ать, — это провести инвентаризацию, определить, чем же располагает заповедник. Работа нескорая. Но с первого же дня работы надо было — лелеять, беречь, охранять его ценности. От кого охранять?
Среди тех, кого Карадаг вдохновил на высокие слова, — известный ученый Зенкевич. Не в силах сдержать восторга перед чудом природы, желая разделить свои сильные и чистые чувства с другими, он воскликнул: «Все должны побывать на Карадаге!»
Многочисленные путеводители рассказывали о нем, приглашали, зазывали. И вот результат: популярность Карадага выросла неимоверно. И уже не только писатели и художники, а и легкие на подъем туристы наводнили уединенные урочища удивительного вулкана. В любое время дня и ночи, особенно в летний сезон, по склонам и кручам, по рощам и пляжам, в одиночку и группами появлялись желающие вкусить от красот уникального памятника природы.
Еле намеченные тропы превратились в торные пути, лишенные растительности, — предвестники будущих промоин и оврагов. Потихоньку стал исчезать лес — вначале сушняк, потом и живые деревья. Тайные урочища и нежные лужайки превратились в шумные биваки.
Потревоженные беспокойным соседством Карадаг покидали птицы. Последнее орлиное гнездо (на Золотых воротах) было разорено в шестидесятых годах.
Увлечение Карадагом не всегда носило чисто платонический характер. Начали с пляжей. А когда на них собирать стало нечего, двинулись выше. И уже не безобидные дилетанты, не бескорыстные рыцари красоты ощупывали каждый камень, осматривали каждую щель — профессионалы, ювелиры.
На месте жилы знаменитых парчовых яшм зияет канава. Ее выдолбили горе-старатели. Причем самим старателям при варварских способах разработки доставались крохи — остальное дробилось, бессмысленно терялось.
Несколько сот тысяч человек в год посещало Карадаг в составе организованных экскурсий. Сотрудники Карадагской станции рассказывают, что у автобусной стоянки к концу дня скапливалась копна полевых цветов — каждый считал своим долгом набрать по пути букет. При посадке в автобус увядшие цветы летели в кювет…
Но у Карадага никогда не было недостатка в защитниках. В то время как руки равнодушных бросали в родники объедки и жестянки, руки других заботливо убирали мусор. Одни, излазав кручи, ныряли за самоцветами на морское дно в аквалангах, другие тащили в гору рюкзаки с цементом, чтобы замазать раны в самоцветных жилах, замаскировать от жадного глаза то, что можно было еще спасти. Одни руки выводили «автографы» на приморских скалах, другие соскребали и эти «красоты».
Трудно начинать новое дело. Не укомплектованы штаты, не хватает средств. Но приходят энтузиасты — они хотят помочь заповеднику, Карадагу, работают день, два и больше бесплатно. Это не только местные жители, но это и москвичи, и ленинградцы, и туляки. Они любят Карадаг, любят горы бескорыстно, как и подобает относиться к своей Родине.
Вот уже и таблички, обозначивающие границу заповедника, и изгороди. Сколько бивачного мусора было вынесено с территории в рюкзаках егерями и добровольцами, сколько его было собрано и захоронено в ямах!
Почему исчез в иных местах леопардовый полоз? Его распугали и уничтожили курортники и туристы, при слове «змея» судорожно хватающиеся за палку или камень и убивающие безобидное животное. Этого не должно произойти на Карадаге!
Так от кого охранять? Ведь и туристы бывают разные. Только что мы привели примеры их помощи заповеднику. От алчных и жестоких людей, относящихся к природе да и ко всему на свете сугубо потребительски. И таких, к сожалению, немало!
Несколько лет прошло с тех пор, как опустились шлагбаумы на карадагских проселках. Результаты не замедлили сказаться. Возвратились бакланы. Скала Маяк, наверное, снова обретет свое старое имя: Большой бакланий базар. В лесах заповедника объявился кабан. Правда, не радует этот гость сотрудников — беспокойный зверь, неуживчивый, много вреда от него и растениям, и мелким животным. Как дальше поступить с ним — еще предстоит решить. А как быть с другим новопоселенцем — серой вороной? Ее привлекли туристы, вернее — помойки возле родников и биваков. От вороны тоже страдает хрупкий мир карадагской природы. Обижает она мелких птиц, разоряет гнезда, преследует зайчат — урон ощутимый.
И хотя кое-что изменилось необратимо, например склоны, на которых местным лесхозом в шестидесятые годы нарезаны террасы, верится, что природа Карадага обретет свою первозданность.
Уже никто не мешает карадагским птицам высиживать и выкармливать птенцов. Никто не рвет охапками прекрасные карадагские цветы. Пресечена «самоцветная лихорадка».
Но не останется Карадаг для любого из нас чудом за семью замками. По-прежнему актуален призыв: «Все должны побывать на Карадаге!»
И вот сотрудники заповедника изучают оптимальные условия проведения экскурсий. Определяют приемлемые маршруты, сроки, количество осмотров заповедника.
Здравствуй, Карадаг! Мы придем к тебе в гости. Но мы будем знать о тебе больше, чем прежние посетители, потому что постараемся не навредить твоей суровой, но хрупкой красоте.
А рядом с Карадагом Коктебель. Это название можно перевести как «край голубых холмов». Его судьба своеобычна, как и весь его образ. Я имею в виду не только поселок Планерское, не только дом Волошина, но весь этот необыкновенный, обостряющий чувства и мысли край с желтыми августовскими косогорами, синими оврагами, с библейски пустынной долиной Мертвой бухты.
Говорят, на смену нынешнему трехтысячному поселку уже заготовлен проект двадцатитысячного курортного города. Представьте ощущение людей, которые приедут сюда за тысячи километров, чтоб встретиться с морем, солнцем, травой и тишиной, а найдут все тот же асфальт, бензиновую гарь и толкотню…
Карадаг заповедан — хорошо. Но как же — Коктебель? Ведь они друг от друга неотделимы. Сколько романтически настроенных душ ратует за то, чтобы заповедный режим распространить и на Коктебель! Ведь в Крым едут не столько для того, чтобы развлекаться, сколько для того, чтобы слиться с Природой.
И разве можно представить, что дом Волошина, сама память о поэте затеряется среди бетонных коробок?
Конечно, поселок модернизировать надо. Конечно, курортники должны пользоваться комфортом. Но надо сделать все, чтобы оставить эти задумчивые холмы нетронутыми. И через сто и через двести лет человек должен приезжать сюда на свидание с Природой, на встречу с самим собой.
Алексей Рыжов
КУДЕСНИК
Рассказ
Худ. Н. Хорина
Разлив в самом разгаре. Прогромыхав в узких речных горловинах, вздыбливаясь сине-зелеными торосами, вдоволь набаловавшись в бесчисленных заторах, ушел лед.
Успокоилась река, освободившись от долгого ледового плена. Но не спешит лукавая, разгулявшись, сбросить свои озорные воды в узкое, давно обмелевшее, густо поросшее водорослями русло. Вольно ей теперь, свободно. Ничто не стесняет игривого молодого бега на этом залитом солнцем просторе. И река нежится, блаженствует, наслаждаясь весенним празднеством природы.
Еще глядятся в мутноватое зеркало разлива высоко подтопленные пойменные дубравы и черноольшаники. На время паводка река спрямила свои многочисленные зигзаги и петли… Ее витой стрежень временно пролег через невысокий глинистый берег, на котором каким-то чудом прижился жиденький куст ивы. Гибкая, вильчатая верхушка ее клонится и клонится в сторону течения. Клонится, но не сдается, не ломается. И нет сил у разбушевавшейся реки одолеть это жизнелюбивое растение.
Парят на теплых воздушных струях визгливые чибисы. Облюбовали они полузатопленный кочкарник на берегу реки и резвятся, со звоном режут тупыми округлыми крыльями прозрачную голубизну безоблачного неба. А то вдруг неожиданно падают на землю, на миг показав белоснежное оперение нежных подкрылий.
В бездонном вешнем небе молодым барашком блеет бекас. Заберется озорная птица в немыслимую высь, под самое солнце ринется оттуда ошалело к сверкающей водной глади, высекая из синих сводов неба упругими рулями хвоста красивые нежные звуки.
Очнулась от зимнего сна земля. Зазеленели свежими красками влажные холмы. С гребнистого угора яркой изумрудной скатертью сбегает к реке озимое поле. Агатово чернеют неширокие клинья еще не тронутой плугом зяби. В ложбинах курится седой жидкий парок. Спешат подсохнуть холмистые поля, готовятся принять семена, чтобы вознаградить осенью человека за его труд и заботу обильными хлебами.
На крутой глинистой осыпи, у глубокого оврага, солнечными брызгами полыхает мать-и-мачеха. Изрытый вешними потоками его высокий склон празднично горит живым янтарем. А в самом овраге, на дне, где журча катится по осоковому ложу бочажистый ручеек, стоит раскидистая ива, усыпанная с ног до головы нежными желтыми барашками. Гудят в ее медовой кроне пчелы. Спешат великие труженицы делать свое извечное дело. И радуется душа в надежде, что снова будет хороший взяток раннего меда!
В деревне, что стоит на невысокой горе, самозабвенно поют петухи, кудахчут куры, нетерпеливо мычат коровы. С громким криком, свистя широкими крыльями, пролетели к реке домашние гуси.
На Маленьком бережке, возле Агеевской пристани, людно. Ну как не порадоваться малахитовой зелени, появившейся из парной, влажной земли, звону птиц, чистому, высокому небу, бескрайнему разливу еще неугомонившихся вод.
Тут, на бережке, и древние старики и старухи, и пожилые, только начавшие седеть и лысеть деревенские жители. Особняком держится непоседливая молодежь. Взоры всех устремлены на искрящуюся гладь реки. Все возбуждены, нетерпеливо чего-то ждут. Идет смотр древнего искусства мастеров-лодочников, которые именно этим прославили здешние места.