нашей эры, и название это означает «серебряная чашечка». Город, лежит в серебристой дымке. Все его улицы, шумные, многоязычное, узкие и тесные от наступающих друг на друга зданий, ведут к океану. Отмели Атлантики сверкают, как зеркала.
— Кадис считается самым древним городом в Европе, — сообщает гид.
Нижние этажи заняты лавочками. На прилавках товары со всех концов света! В изобилии дары океана: огромные кальмары, креветки. Плавники рыб будто кили перевернутых лодок.
В ресторане многолюдно. В воскресный день испанцы предпочитают обедать в полном семейном составе. Снова, как феи, грациозно ступают маленькие испанки.
На обед традиционное испанское блюдо «паэлья», наподобие плова, с той лишь разницей, что вместо мяса искусно приготовлены дары моря. В створках раковин запечены моллюски.
Океан потрясает необъятным простором и густой синевой. Темно-синяя бездна неотступно притягивает мысли и желания, вселяет жажду странствий. Волны вгрызаются в береговой ракушечник. Древние арабы не любили моря и боялись его, принимая за опасное чудовище. Зато далеким предкам современных испанцев в разрывах облаков, клубящихся над Кадисской бухтой, виделась мадонна попутного ветра и корабли, плывущие под парусом надежды.
От Кадиса в Малагу путь идет вдоль берега Средиземного моря. Это Коста-дель-Соль, что означает «солнечный берег». Разрывы круглых бухт, скалистое плоскогорье, подступающее вплотную к побережью, чередование морской синевы и зеленых пастбищ, масличные рощ и цитрусовых садов придают пейзажу графическую завершенность и контрастность. Океан остается позади. Перед нами голубая горловина Гибралтарского пролива. В лучистой дали воздушным контуром вырисовывается африканский берег. Огромная песчаная подошва, зеленая глыба, сползающая в воду.
Мы мчимся по испанской земле. Щиты, расставленные вдоль дорог, уведомляют, что мы на родине корриды. А на эйлагах Сьерра-Невады, сверкающей на горизонте ледяными зубцами, нагуливают силу быки. Прав был Лорка, когда однажды сказал: «Карта Испании — это шкура быка». Не в эту ли шкуру залез Зевс, чтобы обратиться в быка и перевезти на своей спине дочь финикийского Царя на остров Крит? Так Европа пересекла Средиземноморье.
Из бухты Альгесирас до Сеуты и Танжера всего несколько часов пути. Мы у ворот Африки. С восточной стороны бухту образует мыс Европа. У него мощный бычий хребет. Снова бросается в глаза сходство испанского и противоположного, африканского берега. В сороковые годы прошлого века на попутном паруснике пересек пролив русский литератор В. П. Боткин. «Берег Африки с этой стороны и самый залив совершенно походят на Испанию», — заметил он в «Письмах об Испании», опубликованных Чернышевским в «Современнике».
Маяковский, проезжая Гибралтар летом 1925 года, увидел Испанию в блеске солнца: «Испанский камень слепящ и бел, а стены — зубьями пил…» Раскаленная до белизны дорога ведет в горы.
Почти в каждом испанском селении есть арена для боя быков. Между Тарифой и. Альгесирасом на высокогорье приют для туристов — отель «Мезон-де-Санчо». Жгучее солнце. Крылатая тень пиний. Стойкий запах эфироносов. Сквозь морщинистую, выжженную солнцем землю пробиваются жесткой щетиной местные разновидности тимьяна и других ароматических губоцветных. Топорщится дрок, ладанник, звенят цикады, ящерицы шуршат в зарослях карликовых пальм. Желтые выступы ракушечника и песчаника резко контрастируют с голубизной неба. Вдали солнечная полоска моря, а рядом перед нами круглый желток арены для боя быков, силуэт танцующей Кармен и рекламный щит, призывающий насладиться ароматом малагских вин. Трафаретный гитарист в красном пиджаке и шляпе обещает упоительные романсы. Вдоль пустых рядов амфитеатра гуляет молодая женщина с мальчиком, похожая на юных мадонн Мурильо. Мальчик кормит голубей. Приближаемся к родине Пабло Пикассо — Малаге. Здесь его дом-музей. Он родился в семье учителя рисования дона Хосе Руиса. С четырнадцатилетнего возраста будущий художник помогал отцу дописывать голубиные лапки на картинах, изображавших благовещенье. Пикассо создаст потом своего голубя, который облетит весь земной шар. Это голубь Мира. Поль Элюар сказал о Пикассо: «Есть только один способ рисовать — это движение. Движение ума и кисти».
Слежу за движением светотени на пальмовых набережных Малаги.
Это белый город, словно высеченный из одного мелового массива. На фоне его ослепительной белизны черной тушью вырисовываются стройные ряды пальм, силуэты кораблей, тени пешеходов. Графичен рисунок улиц и площадей. Выше пальм взметнулись корпуса соборов. Коленопреклоненный Колумб вновь взывает к королевской милости. Пикассо можно было бы сравнить с Колумбом в истории искусства. Ему принадлежат слова, ставшие девизом для художников нашего времени: «Главное в искусстве не поиски, а находки».
Чтобы лучше понять творчество художника, нужно побывать у него на родине. Пикассо заново открываешь в Малаге, как в Хвалынске — Петрова-Водкина, а в Саранске — Эрьзю; хотя дерево, из которого ваял мордовский скульптор, произрастает в Южной Америке, а полотна Петрова-Водкина стоят в одном ряду с Матиссом.
В гулких нефах старинных соборов, глядя на фантастические оргии барочного орнамента; подчиняешься творческой силе, создавшей этот великий город. Древние римляне и мавры средневековья до сих пор состязаются в изяществе резца и смелости циркуля, в безупречности линий, способности возносить в небеса непомерную тяжесть камня.
Нас ведут в винные погреба для дегустации. В полумраке глухих подвалов сверкают созвездия старинных марок. В огромных бочках хранится огонь могучей хризолитной влаги, бродит кровь виноградников испанской земли.
Высшая точка Испании — гора Муласен (3478 метров над уровнем моря). Ее снежная вершина в кучевых облаках. Чем выше, тем зеленее пастбища. Погода изменчива. Дождь, а в разрывах туч — солнце. Выпирают ребра замшелого гранита. Желтеют выступы гнейсов и сланцев. На перевале остановка возле бензозаправочной станции. Бар. Кафе. На стенах рога, бычьи морды. Мебель обита кожей. Мы в краю пастухов.
Гранада возникла вблизи развалин кельто-иберского города Илиберис. Это связывается с легендарной девушкой, дочерью короля Испано, сына Геракла. Испано основал Гиспалис, ставший впоследствии славным городом Севильей. Одного из гранадских эмиров звали Мулагасен.
Город тесен. Он похож на плод граната, в котором зерна жмутся ДРУГ к другу подобно тому, как здесь лепятся дома к скалистым подступам-Сьерра-Невады. В старину в долине реки Дарро намывали золото и серебро. У входа в Альгамбру продаются работы местных ювелиров. Подъезд к ней крут и тенист, дорога взбирается вверх сквозь густую зелень платанов и выводит на холм, обнесенный стеной с боевыми башнями. Стены из красного камня. Альгамбра по-арабски означает «красная». Ее строили между XIII и XIV веками. Строительство не прекращалось ни днем ни ночью. Ночные работы озарялись светом факелов.
Древнейшую часть Альгамбры составляет цитадель Алькасава. Дворец Альгамбра и сад Хенералифе (то есть «высокий сад») — образец паркового ансамбля.
Из Альгамбры открывается великолепный вид: на севере и западе видны город и долина Гранады, на юге и востоке — вершины Сьерра-Невады. По ту сторону реки Дарро, на северном склоне, находится район Альбасайн (по-арабски «город на холме»), до сих пор сохраняющий мавританские черты. Гранада — последний оплот мавров на Пиренейском полуострове. Многочисленные народные романсы, вошедшие в репертуар средневековых менестрелей, донесли до нас отголоски кровавых битв.
В аллеях Хенералифе вспоминаются «Альгамбрские сказки» Ирвинга, которые были хорошо известны Пушкину. Не без их влияния появились в пушкинских сказках и звездочет, и шамаханская царевна, и золотой петушок…
Сочинения Ирвинга привез в Россию подружившийся с ним секретарь русского посольства в Мадриде князь Дмитрий Иванович Долгоруков — член общества «Зеленая лампа», которого хорошо знал Пушкин. Так в библиотеке великого поэта появилось двухтомное французское издание «Альгамбрских сказок».
Наш гид — смуглый, стремительный в движениях астуриец, своим аскетическим телосложением похожий на праведников Эль Греко, — с трудом сдерживает волнение. Он что-то горячо говорит нашей переводчице. Оказывается, астуриец учился в Гранадском университете, влюбился в этот город, и, с тех пор как под сенью Альгамбры прочел сказки Ирвинга, он считает своим долгом показывать людям эту великую красоту.
— Как видите, посвящение в тайны Альгамбры решило мою судьбу. Я стал экскурсоводом.
Спрашиваем, читал ли он сказки Пушкина.
— О, Пушкин, Пушкин, — повторяет он. — Дон-Жуан!
План Альгамбры отличается нарочитой асимметрией. Мир Альгамбры ирреален, сказочен, бестелесен. Струи водометов тяжелы, как ниспадающие складки каменных масс. Мозаичный пол в косых шашках, восьмигранниках и ромбах динамичен. Всюду тонкий, как паутина, узор резьбы по ганчу. Барельефы не повторяются.
Беломраморная колоннада ведет в Львиный двор. Стены его облицованы голубоватыми плитами, а карнизы покрыты золотом. Узнаю мавританскую лазурь, слышу вечный спор солнца и неба, вижу неповторимый контраст пустыни. Недаром мавры называли Гранаду частицей неба, упавшей на землю.
Свое название двор получил от фонтана, поддерживаемого спинами двенадцати алебастровых львов. Вспоминаются алебастровые залы Древнего Египта, чаши из гробниц фараонов, которые начинают светиться чудным пламенем, если внутри их зажечь спичку.
Бродя по аллеям Хенералифе, постигаешь метафорический язык цветов и линий. Каждый цвет исполнен тайного смысла: красный означает любовь, зеленый — надежду, черный — печаль, синий — ревность, желтый — недоверие, сочетание пурпура с белым — радость и удовлетворение, коричневый цвет выражал мучения духа, а лиловое в сочетании с белым — это твердость человека, еще не потерявшего веру.