Великая рать хвойных пород начала продвигаться на запад, север и даже юг, откуда уже наступали на ожившую после ледникового плена землю и лиственные породы. Ель и сосна опередили кедр и лиственницу, которые так и остались по ту сторону Урала. Ель и сосна нашли на Русской равнине самые пригодные для себя условия.
По мере продвижения к Балтийскому морю пришельцы в чем-то менялись, распространяясь всюду, где находили наилучшие для себя земли и климат. Ель предпочла северную часть равнины и более влажные места в районах южнее. Тут она и создала сообщество, которое мы называем тайгой. Сосна облюбовала бассейн Западной Двины и других латвийских рек, обосновавшись также на всех теплых песчаных грунтах даже в зоне тайги; где ч>на продвинулась по берегам рек и озер далеко на север.
Условия жизни для сосны в бассейне Западной Двины оказались, видимо, самыми подходящими. Они придали сосне великую жизнеспособность и прекрасную форму — качества, наследуемые в потомстве. Чудо-деревья поднялись на песках Курземе, Латталии и по всей Западной Двине — от верховьев до устья. Плотные сосновые боры заполнили западное побережье, завоевали Видземскую возвышенность в центре Латвии, кольцом опоясали берега Рижского залива, создав возле самого моря особый лечебный микроклимат.
В этих местах сосна приобрела свои совершеннейшие формы. Поднялись стройные высокие деревья с рано отмирающими нижними ветвями, с узкой конической кроной, безукоризненно чистые, быстро растущие и такие густые, что один гектар хорошего бора оказался способным наращивать за сто лет до семисот кубометров древесины, то есть связывать за такой срок до тысячи тонн органического вещества. Это едва ли не самый высокий КПД солнечной энергии на Земле!
Сосновые боры оказались сущим кладом для наших прапрадедов, последующих поколений да и для нас самих. Земледельцы восточной Латвии довольно скоро свели сосну во всех своих районах. Соседи-псковичи тоже не отставали: им требовалась пахотная земля, и люди превращали лес в пашню, нисколько не задумываясь о будущем; ценную древесину выгодно продавали.
Сосновые боры стали редеть повсеместно. Уже и в дремучих лесах у истоков Западной Двины стучал топор. И вокруг блистательных озер Себежа, и на реке Венте, и по берегам Балтики. А тут новая беда: уже в наш век в конце шестидесятых годов два свирепых урагана повалили бездну сосен по всему западному берегу. Словом, будущее дерева рисовалось не в розовом свете. Площадь хвойных лесов продолжала уменьшаться в Латвии. В западных областях РСФСР происходило то же самое. Сосну и ель рубили даже у истоков Волги.
Но вскоре стало совершенно ясно, что без помощи хвойному лесу могут наступить далеко идущие перемены в природе и пора приниматься за восстановление хвойных пород. И если природа могла потратить на совершенствование хвойных лесов тысячи и тысячи лет, то на воссоздание их лесоводам отводился несоизмеримо более короткий срок.
Начиная разговор об улучшении лесов Латвии и о рижской сосне, я должен почтительно снять шляпу и поклониться ушедшему поколению ученых и практиков, которые здесь очень многое сделали. Достаточно сказать, что осушением заболоченных лесов в Латвии занялись еще в середине минувшего века. Пусть это были не слишком обширные работы. Но они положили начало накоплению опыта лесной мелиорации — одного из путей для улучшения развития сосны. Нынешние мелиораторы, таким образом, могли начинать не с нуля. И семеноводство рижской сосны — второй способ ее сохранения — уходит на добрую сотню лет в прошлое. Здесь тоже случались удачи, которые нельзя забывать.
Были в этих полезных работах периоды взлета. Отмечались годы упадка. Еще сохранились заросшие и оплывшие канавы в лесах, отдельные старые и могучие деревья, которые мы теперь именуем «плюсовыми» — с них собирают семена. Остались рукописи, книги, заметки. Очень приятно отметить крепкое содружество латвийских лесоводов с представителями известной русской школы лесоводства. В наши дни это содружество окрепло.
Латвийские лесоводы нынешнего века, прежде всего недавно скончавшийся академик Арвид Янович Калниньш, ныне здравствующие доктора наук Артур Вилисович Кундзинып, Гунар Александрович Игаунис, Каспар Кришович Буш, их учителя Георгий Федорович Морозов, Владимир Петрович Тимофеев — все они прекрасно понимали, что изучение условий жизни леса, местной сосны и дальнейшее ее совершенствование — одна из главных целей науки и практики лесоводства на много лет вперед.
Заметное ускорение научных разработок наметилось в 1946 году, когда в составе Академии наук Латвийской ССР был организован Институт лесохозяйственных проблем. Через восемнадцать лет он перешел в ведение Министерства лесного хозяйства и лесной промышленности республики. А в 1976 году на базе института родилось научно-производственное объединение «Силава». Руководителем института, а потом и объединения был назначен доктор технических наук Имант Карлович Иевинь.
«Силава» — труднопереводимое на русский язык латышское слово. Ближе всего к нему подходит понятие «местность, богатая сосной, борами». Оъединение занялось разработкой методов лесной мелиорации, созданием техники для механизации работ, семеноводством. Это был первый этап селекционной работы с лесными культурами, рижской сосной. «Силава» имела свой опытный завод, где делали новые машины и приспособления. Работал вычислительный центр и, конечно, опытная станция — база для самых различных исследований с уже сложившимися научными методами, поскольку существует она с 1928 года.
Научный коллектив «Силавы» не хватался за сиюминутные проблемы, а выделил два главных направления в лесоведении и лесоводстве. Первое — это разработка биологической модели объекта (лес — почва — вода — климат — человек), чтобы иметь возможность экологически оценивать любое хозяйственное вмешательство в природу и притормаживать все вредное, что не согласуется с законами природы. Диктовать только разумное вмешательство! Второе — селекция рижской сосны, создание условий для крупных посадок новой культуры.
Картина лесных далей возле опытной станции «Калснава» в Мадонском районе манит тайнами нехоженых троп, живописными приречными лугами по берегам Весеты с редкими стожками сена и черными от времени домиками, в которых никто не живет. Только могучие дубы и липы, группами стоящие на травяных излучинах возле домов, свидетельствуют о рукотворном своем происхождении.
На лесных делянках опытной станции проводят рубки ухода, санитарные рубки, но этот труд механизирован, лесорубов почти не видно, только машины.
Сама станция — это лабораторный и административный корпус с гулкой застекленной верандой, по стенам которой на второй этаж ползут плети декоративного плюща. Вокруг — парк. Огромный вяз закрывает торец корпуса и бросает зеленую тень в окно кабинета, где работает директор, лесничий Антон Янович Кажемак. Рядом распушилась идеальной формы колючая ель при всем параде: чуть не на каждой ветке — гирлянды шишек. Везде ухоженные газоны, со вкусом подобранные кустарники — словом, красота, которая свидетельствует о культуре хозяев этого места.
Несколько в стороне теплицы — два гектара под пленкой, просторные участки, где работают тракторы с разными навесными орудиями — от плуга и сеялки до опрыскивателей и фрез. Здесь выращивают сеянцы для ремонта леса на вырубках, полянах и рединах.
Вообще-то, теплицами сегодня никого не удивишь. В сотнях лесхозов по всей нашей стране построены и не без успеха используются тысячи пленочных теплиц. Преимущества выращивания сеянцев под пленкой повсюду очевидны: в два раза сокращаются сроки взращивания сеянцев до высадки в питомник или на постоянное место; в три раза меньше расход семян ели и сосны. Под пленкой за короткий срок можно вырастить крупномерные саженцы, которые отлично приживутся в лесных посадках.
Доктор сельскохозяйственных наук Гунар Александрович Игаунис говорит:
— Сейчас трудно представить себе, лесхоз без тепличного хозяйства. Одна полусфера под пленкой на тысячу квадратных метров дает больше хороших сеянцев, чем полгектара питомника в открытом грунте. В «Калснаве» мы получаем за сезон около пяти миллионов сеянцев, а все питомники Латвии, насколько мне известно, — до тридцати миллионов.
Гунар Александрович здесь давно, его знают как человека, в высшей степени увлеченного делом, которое можно назвать детищем НТР. Оно придало лесоразведению новый импульс развития.
Вот уже десять лет на опытной станции выращивают сеянцы не из обычных ремян, собранных при рубке леса, а из полученных от «плюсовых» деревьев, которые специально отобрали на лесных участках. И это самые лучшие деревья, их внешний вид и общее состояние более всего характеризуют именно тот подвид сосны, который получил название рижской. Первый шаг в селекции-сосны, самой ценной для Прибалтики, для западных областей РСФСР и Белоруссии.
Второе десятилетие здесь существует и Центральный пункт лесного семеноводства, куда попадают все семена, собранные в Латвии. Руководит пунктом, ведет селекционную работу кандидат наук Вероника Теодоровна Бамбе.
Она сидит за большим столом в кабинете, слушает разговор о достижениях в этой области и, похоже, не разделяет взгляда на содеянное как на нечто выдающееся. Для нее селекция сосны привычное, хотя и сложное дело, требующее хозяйского глаза.
— Видите ли, — говорит она, наклоняясь над разложенными на столе бумагами, — этот труд не скоротечен, немедленного эффекта не дает, как, впрочем, и селекция других сельскохозяйственных культур. Нужно много терпения, чтобы неудачи не вызывали отчаяния, а, напротив, укрепляли желание добиться своего. Мы выработали довольно точный план на долгие годы; полагаю, что точно придерживаемся его. Исходные позиции освоены. Это отбор «плюсовых» деревьев, типичных для подвида, здоровых и красивых, с точки зрения лесовода. С этого мы начинали в 1964 году. Сегодня в республике 1457 «плюсовых» деревьев, с них собираем по нескольку десятков килограммов семян, высеваем в теплицах. Сеянцы доращиваются в питомнике. И там идет отбор лучших. Высаживаем отобранное на специальную семенную плантацию с комфортными условиями: готовим и удобряем почву, бракуе