О многом в древней жизни людей мы судим по «черепкам», раскапывая в земле и в книгах свидетельства о былом. Островок же бортничества в Башкирии — не черепок былого, не полустертая надпись на камне о древнейшем из промыслов — живое дело, дошедшее из глубин времени! Целый, без трещин сосуд народного опыта и вековой мудрости! Бурзянский девственный лес — единственное в стране место, где под гул высоко пролетающих самолетов человек вершит старинное дело так же, как вершил его предок еще при жизни мамонтов. Всеми доступными средствами промысел надо поддержать. И не сделать при этом ошибки.
От одного вовсе не глупого человека я услыхал: «Надо им труд облегчить. Придумать, скажем, подъемник. Что же они лазят по соснам, как обезьяны». Сказавший это имеет к данному делу служебное отношение. И будем надеяться, эти заметки его образумят. Оснащать бортевое дело подъемниками или другим каким механизмом все равно что лошади «для облегчения» вместо ног попытаться приделать колеса. Лазанье по деревьям настоящего бортника не тяготит, как не тяготит альпиниста лазанье по горам, а охотника — по болотам. Это спорт для него, и удаль, и способ сберечь здоровье до конца жизни, как правило очень долгой. Помочь промыслу надо мудро и осторожно, всячески поощряя местных людей его продолжать, приобщая к нему не пришлого человека, пусть и с пчеловодным образованием, а местного парня, с детства знакомого с дикой пчелой. И если уж говорить о помощи бортнику, то непременно нужна ему обыкновенная лошадь, нужно доброе к нему отношение и поддержка в его заботах. Нужна такая же мудрость, какой обязаны нынешним процветанием чеканщики селения Кубани и живописцы- селения Палех. Не меньшая.
Заинтересованность наша в бурзянском бортничестве должна подкрепляться еще и тем, что только в здешних лесах сохранилась дикая лесная пчела, не подпорченная повсеместной гибридизацией с южными формами пчел. На всем земном шаре только «бурзянка» способна переносить суровые зимы с морозами в пятьдесят градусов и все другие невзгоды жизни в дикой природе. Для пчеловодства «бурзянка» — величайшая драгоценность, надежный страховой материал в селекции, веками проверенный генофонд.
Таким образом, ценность, как видим, двойная — и «сосуд» и его содержимое. Не расплескать бы, не уронить, не кинуть как устаревшую вещь на свалку — потомкам пришлось бы бережно собирать черепки…
Такие дела и заботы в «медвежьем углу», в бурзянских лесах… Живо сейчас представляю себе этот лес. Выделяются высокие сосны с «тамгой»… Если Булат Мустафыш уже вернулся в родную Деревню, представляю его нетерпение проехать с отцом по лесу. Представляю долгие вечера в деревянном уютном доме. Булат рассказывает о службе, отец — о новостях леса. На столе большой самовар, коржи с сушеной черемухой и, конечно, посуда с мутноватым («пыльца и нектар вперемешку») бортевым медом. В такое время особо приятна беседа о лете, которое было, и о том, которое будет.
Игорь Фесуненко
ИЗ ТЬМЫ ВЕКОВ И ДО НАШИХ ДНЕЙ(Лиссабон и лиссабонцы)
Очерк
Худ. А. Кретов-Даждь
Цветные фото автора
Старинные гравюры подобраны автором
Поездка по такому городу, как Лиссабон, — это путешествие не только в пространстве, но и во времени, о скоротечности которого напоминают на каждом шагу неожиданные реликты прошлого: древняя «Испано-сюиза», пытающаяся обогнать юркий «фиат»; рельсы конки, вдруг проступившие сквозь свежий асфальт; бывший керосиновый фонарь, переделанный в электрический; монументальный, как банковский сейф, почтовый ящик, воздвигнутый на тротуаре еще во времена дилижансов и оказавшийся сейчас по соседству с автоматическим «драйв-банком», где можно получить деньги или сделать вклад на свой текущий счет, не выходя из автомобиля. Такие курьезы можно, впрочем, встретить в любом европейском городе, но в Лиссабоне они касаются не только архитектурных стилей или автомобильных марок. В Лиссабоне вы ощущаете дыхание прошлого, буквально попираете ногами памятники давно ушедших эпох. Тех, кто недоверчиво улыбается, читая эти строки, стоит пригласить на знаменитую лиссабонскую Руа-да-Прата — Серебряную улицу, заполненную мануфактурными лавками. Это одна из трех основных торговых улиц, выходящих на площадь Коммерции, что на берегу Тежу. Когда туристы бродят по ней в поисках недорогих сувениров и подходят к улице Консейсао, мало кто из них подозревает, что под ногами у них развалины римских бань, построенных предположительно во времена Тиберия, в I веке до нашей эры. В городе есть и другие памятники римской эпохи. Самый наглядный и впечатляющий находится неподалеку отсюда, между петляющими по склонам холма Сан-Жорже улочками Сан-Мамеде и Саудаде: это римский театр Нерона.
Когда и кем был основан Лиссабон, сказать трудно. Первые страницы его истории безвозвратно утеряны во тьме веков. Как утверждают легенды, его основателем был Одиссей — Уллис, который и дал городу созвучное своему имя: Олисип. Историки предполагают, что он был заложен финикийцами в XII веке до нашей эры. Если такая гипотеза верна, то это означает, что Лиссабон примерно на тысячу лет старше Парижа и на пять веков — Рима. Известно, что Лиссабон завоевывали греки, карфагеняне, римляне. После распада Римской империи сюда пришли племена свевов и вестготов. В XIII веке вся территория Пиренейского полуострова была захвачена арабами и берберами, ну а потом началась знаменитая реконкиста. 25 октября 1147 года Лиссабон был освобожден от «мавров». С этой даты ведет свой отсчет уже гораздо более изученная история города и страны.
Поднявшись на вершину Сан-Жорже, понимаешь, почему древними поселенцами именно здесь было выбрано место для будущего города: Сан-Жорже находится в устье впадающей в океан реки Тежу, и с вершины холма прекрасно видны и река, и окрестные дали. Это давало возможность заблаговременно приготовиться к встрече приближающегося врага. Тежу служила неиссякаемым источником пресной воды и транспортной артерией, ведущей в глубь континента. Столь завидное расположение Олисипа всегда привлекало к нему внимание завоевателей, и поэтому трудно найти другую европейскую столицу, история которой была бы столь долгой и столь многострадальной. Трудно вспомнить другой город, который так часто подвергался бы осадам, пожарам и разрушениям. Но каждый раз город возрождался из пепла еще более прекрасный, чем прежде.
На вершине Сан-Жорже сохранился самый древний городской памятник и самая главная святыня Лиссабона: крепость, которая тоже носит название Сан-Жорже. С этой крепости и следует начинать знакомство с Лиссабоном, подобно тому как осмотр Москвы логичнее всего начинать с Кремля. Но в отличие от Московского Кремля в старой лиссабонской крепости почти нечего осматривать, кроме тщательно отреставрированных стен. Крепость Сан-Жорже пуста и безжизненна, как театральная декорация давно снятого с репертуара спектакля. Но вряд ли найдешь более впечатляющее зрелище, чем вид португальской столицы, открывающийся со смотровой площадки у стен крепости. На первом плане, то есть прямо под ногами, совсем рядом — застывшее буро-красное море черепичных крыш. Крохотные внутренние дворики теснящихся по склонам холма домишек, цветы, вьющиеся по стенам, разноцветное белье на веревках, перекинутых от окна к окну, связки лука за форточкой, кошки, млеющие на разогретых солнцем каменных плитах.
Чуть дальше — городские улицы, неторопливые трамваи, уставленная автомашинами самая большая и самая парадная площадь Коммерции с бронзовым императором Жозе I.
За площадью — серая гладь Тежу, которая, родившись тонким ручейком где-то в отрогах Иберийских гор, на востоке Испании, пересекает весь полуостров, вбирает в себя воды множества притоков и превращается при впадении в Атлантику в широкий и полноводный исток. На другом берегу реки видны окутанные дымом и пылью кварталы фабричных предместий: Алмады, Касильяс, Сейшала, Баррейру. Там уже нет ни памятников знаменитым властителям, ни храмов, вызывающих экстаз у вездесущих туристов. Там кончается экзотика и начинается суровая проза пролетарской жизни: рабочий люд отделен от столицы кордоном реки. Это было удобно: в случае любых «недоразумений» — стачек, забастовок, демонстраций, волнений — войска и полиция могли легко изолировать зараженные «смутой» районы от респектабельных кварталов.
До последнего времени связь между Лиссабоном и его южными рабочими пригородами осуществлялась с помощью паромов и катеров, отходивших от пристани на площади Коммерции. Мост же, соединяющий оба берега, находился отсюда километров за двадцать, в поселке Вила-Франка. Лишь в августе 1966 года был открыт гигантский подвесной трехкилометровый мост, переброшенный в Алмаду прямо из центра города. Он был угодливо назван именем диктатора Салазара, но после победы апрельской революции 1974 г. его переименовали в мост имени 25 апреля. Строил это сооружение консорциум, в котором главные роли играли американская монополия «Юнайтед Стэйтс Стал», шведская «Моррисон Кнудсен» и португальская «Сорефаме». Движение по мосту платное, но гигантские зарубежные кредиты, полученные в связи с его строительством, могут быть погашены, как полагают, только в 1987 году.
За мостом вскоре начинается океан. Поэтому прервем созерцание лиссабонской панорамы, открывающейся с вершины холма Сан-Жорже, и отправимся вниз, к центру, по узким улочкам Алфамы. Тут-то и начнется наше путешествие через века и эпохи.
Это самый древний городской квартал. Сложился он в конце первого тысячелетия нашей эры, когда Лиссабон уже был завоеван арабами. Конечно, не сохранилось здесь строений тех далеких времен, если не считать небольших фрагментов воздвигнутой между X и XII веками мавританской крепостной стены. Они сейчас либо, закрыты со всех сторон строениями, либо использованы как надежная опора при сооружении храмов, дворцов и более поздних городских стен. Найти древнюю кладку поэтому непросто. Но вот вы попадаете на узкую, как горное ущелье, улочку Жудиария, совсем рядом с