— Собакам сюда нельзя, — объявила Берта подошедшему к двери ее заведения Смиту.
Он кивнул, покорно соглашаясь с этим, и взошел на небольшое крыльцо, пристроенное для защиты основного помещения от мух. Пес улегся снаружи.
— Яичницу с салом, — попросил Смит.
Берта поставила сковороду на огонь и разбила яйца.
Внезапно раздался собачий визг. Они оба, Большая Берта и Фред Смит, посмотрели в ту сторону, откуда донесся этот звук. По улице, поджав хвост, улепетывал пес. Возле двери закусочной хохотал Хэрри Фейн, швыряя в животное камнями.
— Это собака Фреда Смита, — поставила его в известность Большая Берта.
Фейн зашел в закусочную и уселся на табурет.
— Плевать я хотел на то, чья это собака. Если у меня вдруг появляется охота бросить камнем в собаку, я никогда не отказываю себе в этом удовольствии. Что ты скажешь на это, Смит?
Фред Смит не поднимал глаз от стойки.
Через некоторое время Большая Берта вернулась к плите. Яичница, заказанная Фредом, была готова и подана ему. Ел он поспешно, явно стремясь поскорее убраться отсюда. Берта встретилась со мной взглядом и пожала своими большими плечами.
На улице, скуля, показался пес, дожидавшийся Смита; он кружил в отдалении, опасаясь приближаться к двери закусочной на расстояние полета брошенного камня. Большая Берта вытерла руки о передник и подошла к двери.
— Иди сюда, — позвала она пса.
Пес остановился, глядя на нее своими желтыми глазами. Берта взяла из объедков кусочек мяса и свистнула; пес начал приближаться к ней, остаток разделявшего их пространства он прополз на брюхе, время от времени тихо скуля. Берта дала ему мясо и стала наблюдать.
В эф время Фейн слез с табурета и топнул ногой. Пес жалобно тявкнул и бросился наутек, Фейн захохотал. Берта повернулась к нему.
— Когда я знакомлюсь с собакой, — сказала она ровным, холодным тоном, — не люблю, если мне при этом мешают. Это хорошая собака. Ее чем-то испортили, и теперь она боится всего и всех.
Встретившись с ней взглядом, Фейн заколебался, хотя в этом маленьком городке посреди пустыни он привык делать все, что ему заблагорассудится — ведь в руках у него находился контроль над торговлей спиртным и над всеми дансинг-холлами. Разумеется, Крайдер состоял у него в доле и был с ним заодно.
— Не надо серчать, — пробормотал Фейн.
Большая Берта презрительно хмыкнула и снова позвала собаку.
— Собаке не следует связывать свою судьбу с человеком, который напуган, — сказала она, обращаясь к Смиту.
— Кто сказал, что я напуган? — спросил Смит, торопливо, большими глотками доедавший яичницу.
— Я сказала, — ответила Большая Берта.
Смит сунул через стойку монетку и поспешно покинул закусочную.
Большая Берта взяла собаку за ошейник.
— Ты останешься здесь, со мной, — сказала она псу.
Я попытался вмешаться:
— Эта собака — единственный друг Фреда Смита.
— Ничем не могу помочь, — отвечала она. — Я люблю животных. Это очень хорошая собака, ее нельзя губить только из-за того, что кто-то испытывает одиночество. Раньше эта собака была полноценной. Может, она потеряла хозяина или ее украл человек, который не знает толка в собаках. Она утратила собственное достоинство — новый владелец, вероятно, бил ее вместо того, чтобы поговорить с ней. Сначала у нее возник небольшой страх, затем еще один, потом страх стал большим, и в конце концов боязнь сделалась ее привычкой.
— Теперь ее уже не излечишь от страха, — предостерег я, сам того не желая, заинтересовавшись этими рассуждениями. — Возьмите, к примеру, Фейна — пес будет теперь бояться его до конца своих дней.
Фейн захохотал. Он принадлежал к людям того типа, которые испытывают удовольствие, если человек или животное боится их. Большая Берта фыркнула на нас обоих.
— Много же вы понимаете! Разумеется, я не могу одними разговорами или наказаниями заставить пса преодолеть большой страх. Но я выведаю его маленькие страхи и устрою все так, чтобы он смог победить их, а уж с большими песик и сам потом справится.
Большая Берта завела пса за стойку и стала говорить с ним. Голос у нее был тихий, но властный. Пес время от времени скулил, как бы пытаясь ответить ей.
На следующей неделе я дважды видел пса, оба раза улепетывающим со всех ног. В первую из этих встреч я, по правде говоря, не заметил, чтобы Фейн бросал в него чем-нибудь. Во втором случае я увидел движение его руки, бросавшей камень. Когда Фейн зашел в закусочную Берты, он самодовольно смеялся. Я проследовал за ним.
— Фейн, — сказал я ему, — оставь кобеля в покое.
Он взглянул на меня враждебными, выражающими угрозу глазами.
— Разве это твоя забота? — поинтересовался он.
— Теперь будет моя.
— С чего бы это? — сказал Фейн. — Может, он братом тебе приходится?
От моего удара левой он увернулся, правой рукой лапая кобуру с пистолетом слева под мышкой. Тут мой правый кулак попал в цель. Фейн отлетел назад, наткнулся на табурет, ударился о стену и рухнул на пол. Когда он падал, его рука оторвалась от кобуры, и я увидел блеск вороненой стали.
У меня оружия не было — люди в пустыне нынче, как правило, уже не отягощают себя металлом. Мне оставался единственный выход — бросить, если успею, один из табуретов и, если повезет, блокировать пулю. Я схватил ближайший табурет.
— На сегодня хватит, — небрежно проговорила Большая Берта, перегнувшись через стойку. В руках у нее был сделанный из дробовика обрез, оба ствола которого целили Фейну прямехонько в живот. Тому пришлось опустить свой пистолет.
На место происшествия примчался Крайдер. Как и следовало ожидать, он принял сторону Фейна. Меня оштрафовали на 50 долларов и условно приговорили к месячному тюремному заключению — за нарушение общественного порядка, нападение и оскорбление действием.
Перед Бертой я извинился, объяснив ей, что терпеть не могу, когда люди издеваются над собаками. Она пожала своими широкими плечами.
— Пес сам должен уладить этот конфликт, — сказала она мне таким обыденным тоном, будто речь шла о воспитании подрастающего ребенка. — Если собака боится пинка, то всегда найдется какой-нибудь тип, который пнет ее. Человек-то ведь должен питать уважение к самому себе, чтобы его уважали другие. То же самое относится и к собакам.
Пес лежал у ее ног. Мне казалось, он понимает каждое произнесенное ею слово. Я сказал Берте об этом.
— Разумеется, понимает, — ответила Берта. — Это умный песик, только уж больно чувствительный, в этом и состоит его главная слабость. Но он обязательно излечится от своих страхов.
Пес порывисто подвизгивал ей.
— Как назвали его? — поинтересовался я.
— Рексом, — ответила она.
— Грозное имя. Назвали бы лучше Плаксой.
Берта нахмурилась.
— Если это, как я догадываюсь, — шутка, то совсем не смешная.
Прошло недели три, прежде чем я снова увидел Фейна и пса одновременно. Рядом со мной шагал Фред Смит, заискивающим тоном старавшийся реабилитировать себя в моих глазах. Говорил он слишком много и слишком быстро, и я не очень-то внимательно слушал его длинное разглагольствование о расстроенных нервах и здоровье.
Перед закусочной Берты Фред увидал пса и свистнул ему. Тот затрусил к нам через улицу; было совершенно ясно, что он рад Фреду.
Неожиданно возле его лап взметнулось облачко пыли от упавшего камня. Я посмотрел в сторону угла дома и увидел там Фейна, подбиравшего с земли другой камень.
Лицо у Фреда сделалось белым. Он испуганно переводил свой взгляд с меня на Фейна, с Фейна на собаку.
Я не забыл слова Берты о том, что пес сам должен урегулировать свой взаимоотношения с Фейном, но я не забыл также и некоторых обстоятельств последней своей беседы с этим субъектом, поэтому я без колебаний устремился к нему. У полиции мог появиться повод засадить меня в тюрьму, теперь уже не условно, так как у нас с Фейном намечался случай поговорить, и на этот раз у меня тоже кое-что имелось слева под мышкой, словом, я был готов к любым крайностям, на какие мог пойти Фейн.
Пес, однако, сам исчерпал этот инцидент.
Какую-то секунду мне казалось, что ему хочется задать стрекача, но затем он вдруг резко повернулся к своему обидчику, зарычал, и этот звук как бы утвердил его решимость; он стал приближаться к Фейну, и тот выронил камень, словно обжегшись им. Когда пес почувствовал, что Фейн испугался, он ринулся к нему.
Правая рука Фейна потянулась к кобуре за пистолетом. Собака припала на передние лапы, в ее глазах сверкал желтый огонь ненависти. Фейн обернулся через плечо, увидел распахнувшуюся дверь салуна и юркнул туда. В этот момент пес бросился на него, но дверь уже захлопнулась.
Я взглянул на Фреда Смита. У него на лице боролись противоречивые выражения гордости и стыда — гордости за пса, стыда за себя.
Мы с ним зашли в закусочную, и я рассказал об этом случае Берте.
Она спокойно восприняла мой рассказ.
— Он уже одолел свои маленькие страхи, — объяснила она, — и теперь готов расправиться с кое-какими из крупных. Скоро наш песик совсем выздоровеет.
Фред Смит навалился грудью на стойку. Он заговорил столь стремительно, что некоторые предложения слышались как одно.
— А со мной вы можете проделать то же самое? Можете вылечить меня от того, чем я болею? Я буду совсем, как собака. Я буду полностью повиноваться вам, стану делать все, как вы скажете. Я ничего не пожалею ради того, чтобы стать похожим на других людей вернуть собственное достоинство, а то у меня сейчас прямо кошмар какой-то, а не жизнь.
Большая Берта внимательно посмотрела на него.
— Вам понадобится какое-нибудь напоминание о том, что вас дрессируют, — ответила она ему, — какая-нибудь вещь, которая находилась бы при вас постоянно, — перчатка на правой руке, например, или что-нибудь в этом роде.
— На все согласен, — сказал Фред.
— Так ли это? — усомнилась она и задумчиво прищурилась.
Я вышел. Мне показалось, что наедине им легче будет разговаривать. Я подумал также, что материнский инстинкт Берты заставляет ее принимать слишком большое участие в этом, с позволения сказать, человеке, который до такой степени испорчен страхом, что готов уже бояться своей собственной тени.