Летят перелетные птицы… Днем и ночью высоко в небе плывут стаи пернатых над главной водной артерией Вологодчины, держа путь на юго-запад. С первым эшелоном улетели кукушки, мухоловки, кроншнепы, ласточки-касатки, воронки, береговушки и отменные летуны — стрижи. В полете крупные птицы, выстроившись по ранжиру в клин, любят «поговорить», особенно гуси, а мелкота летит молча, лишь спустившись на отдых, устроит «перекличку» — защебечет.
«Кур-р-лу! Кур-р-лу!» — кого не чаруют, не волнуют эти гортанные звуки в небе? То стая серых журавлей покидает свою родину, унося от нас лето. Машет крыльями вожак — машут все, планирует ведущий — то же делает вся стая. «Гуси-лебеди летят, холода несут», — говорят в народе. А там, откуда они летят, золотая осень уже передала эстафету глубокой осени.
Скоротечно бабье лето… Каждый день его дорог. Как целебный напиток, впитывают обитатели леса его. Проливные в тумане дожди, облетевшая бурость черемух, мокрая чернеть березняков — пора, когда ни полозу, ни колесу хода нет, все ближе… И не сидится дома охотникам за дарами леса. Еще не отошли грибы, поспела на вырубках и болотах брусника, клюква. Нет слов, хороша брусника, собранная в пору золотой осени, и в моченьях, и в вареньях, и в сладких пирогах! Налилась она целебным соком, стала весомой, крупной. Немало и охотников до нее: все тропинки на болото, еле заметные летом, осенью становятся виднее. Но не каждому она доступна. Клюква — ягода смелых… Испокон веков клюквенные болота страшили опасностями, подстерегающими на каждом шагу. Это — ядовитые цветковые растения, коварные топи, непонятные блуждающие огни и загадочные туманы, дурманящие запахи, потеря ориентировки — пути с болота к дому. Народная фантазия даже наделила одну из болотных трав могучей волшебной силой. Это дербенник иволистый, прозванный плакун-травой, применяемой в народной медицине. Длинна цепь клюквенных болот — колыбели правобережных притоков Сухоны. На десятки километров тянутся они от Сарпатского до Половецкого болота, большинство их безымянны.
Ранним безветренным утром торжественно тихо на болотах. Порой прогремит крылом жирующий глухарь, истошно прокричит нарядная сойка — и снова звенящая тишина, только черный ворон кружит в тишине, наводя на падаль серых разбойников.
В пору золотой осени ползут по лесной дороге тяжелые ЗИЛы. По утрам идут от Луженги к Себре, под вечер — обратно, в город. Километр лесной дороги стоит многих километров шоссейной. Лесная дорога, как жилистая рука хлебороба, переплетена сеткой вен-корней. Стеной стоят по сторонам высокоствольные березовые рощи, осинники. Ни вправо, ни влево — все по колее. Ревут моторы, буксуют на осклизлых подъемах тяжелые трехосные «Уралы». И когда водитель, хмурясь, прибавляет газу, хлещут по кузову ветви деревьев, смолкают разговоры и в переполненном кузове.
— Держись за воздух, земля обманет! — смеется, жмет сосед соседа к борту.
Ягодники-болотники — народ компанейский. Веселый. Дружный. Знают: шутка — хорошая спутница даже на отдыхе, а дальнее болото — не мать родная.
Что там говорить, тертые калачи — эта братия в кузове машины! Хорошо знают, каким трудом дается поздняя осенняя ягодка. А потому и дружны все. Стала суше, ровнее колея впереди, и пошел по рукам ягодников китайский расписной термосок, открываются коробки папирос… И уже летят по лесу вольной птицей частушки вихрастого ягодника. Слушает притихший лес, перепархивая с дерева на дерево, мельтешит в подлеске встревоженная птаха.
Только поздним вечером доберутся ягодники по пешеходной тропе до болота, оставив машину у ручья. Переночуют, а утром, когда по болоту, будоража листву березняка, прокатится ветерок, побегут по углям костерка последние огненные судороги, окажется, что будто в награду за тяжелый путь и бессонную ночь кострище они устроили на самой ягоде-целике. Не шастай, не ищи ее по болоту, сама в корзину просится. Ягода — к ягоде, кочка — к кочке!
Случается: доберутся на машине и до самого болота. Нагрузятся за день и под вечер обратно в город. Уйдет машина, а кое-кто останется на болоте. Вечереет, а они никуда не собираются уходить. Не сговариваясь, запалят охотничий костер. Пусть темень вокруг и промозглая ночь охватывает инеем мшистые кочки на болоте. Хвостатой кометой мотается в темноте жаркое пламя смолистой сухостойной сосны. Огонь потеребливает сиверком, гуляющим по вершинам деревьев. Лицо греет огнищем, а спину холодит тянущим по болоту свежаком.
Взглянет украдкой ягодник на часы, думая о чем-то своем, потаенном… Закурит, не первую уж, повернется на другой бок, спиной к огню и слушает непринужденную беседу компаньонов. Здесь у огнища, на дальнем болоте, каждый знает: за разговорами ночь кажется не такой уж длиннющей, слушай не слушай, а врать не мешай!
…Да, все-таки осень… Летят перелетные птицы… Осень, осень, раз горят на болотах костры, медведь не спеша зимовье свое устраивает: «косолапит» по оврагам на задних лапах — место выбирает, передними рвет с корнями елочки-подростки, тащит в лапах хвою, носит мох в охапке да хвалится-поуркивает: «Харр-р-р-р-аша пер-р-р-ина!»
Щедра, заботлива осень. Кого за моря-океаны в свое время пошлет, кому пух или теплый мех подарит… Никого не обидит, не обойдет своей заботой. Разве только того, кто лето прохлопал, осень протопал…
С первым снегом, с переходом среднесуточной температуры за нулевую отметку на Вологодчину приходит предзимье. Ноябрь — ледовый кузнец, соединяет глубокую осень с первозимьем.
В предзимье живая природа подготавливается к испытаниям в зимнюю пору. Земля сейчас получает тепла значительно меньше, чем отдает. Усиливается приток холодного воздуха Арктики. Резкие похолодания сменяются ростепелями. Дни все короче, темнее, небо в тяжелой облачности. Только 28 часов солнечного сияния отпущено ноябрю вместо 80 в октябре. Самый туманный месяц в наших краях! Моросят надоедливые холодные дожди пополам со снегом, волны холода сменяются угасающими порывами осени.
В чернолесье гремит под ногами мерзлый пожухлый лист. Стряхнув листву, посветлели дубравы и рощи в долине Сухоны. Почки лиственных деревьев и кустарников крепко сдвинули свои чешуйки, осмолившсь, готовы встретить все причуды зимы. Срезанная ветка уж не зазеленеет, не зацветет и в тепле комнаты, как бывает в пору вынужденного ее покоя. В голом лесу кроме хвойных с листвой остались полукустарнички брусники, голубики, багульника да некоторые травы — манжетки, грушанки, медуницы, сурепка, ярутка… Их прикорневые листья плотно прижались к земле, и слой снега защитит их от холода. Клетки растений прекратили рост, обособились и покрылись изнутри дополнительными оболочками, впадают в состояние глубокого покоя. Лишь с наступлением весны они выйдут из него.
Стынут день ото дня водоемы. И вот уже по всей Сухоне плывут тонкие ледяные пленки. «Сало пошло!» — говорят на Вологодчине. Через день-другой в толще воды рождается и плывет рыхлый внутриводный лед-шуга, забивая и кромсая сети рыболовов. Сало смерзается в льдины, и начинается осенний ледоход. Баррикадами стоят вдоль берегов Сухоны ледяные поля-забереги. Шуршит шуга, притираясь к льдинам, связывает, сплачивает их.
На тропе — первые зазимки… Снеги, снеги вперемешку с грязью. Но не зря говорят: «Первый снег не лежек». Выпадет будто на побывку пожалует. Полежит денек и сойдет, унесет с собой и остаток приземного тепла. Поседели луга в пойме Малой Двины, Сухоны. Продрогли, съежились поля. Все сильнее день ото дня стынет земля. Молодой ледок покрывает лужицы, слюдяными Узорами обметывает берега ручьев. Остекляются тихие водоемы, запираются на ледяной замок. Невеселы ноябрьские деньки! Небо — в серой мгле. Чередит одна за другой пороша, а спрятать чернотроп никак не может. А раз нет у снега постоянной прописки, зиме фенологический паспорт не выдается.
Но вот однажды ночью дохнет Арктика холодом, подсыплет снежку, остановит ледоход, закует реки в ледяной панцирь.
Если для охотника-следопыта охота по глубокой пороше — одно удовольствие, то для любителя поохотиться с русской гончей — чистое наказание. Как ни породист, ни порат его четвероногий помощник, но проскачет рядом с лежкой, не учует запаха затаившегося косого. Ведь в заячьей шкуре нет потовых желез, и поэтому она не пахнет. Потеют у зайца лишь подошвы лап, на бегу оставляет он запах.
Кончились кровавые поединки у рогачей-сохатых. Сбрасывают они свое грозное оружие, держатся теперь стадами: так легче обороняться от волков. Страшен в приступе ярости этот горбоносый бородатый зверь на длинных ногах. Защищаясь от серых разбойников, лось молниеносным ударом копыта может срезать двадцатилетнее деревце. Хоть и силен этот великан наших лесов и отменный скороход — ни топи болот, ни завалы бурелома, ни снежные надувы не изменят направления его хода, — волчьей стаи побаивается.
Там, где острие просеки клином врезается в сосновый бор, в кроне кормового дерева жирует древняя нелюдимая птица, житель лесных дебрей — глухарь. Он не подпустит на расстояние выстрела охотника, а вот на человека, сидящего на тракторе, смотрит, как на предмет, не стоящий внимания. Почему? Наверное, потому, что частые встречи с грозно ревущим трактором убедили: зверь сильный, что медведь, ломает, волочит деревья, но всегда сыт, а поэтому не кидается ни на кого, даже нас, глухарей, не трогает!
Пушные звери, готовясь к зиме, сбросили летнюю и одевают теплую шубу. У нее покровный волос длиннее, пустотелый, как трубочки с закупоренными наружными концами. А волос летней шубы без таких «заглушек» и потому легок, продуваем. Что говорить, ловко придумано. Как тут не вспомнить слова баснописца: «Куда на выдумки природа таровата!» Знай учись у нее, человек, разным хитростям.
Тихо в лесу в пору предзимья, как в покинутом доме, словно выехали все жильцы и обстановку вывезли! Иногда только раздается скрип сухары или подаст сигнал тревоги, затрещит болтушка-сорока. Эта плутоватая шумливая задира то зайчонка обидит, то бельчонка… Не слышно неумолчных птичьих разговоров. Лишь изредка доносятся их робкие голоса да стук пестрого дятла в «кузнице». Вовсе не для забавы стучит клю