Всю ночь ей снился хлеб. Пышный, с поджаристой румяной корочкой. И горячий, будто его только что вынули из печи. Ей снились золотые горы раскаленной пшеницы на току. Оба пересыпала твердые зернышки в ладонях, пыталась их жевать, но ничего не получалось. Приезжали машины и ссыпали пшеницу на землю. А потом неожиданно это зерно превратилось в белые булки: холмы из пышных булок! Она протянула к ним руки, но услышала за собой голос Адамчука: «Не трогай! Хлеб надо экономить…» Валя обиделась и пошла домой. Она вошла в избу и увидела за столом всю семью. Отец и мать сидели молча и смотрели на нее. А рядом братья — Павлик и Анатолий и сестры — Изольда, Галя и Маришка. Мать взяла со стола большой каравай и начала резать его на груди. Всем она давала по большому ломтю. «Ну что ты стоишь, дочка? — улыбнулась она Вале. — Иди к столу. Возьми свой хлеб!» И Валя почему-то заплакала…
А когда она открыла глаза, не было ни дома, ни мамы, ни Хлеба. Щеки были мокрыми — во сне она, наверное, и в самом деле плакала.
«Это плохо, — подумала Валя. — Нервы сдают…»
Она лежала в отсыревшем спальнике и чувствовала, как медленно уходит из него тепло. Взглянула в окно кабины — по стеклу струилась вода, по крыше все так же уныло стучал дождь. И когда только он кончится?!
Пошли уже десятые сутки с того дня, как она — техник гидрогеологической партии — выехала на попутном бензовозе «Урал» из базового лагеря своего отряда близ Аральского моря. Три месяца она была в «поле». Порядком устала. Ей разрешили пойти в отпуск в конце октября. Почти неделю ждала оказию до Актюбинска. И вот наконец в пятницу приехал этот бензовоз с малоразговорчивым водителем. «Владимир Онуфриевич Адамчук», — представился он официальным тоном, согласившись захватить ее с собой. Водитель обещал ей, что в субботу они доберутся до города.
…А ночью, уже в пути, их настиг проливной дождь. Пришлось ехать почти вслепую. И колеи дороги, как назло, то и дело расходились в разные стороны. Здесь, в этой степной глухомани, и дорог-то в привычном понятии не было. Стоило машине или трактору один раз проехать и проложить колею, как она надолго становилась проселочной дорогой и порой единственным ориентиром. Й она зачастую ведет в «никуда» — на бывший стан косарей, на заброшенную буровую. Не приведи бог в такое ненастье попасть без компаса в незнакомую степь!
…Переночевали они в кабине. Спали сидя, привалившись к дверце. А утром на землю лег плотный молочный туман. И снова пошел дождь. Адамчук ругал себя за то, что, как нарочно, именно на этот раз не захватил ни компаса, ни карты. Солнце не выглядывало, и приходилось выбирать направление, надеясь на чутье.
Дорогу развезло. Бензовоз постоянно застревал в грязи по самые мосты. Адамчук брал лопату, откапывал колеса, и машина, натужно ревя мотором, вылезала из ям. В субботу они проехали не больше 30 километров. В воскресенье и того меньше.
А в понедельник в плотном одеяле облаков появился голубой лоскут просвета. На несколько минут показалось солнце. Этого было достаточно, чтобы Адамчук с ужасом обнаружил, что они упорно пробиваются не к северо-западу, к Актюбинску, а к югу — в сторону Каракумов!
…На шестой день двигатель «Урала» не выдержал, и машина остановилась… Продолжая бесцельно лежать, Валя вспоминала, как ушел Адамчук. Это произошло позавчера, на восьмой день «путешествия». Утро снова выдалось туманным; и дождливым. Владимир Онуфриевич и Валентина сидели в кабине.
— Думаешь, нас не найдут? — заговорила Валя.
— Вряд ли… — вздохнул Адамчук. — Погода, видишь, нелетная. И это может протянуться еще долго. А если на машине проедут недалеко от нас, могут и не заметить — мы-то застряли в низине… Нет, надо идти. А то просидим в кабине, пока ноги не протянем…
— Я попробую пойти с тобой, — сказала Валя.
— Нет, — Адамчук покачал головой, — лучше я один. Быстрее будет. Найду людей, добуду трактор и сразу вернусь… Ладно?
— А ты знаешь, где мы сейчас?
— Километров сто к югу, в сторону от дорог.
— Тогда и вправду лучше иди один. Быстро и долго идти я не смогу, а быть тебе обузой не хочу…
— Не боишься остаться одна?
Валя отрицательно мотнула головой.
— Ну смотри!
Адамчук зажег паяльную лампу с остатками бензина, и они подсушили свою отсыревшую одежду — носки, портянки, брезентовые штаны и ватники. Ватники дымились, но сохли плохо. Вата напрочь пропиталась сыростью. Валя сварила в ведре оставшийся кусок мяса. Когда она понесла ведро к машине, то только тогда неожиданно почувствовала, как сильно ослабла за неделю. Ее шатало, дрожали ноги.
— Ого, да ты качаешься! — подхватил ведро Адамчук. — Тебе-то уж точно идти нельзя…
Дымящееся мясо они разрезали перочинным ножом на тридцать две дольки. Каждая — размером с кусочек сахара. Валя пододвинула себе несколько кусочков:
— Это мне, а остальное тебе, — сказала она и отвернулась.
— Ты что?! — вскинулся Адамчук. — Сначала все хлеб подсовывала, говорила, будто есть не хочешь. И снова за свое! Только поровну… Нет, нет, тебе я оставлю больше. Я скоро все равно выйду к людям, а тебе еще ждать, пока я вернусь…
— Нет! — Валя зажмурилась. — Мне сидеть, а ты в дороге еще свалишься от голода… Забирай мясо…
Валя понимала, что, отдавая большую часть припасов, она обрекает себя на нелегкое испытание. Продержится ли она до возвращения Адамчука?
…Наконец после долгих препирательств Адамчук взял восемнадцать кусочков мяса — по шесть на день. Он надеялся дойти до людей за три дня. Вале оставалось четырнадцать кусочков.
Владимир Онуфриевич долго и тщательно заматывал портянки. Сверток с мясом он запихнул в карман, прихватил небольшую канистру с водой из лужи и монтировку.
— А это зачем? — удивилась Валя.
— Обороняться от волков…
На прощание они пожали друг другу руки.
— Держись! — сказал Владимир Онуфриевич. — Самое большее — вернусь через шесть дней… Держись!
Валя долго, до рези в глазах смотрела, как растворяется в туманной дымке маленькая фигурка. Наступила привычная, жуткая до одури тишина. И никак к ней не привыкнуть! Изредка, когда слышался слабый шум, Вале чудился звук далекого мотора — то ли самолета, то ли машины, она пыталась что-нибудь разглядеть через покрытые каплями дождя стекла кабины. Открывала дверцу. Нигде ничего не было — лишь тихо посвистывал ветер…
Оставшись в одиночестве, Валя решила привести в порядок свое «жилище». Вытерла кабину «Урала» ветошью, вымела всю грязь, расстелила на сиденье спальник — старый зеленый ватный спальник, который давно служил ей верой и правдой.
Этот первый проведенный в одиночестве день тянулся мучительно долго. Чтобы как-то скоротать время, она читала найденный в багажнике потрепанный журнал «За рулем», обрывки газет и прихваченный с собой учебник физики — Валя не оставляла надежды когда-нибудь поступить в геологоразведочный институт. Но чтение впрок не шло. Пробегая строчки глазами, она не понимала написанного. Мысли были о другом: вспоминала девчонок из общежития, они в Актюбинске и не подозревают, что она, Валя Кауртаева, сидит сейчас одна-одинешенька в кабине бензовоза посреди холмистой голой степи. Думала и о доме, перечитывала мамины письма.
Чувство голода, которое преследовало ее в первое время, почти пропало. А ведь все эти дни их рацион на двоих составляла буханка хлеба да кусок сайгачьего мяса, подаренного Вале пастухом-казахом накануне ее отъезда. Хлеб был съеден в первые три дня. И вот у нее осталось уже лишь тринадцать крохотных кусочков мяса. Валя решила распределить их так: по два в день. Получалось, что хватит на неделю. Но ее постоянно мучила жажда. Фляги воды, набранной в луже на дне оврага, едва хватало на полдня…
Она теперь все чаще ловила себя на том, что постоянно думает, как продержаться, как выжить, как не пасть духом. Вспоминала Робинзона Крузо. Робинзону было несравнимо легче — большой зеленый остров, полный дичи и плодов. И кроме того, у Робинзона был Пятница… Она думала об удивительной стойкости знаменитых полярных исследователей, про которых так любила читать. Вспоминала «Повесть о настоящем человеке» Б. Полевого, «Таинственный остров» Жюля Верна, размышляла о том, как сумела выжить в нечеловеческих условиях четверка советских моряков, которых унесло на барже в Тихий океан.
Эти раздумья помогали ей не пасть духом. Она решила, что тоже должна справиться с голодом и с холодом. И если вчера ей казалось, что сумеет протянуть не более трех суток после ухода Адамчука, то теперь убедила себя, что неделю вполне продержится. Мясо она решила экономить и не есть до тех пор, пока не станет совсем худо…
А чтобы не скучать, нужно заняться делом. Она достала клубок шерсти, спицы и принялась вязать носки. У нее никогда раньше не получалась пятка. Но сейчас можно попробовать — времени предостаточно…
А кабина все больше остывала под порывами холодного ветра. Даже в спальнике было холодно. Вечером, засыпая, она уже в который раз вспоминала Адамчука и с ужасом подумала о том, что он вполне мог замерзнуть — вчера был сильный дождь, а ночью ударил мороз. Промокшая одежда — не лучшая защита от холода…
Белые снежинки стали беззвучно падать на землю.
Пришла мама и положила ей на лоб прохладную ладонь…
Наступило 7 ноября. Проснувшись, Валя опустила стекло дверцы и задорно крикнула в степь: «Поздравляю всех с праздником Октября!», Потом неподвижно сидела до полудня, обхватив руками коленки, представляя себе, как идут праздничные колонны демонстрантов в Актюбинске. Идут ее подруги, машут флажками и яркими бумажными цветами… Немного позже она «переключилась» на парад и демонстрацию в Москве. Кругом счастливые, веселые люди. Они хлопочут, готовят праздничный обед, и никто из них и не подозревает, что в далекой степи медленно умирает от голода девчонка, которой жить да жить. Ей стало грустно и обидно. Сколько же ей лежать в холодной кабине, ждать, что вот-вот свершится чудо и она услышит и увидит самолет или машину?