы-«монахи», даже в щели, где не укроется не только человек, но и выводок горных куропаток-кекликов. Из палатки вылез капитан Давлятов, заразился нашей тревогой, тоже бегает и тоже кричит.
После этой беготни мы сидим, облокотившись на обломки скал, и тяжело дышим.
Восходит солнце. Оно вначале разбрасывает свои лучи где-то поверх облаков, окрашивая их в разные цвета. Но вот ветер разрывает облака, и солнечный свет сразу падает на горы через эти прорехи. Острые грани ледников, морены, ручейки, сбегающие с вершин, и река в долине как-то дружно отразили первый солнечный залп. И вот тогда я увидел Шакиргиза.
— Вот он, смотрите! — обрадованно закричал я, показывая на скалы, висящие над нами.
Метрах в пятистах над местом нашего ночлега, у самого ледника, ходил Шакиргиз, что-то ощупывал, срывал и, бережно прижимая к себе, шел дальше. И вдруг я все понял и захохотал:
— Ай-я-яй, братцы, он же влюблен! И затащил нас сюда, заставил ночевать, чтобы нарвать эдельвейсов покрасивее, каких не сыщешь у долины…
У горцев есть такой обычай. Если парень хочет узнать, любит ли его девушка, он должен показать ей свою отвагу и силу: нарвать эдельвейсов, которые растут очень высоко, в труднодоступных и опасных местах. И если девушка примет такой подарок, значит, все в порядке!