живописно и зримо и не является обычным фоном для основного действия рассказа. Природа у Гарднера выступает здесь как одно из действующих лиц повествования. В центре рассказа та же излюбленная тема автора — спасение человека, ложно обвиненного в не совершенном им преступлении. На языке оригинала рассказ опубликован в 1930 году.
Говорят, будто стоит человеку почувствовать колдовские чары пустыни, как у него тотчас зарождается к ней любовь или ненависть. Что правда, то правда. К этому следует лишь добавить: если возникшее чувство — ненависть, оно зиждется на страхе.
Знатоки пустыни утверждают, что, раз сформировавшись, ваше отношение к ней останется неизменным, как бы долго потом вы ни прожили в ее песчаных просторах. Но здесь они заблуждаются. Мне довелось быть свидетелем одного случая, к которому это правило не подходит. Пустыню трудно понять, и правил к ней не подберешь.
Этот случай известен лишь немногим, он произошел с человеком, который в ту пору носил на шее собачий ошейник и обитал в юдоли маленьких страхов.
Нельзя сказать, что люди не знали о собачьем ошейнике. Хотя человек этот всегда наглухо застегивал свою рубаху, тщательно прикрывая ошейник воротом, один раз или дважды он забыл это сделать, и окружающие имели возможность мельком увидеть его кожаный ошейник, украшенный серебряной именной табличкой и маленькими заклепками из полированного металла.
Вести об этом немедленно расползлись во все стороны, как это бывает в пустыне, где слухи и слушки, переданные тихим шепотком, просачиваются из одного места в другое с неимоверной быстротой. Пустыня — это страна шепота. Пустынный суховей шевелит песок, который, шурша, обтекает стебли кактусов, и звук при этом получается такой, словно кто-то шепчется. Когда ветер крепчает, песчинки начинают сильнее тереться друг о дружку, производя престранный шорох — тихий говор песков.
По ночам, завернувшись в одеяла, я не раз прислушивался к песчаному шепоту. Иногда померещится даже, что можно разобрать отдельные слова; засыпая же, вдруг вообразишь, будто услышал целую фразу, которую тихонько кто-то шепнул тебе на ухо. Но рядом никого нет — просто перешептываются сыпучие пески.
То, о чем я хочу рассказать, произошло у самой восточной границы Долины Смерти[8], неподалеку от высохшего озера Амаргоса-Синк. Природа между горами Фьюнерал-Маунтинс («Погребальными») и хребтом Кингстон-Рейндж прямо-таки с ума сошла. Ей, похоже, было мало того, что тут протекает Амаргоса-Крик, эта речка-уродец. Многие квадратные мили здешней территории усыпаны лапиллями; в этом районе есть местность, именуемая Пепельными лугами из-за того, что, вся она покрыта сплошным слоем вулканического пепла. Вдобавок к этому все окружающие горы раскрашены минералами в различные оттенки красного, коричневого и ядовито-зеленого цветов, а растительность настолько скудна, что о ней и говорить нечего.
Вода в большинстве здешних ручьев и источников непригодна для питья. Места эти изобилуют месторождениями всевозможных металлов, здесь имеется несколько действующих разработок, обеспечивающих занятость горстке местных старожилов, или, как их тут называют, старых песчаных крыс. Эти люди собираются и проводят свободное время в своих излюбленных заведениях, в числе которых есть один салун — всамделишный салун, а не пародия на него — и один самый настоящий танцевальный зал, куда приходят женщины; последние, пожив немного в пустыне, в конце концов покидают эти места, поскольку даже непритязательные девушки из дансинг-холлов не могут долго выносить суровых местных условий. Здесь легко потерять человеческий облик, всякое представление о приличиях и условностях цивилизованного мира.
Голые остроконечные горы на фоне знойного неба громоздят ввысь жуткие свои вулканические очертания, пустынные ветры, с шипением низвергаясь со склонов гор, глубоко вгрызаются в песок и гонят его шептать и пересыпаться по равнинам. Таково царство владычицы-пустыни.
И надо же было так случиться, что именно сюда пришел Фред Смит.
Этот человек назвался Фредом Смитом и, произнося свое имя, опустил глаза. Мы сразу поняли, что его зовут иначе и что придумывать себе фальшивые имена он не мастак.
Время от времени глаза его выдавали какой-то великий страх, невыразимый ужас, который тут же снова прятался в темные глубины его души. Смит боялся пустыни, но он страшился и того, что осталось позади, в его прошлом. Страх загнал его в этот забытый богом угол, и удерживал его здесь тоже страх.
Ему дали работу на руднике «Красная бонанца»[9], должность на поверхности — от таких, как он, мало проку под землей, в темном безлюдье горизонтальных выработок.
Однажды на руднике появился Ник Крайдер — специально ради того, чтобы взглянуть на Смита. Ник служил участковым помощником шерифа и был, как и полагалось по его должности, весьма крутым субъектом. Я тоже находился на руднике, когда он туда зашел.
— А, новенький? — сказал Крайдер.
Смит в это время делал какие-то записи в табеле. Рука его стала дрожать так сильно, что перо выскочило за пределы графы.
— Да, сэр, — отвечал он, завороженно уставившись на серебряную звезду, которую Ник носил на жилетке.
— Откуда?
— Из Лос-Анджелеса.
— По какой причине уехал оттуда?
— Просто так — по разным причинам — ничего особенного. Там у меня не было возможности утвердить свой характер. Мне захотелось уехать в эти края и начать все заново.
Ник фиксировал его холодным и жестким, выражавшим неверие взором.
— Хорошо, я наведу о тебе справки. Смотри у меня! Если ты скрываешься от правосудия, то уж, будь уверен, я выведу тебя на чистую воду! — сказав это, Крайдер зашагал прочь.
Дождавшись, когда Смит вновь поднял глаза от земли, я заметил ему:
— На вашем месте, Смит, я бы не позволил разговаривать с собой подобным тоном. Если Ник Крайдер и впредь будет безнаказанно кататься на вас, да еще и шпорами погонять, то вы прослывете трусом у здешних ребят.
— А что мне делать? — ответил Смит. — Ведь он — полицейский.
— Прежде всего, Крайдер — задира, — сказал я, — как и многие мужчины. Человек же в этом мире заслуживает такого отношения к себе, какого он сам ожидает. Если вы будете вести себя, как щенок, который боится, что его ударят ногой, то вас все начнут пинать, а уж здесь-то люди пинают сильнее и чаще, чем в любом другом месте.
Я полагал, что слова мои заставят его встряхнуться, но ошибся.
Смит продолжал работать помощником табельщика. Дважды еще Крайдер встречался с ним и оба раза постарался вдоволь поизмываться над Смитом. Окружающие слушали и ухмылялись. После этого все стали относиться к Смиту с оскорбительным пренебрежением и заставили его воспринимать это как должное.
Смит поселился в маленькой хижине, расположенной в долине за рудником. Раньше хижина принадлежала пожилому старателю, который затеял вдруг судебную тяжбу с хозяевами рудника и которого в одну из ночей застрелили. Крайдер не очень-то старался найти преступника. Разумеется, Крайдер был пройдоха. В городке, где открыто процветают игорные дома и питейные заведения, помощник Шерифа должен быть либо пройдохой, либо тупицей, а уж Крайдера тупицей никак не назовешь.
Как-то в воскресенье после полудня я зашел к Смиту в надежде хоть немного приободрить его, но моя попытка оказалась пустой затеей. Уронив голову на руки, он сидел в своей темной хижине, затхлый воздух которой отдавал ночлегом и устоявшимися запахами стряпни. К ногам Смита жалась собака. По всем статям это был большой сторожевой пес, начисто лишенный, однако, бойцовского духа.
Когда я переступил порог дощатой веранды, Смит с искаженным от страха лицом вскочил на ноги, а пес, поджав хвост, забился под стол, сверкая оттуда желтым огнем своих глаз.
— Завели собаку?
— Ах, это вы! Да, подобрал этого пса на улице пару дней назад. Он убегал от мальчишек, которые швыряли в него камнями, а я пожалел и привел его в дом.
Перед моим внутренним взором сразу предстали маленький городок, раскинувшийся под обжигающим солнцем, пыльная улица, жестокие уличные пострелята, которые усваивают площадную брань едва ли не раньше, чем научатся говорить по-человечески.
— Собака с такими данными, будь она неробкого десятка, могла бы и не позволить швырять в себя камнями, — заметил я.
Фред кивнул головой, но было видно, что согласился он со мной больше из вежливости. Мы поболтали еще немного, и я ушел. Отойдя от хижины, я в сердцах плюнул в дорожную пыль в знак того, что умываю руки в отношении как самого Смита, так и его собаки.
Очередной ход в этой истории сделала Большая Берта. Прибыв сюда, она открыла закусочную и не спасовала перед здешними ресторанами — один из них не выдержал ее конкуренции, а владелец другого был вынужден сменить поваров.
Крайдер попытался было нагнать страху на Большую Берту; она выслушала все, с чем он к ней пришел, потом четко объяснила ему свою позицию:
— Слушай, ты, прощелыга с жестяной звездой! Я приехала сюда заниматься своими делами, честно и открыто. До этого я работала в цирке и прекрасно справлялась со слонами и тиграми, так что я теперь вовсе не собираюсь позволять какому-то проходимцу брать меня на пушку. Коли не нравится моя конкуренция — плати отступные! А если эти близнецы-бутлегеры[10], которые пытаются командовать здесь ресторанным бизнесом, попробуют применить грубые приемы, пусть потом пеняют на себя, им тоже от меня не поздоровится!
Крайдер нанес ей визит, полагая, что без труда сдерет с нее плату за право торговать, якобы предусмотренную постановлением городских властей. Но наш населенный пункт пока еще не имел статуса города, и, зная об этом, Берта наотрез отказалась платить.
Я сидел у нее в закусочной, когда Берта познакомилась с собакой. В тот день Смит первый раз вывел своего пса в город.