Современный Мадрид нельзя представить без Хемингуэя, посвятившего Испании многие страницы своих творений и понявшего душу испанской столицы, характер этого удивительного города. «Только в Мадриде вы почувствуете подлинную сущность Испании, ее квинтэссенцию, — писал Хемингуэй в романе «Фиеста». — А квинтэссенция может храниться. в самой обыкновенной бутылке, и не нужны ей никакие пестрые ярлыки, как Мадриду не нужны национальные костюмы…»
Мы разыскиваем отель «Риц», в котором некогда останавливался писатель. Погружаемся в сияние зеркал и хрусталя вестибюля, усаживаемся в мягкие кресла. Чопорный портье следит за тем, чтобы посетители фешенебельного отеля были непременно в галстуках. «Риц» известен как отель миллионеров. Изучаем проспект. Оглядываемся по сторонам. Приходят на память записки Овидия Савича о защите испанской столицы в годы гражданской войны, прочитанные в Москве перед вылетом в Мадрид: «Гостиница в центре. Нас ведут по пышным лестницам, по коридорам. Номер с роскошной постелью в кружевах… Отдергиваю занавеску. На площади стоит что-то бесформенное: защищенный от бомб мешками с песком знаменитый фонтан…»
Может быть, Савич смотрел из окон этого отеля? Фонтан блещет и переливается всеми цветами радуги, взвивая к небу водяные столбы. Это фонтан Нептуна.
Мадрид, как и другие испанские города, которые нам довелось увидеть, подтверждает слова Гойи: «В мире нет ни красок, ни линий, есть только солнце и тени». Планировка испанских улиц рассчитана на то, чтобы в жаркий полдень на одной стороне обязательно была тень.
«Кто не видел Севильи, тот не видел чуда», — говорят испанцы. Мм хотим лицезреть чудо и садимся в поезд. Маленькие, почти игрушечные вагончики, узкие купе — словно трехъярусные каюты. К услугам пассажиров — переносные медные лестницы, по которым можно вскарабкаться на верхние полки. Поезд отходит ночью. Бархатная тьма в окнах. Редкие остановки. Белые станционные строения. Удар колокола — сигнал к отправлению.
Андалузия встречает розовым рассветом. Прохладно. Проезжаем небольшие селения, состоящие из плосковерхих домов, окруженных садами. Слово «Андалузия» арабского происхождения. Ал-Андалус — так называли в средневековье арабы Пиренейский полуостров, где некогда процветала мавританская цивилизация, оставившая неизгладимый след в истории европейской культуры.
Глядя на стройные ряды кокосовых и финиковых пальм, впервые задумываешься о близости Африканского континента. Из пальмовых стволов — столбы электропередачи. Пальмовые бревна лежат на земле… Пальмовые листья шевелятся на ветру, словно гигантские опахала. Взгляд останавливается на глянцевитой листве цитрусовых деревьев. Зеленеют маслиновые рощи, плантации перца. Рвутся ввысь стройные цветоножки агав, похожие на стволы молодых сосен. Перистые облака розовеют на рассвете, как оперенье фламинго.
История Севильи теряется в глубокой древности. Гиспалис — называли ее древние греки, а финикийцы — Севела, что означает «низменность». Вдоль севильских набережных Гвадалквивир течет тихо и спокойно. Вода темная. В прогалах между пальмами виднеются мачты парусников, торчащие, словно удочки. Снизу тянутся баржи, килевые суда с низкой осадкой, рыбачьи лодки. Через Гвадалквивир перекинут мост, связывающий старый город с новыми районами. Мост древен. Его постройка совпадает с возведением большой мечети, перестроенной позже в кафедральный собор, и относится к XII веку. Тогда Севилья была городом писателей, ученых, философов. В память о том времени осталась двенадцатиугольная золотая башня, внушительная и массивная, как и все творения арабских зодчих.
В парке Марии-Луизы под зыбкой тенью кокосовых пальм дети кормят белых голубей. Навязчивые торговцы предлагают сувениры: веера, похожие на огромных тропических бабочек, яркие кастаньеты, мониста, браслеты, бусы… Наш путь лежит вдоль павильонов стран Латинской Америки, построенных в начале века в честь четырехсотлетия открытия Колумбом Нового Света. Архитектура павильонов, соседствующих с мощными стволами тропических дет ревьев, отражает своеобразие южноамериканской природы и культуры. Тенистая аллея выводит к дворцу Испании. Перед ним расстелен мозаичный ковер из каменных плит. Восхищаешься ажурным литьем решеток, витражами, балконами, лестницами, фонтанами, акведуками. Сквозные галереи сообщают фасаду светозарность. Бесчисленные арки возносят, как птицу, дворцовое здание в безоблачное севильское небо. На изразцовых медальонах, вмонтированных в облицовку нижней галереи, запечатлены картины истории Испании.
Полвека назад выдающийся советский ботаник академик Н. И. Вавилов, изучая в местных хранилищах зоологические и энтомологические коллекции, а также гербарии первых экспедиций европейцев в Перу Мексику, Чили, назвал Испанию «замечательным историческим музеем, где можно проследить различные этапы развития земледельческой культуры, искусства». Севилья — город-музей. Город-памятник. Хранитель великих богатств Колумбовой библиотеки.
Модель «Санта Марии», корабля, на котором Колумб отправился за океан, установлена в королевском дворце, в Алькасаре, в том самом зале, где, согласно историческим данным, путешественник получил высочайшее разрешение пуститься в плавание. Зал, обтянутый алым бархатом, ковровые ступени, ведущие к трону. Алтарь. Среди святынь алтаря — «Мадонна попутного ветра» работы севильского художника Алехо Фернандеса. В соседнем зале — старинные шпалеры, офорты, гравюры…
Гробница Колумба находится в севильском кафедральном соборе. Громада собора подавляет своими размерами. Его колокольня — самое высокое сооружение в городе, завершающееся флюгером в виде парящей в вышине женщины — хиральды, что означает «крутящаяся». Здесь, в Севилье, много веков назад получил распространение архитектурный стиль «мудехар», сочетающий элементы готики и мавританского зодчества, — стиль нарядный, изысканный, волнующий воображение. Ни один узор не повторяется: древние резчики соперничали друг с другом в полете фантазии. В мраморном саркофаге, покачивающемся на цепях над скульптурным олицетворением исторических сил, прах Колумба как бы в вечном движении.
Воздух Севильи напоен дыханием цитрусовых деревьев, эвкалиптов, кипарисов, пальм, увитых лианами. Стебли роз цепляются за Решетки балконов. Коричневые лепестки роняет отцветающий банан. Если влагонепроницаемый банановый лепесток бросить в водоем, он поплывет, как лодочка. Зеркальная гладь бассейна голубеет от нависшего над ней ковра цветущих глициний.
Бродя по узким улочкам Севильи, представляю себе героя романа Фейхтвангера «Испанская баллада» — купца Ибрагима, или, как его звали в роду, Иегуду ибн Эзру, друга и советчика эмира. Наверняка он часто появлялся в каменном лабиринте этих переулков. Над старинными подъездами свисают тяжелые витые фонари. Шланг, как змея, свернулся на мозаичном полу внутреннего дворика. Карнавальная толпа, текущая по средневековому городу, напоминает сцены из «Севильского цирюльника»…
Конец мая. Завершаются пасхальные торжества. Испания — страна католическая. Шуршат и развеваются мантии, черные плащи с красным подбоем. Рокочут гитары. Цокают конские копыта. Толпа гудит как улей, заполняя внутренние галереи севильского Алькасара. Школьники в расшитых золотом камзолах взгромоздили на плечи какое-то странное сооружение наподобие платформы, украшенной гирляндами алых цветов. Вероятно, это символ Голгофы.
Севилья разряжена, разодета. Она танцует. Людской поток увлекает в свою круговерть случайных прохожих.
— Кавалеры, не давайте дам в обиду! Уличные пираты охотятся за дамскими сумочками!
— Кому не везет в любви, поставьте свечу перед изображением Севиллы. Севилла — покровительница любовников и тореадоров.
Постепенно постигаешь своеобразие этого великого города. Восток, Африка, Новый Свет, Европа оставили свой неизгладимый след на всем, что составляет облик Севильи.
Чтобы проникнуть в будущее, надо понять прошлое. Севилла — прорицательница, предсказательница, гадалка. В длинных оборчатых юбках таится вихрь танца. Вырез на блузе в виде червового туза. Поединок черных и красных картежных мастей. Три завитка в форме полумесяца — главные элементы в прическе севильской красавицы.
У старинных корпусов табачной фабрики статуя Кармен, великой цыганки, хранительницы тайн бессмертного кочевого народа, связывающего Европу с Индией. Только вместо знаменитой родинки брахманизма на ее лбу сверкает завиток ислама в форме полумесяца. Кармен — испанка, но ее танцы дышат зноем Южной Америки, передавая в ритмах ритуальное исступление жителей пальмовых берегов Карибского моря. В руках веер — словно огромная тропическая бабочка…
Когда в ночном кабаре смотришь исполнение знаменитого танца фламенко, неожиданно постигаешь, из каких элементов он состоит. Стук кастаньет как прищелкивание бичей караванщиков… Длинные заунывные мелодии пустыни чередуются с бешенством погони… То искушения неги, то опьянение сладострастием, то страх и трепет перед могущественными силами природы, вселенскими богами…
Тела танцовщиц напрягаются, как змеи перед прыжком. Стоит легкий звон, будто вибрирует чешуя гремучих змей. Пышные оборки кажутся украшением из листьев и перьев американских индейцев. В стремительном ритме танца наряд приобретает одновременно и тяжесть и легкость, будто ветер вздымает плотные и пыльные пальмовые ветви, шлейф расстилается, как волны океана в момент прилива, и с шумом вздымается вверх, как пламя ритуального костра.
Танцовщица превращается в птицу-феникс, в розового фламинго, улетающего в сторону заката, вслед за кораблями Колумба. Три материка говорят на языке танца, перебивая друг друга. Звучат тамтамы, визжат рожки, едва не лопаются струны гитары… Вот что такое фламенко. На лбу темнеет завиток в форме полумесяца.
Жемчужина мавританской Испании — Гранада. Мы едем вдоль морского побережья. Снова цитрусовые и оливковые рощи, пальмы, бананы… Холмистая сухая земля, напоминающая рельеф восточного Крыма. Сходство усиливается, когда взгляду открывается сверкающая водная гладь, рассеченная дамбой, по которой наш автобус выезжает к Кадису. Вспоминается дорога через Сиваш, когда с обеих сторон море. Острый запах водорослей, йода, свежий ветер. Лагуна зеленоватая и тусклая, как старинный шелк. Вдали золотится купол кадисского собора. Кадис основан финикийцами задолго до