а роль запахов в жизни.
Казалось бы, запахи не закрепляются в памяти, поскольку не обладают устойчивостью и лишены наглядности. Однако зримо воспринимается благоухающий объект. Здесь не прямая, а опосредованная связь с памятью. Стало быть, запахи все же запоминаются. Пучок емшана пробудил в человеке дорогие воспоминания и властно позвал его туда, где он был когда-то счастлив.
Да, запахи можно запомнить на всю жизнь, если они связаны с сильными переживаниями, с потрясениями. Об этом свидетельствует дневниковая запись Анны Ахматовой: «Запахи Павловского вокзала. Обречена помнить их всю жизнь, как слепоглухонемая».
Благоухающее богатство природы рождало стимулы предприимчивости, которые оставили свой след в истории. Достаточно напомнить об эпохе Великих географических открытий, о морских экспедициях Васко да Гамы, Колумба, Магеллана и других первооткрывателей. Что заставляло этих мужественных людей идти на риск в поисках неведомых стран или кратчайших морских путей в прославленную Индию? Среди многих причин не на последнем месте стояла торговля пряностями, приносившая баснословные доходы. Вся ценность этих экзотических растений состояла в их совершенно необычных, пряных вкусе и запахе. Прошли века, и многое диковинное стало обыденным. Мировая торговля связала все страны и континенты, а потому в гастрономе любого, даже заполярного города можно без хлопот приобрести такие дары земли экзотических стран, как ваниль, корицу, гвоздику, чай, кофе. Между тем они несравненно обогатили наш мир, палитру наших ощущений.
Отдали щедрую дань природным ароматам в своих описаниях новых земель русские путешественники Н. М. Пржевальский, П. К. Козлов, В. К. Арсеньев… Вот картина, которую наблюдал Арсеньев в отрогах Сихотэ-Алиня: «День угасал. Нежное дыхание миллионов растений вздымало к небесам тонкие ароматы, которыми так отличается лесной воздух от городского… Над каждым деревом вилась кверху быстро вращающаяся тонкая струйка, похожая на, дым. Чем выше хвойное дерево, тем больше и темнее была струя». Путешественник обратил внимание в Уссурийской тайге на багульник, выделяющий такое обилие эфирных масел, что у непривычного человека может появиться головокружение. Можно привести иные столь же яркие свидетельства благоухающего очарования таежных мест.
Каждый географический ландшафт в силу своеобразного комплекса природных условий несет и особые запахи. В хвойном лесу они иные, чем в лиственном. То же можно сказать о степях черноземной зоны с ее травами и нивами. Здесь запахи другие, чем в степном Заволжье. Особые они в пустыне или солончаковой полупустыне. В европейской части России нам хорошо знакомы и близки благоухания ландыша, незабудки, полевой ромашки, а в странах Средиземноморья наслаждаются, вдыхая аромат мирта, лаванды, маслины, розмарина, магнолии. Русские поэты не прошли мимо чарующих запахов черемухи, липы, сирени, а поэзия южных стран возносит хвалу благоуханию эвкалиптов, кипарисов, олеандров или других, часто неведомых нам растений. Но есть в этом многообразии благоухающих растений и нечто общее: все они усиливают наше очарование природой, делают жизнь светлее, красочнее, богаче.
Запахи родного края особенные, не такие, как в иных землях. Они составляют одно из слагаемых ощущения родины, где человек родился и вырос, сформировался физически и духовно.
Вернемся к легенде о степной траве емшан. Эта трава, разновидность полыни, росла в первозданной придонской степи. Как же выглядела эта степь? Раскроем повесть Гоголя «Тарас Бульба». Вот описание пути в Запорожскою Сечь, который вызвал у писателя искренний восторг: «Черт вас возьми, степи, как вы хороши!» Правда, Гоголь живописует не придонскую, а приднепровскую степь. Но ведь наши предки называли междуречье Днепра и Дона одним общим именем — Дикое поле. И во времена Мономаха, и в более поздний период Запорожской Сечи эта местность оставалась незаселенной и нераспаханной. Самое характерное для нее — высокий травостой; в нем скрывались всадники, только виднелись их шапки. Вот гоголевское признание: «Ничего в природе не могло быть лучше; вся поверхность земли представлялась зелено-золотым океаном, по которому брызнули миллионы разных цветов». Где цветы, там и благоухание. Как же описывает его художник? «Вечером вся степь совершенно переменилась. Все пестрое пространство ее охватывалось последним ярким отблеском солнца и постепенно темнело, так что видно было, как тень пробегала по ним, и она становилась темно-зеленою; испарения подымались гуще, каждый цветок, каждая травка испускала амбру, и вся степь курилась благовонием».
Там, где цвели и благоухали буйные травы, ныне раскинулись сады — яблоневые, вишневые, абрикосовые, далеко простираются виноградные плантации и хлебные нивы. Иной набор ароматных источников появился в степном краю, и иная гамма запахов характерна для него. Стала ли она беднее? Разве только потому, что ширится городская застройка, где сравнительно меньше зелени. Но города благоустраиваются, хорошеют не только потому, что ширится строительство новых зданий и сооружений, но и больше стало на улицах наших зеленых друзей — растений. На землях, где когда-то кочевали половцы, ныне шумит большой и на редкость красивый город Донецк. Собственно, красивым он стал в послевоенные годы, когда заново был отстроен на пепелище и озеленен. Чего стоит один только факт: по весне здесь в скверах, на площадях и бульварах высаживают свыше миллиона кустов роз — по одному на каждого жителя! Стоит иначе, чуть шире, взглянуть на дело, и симфония цифр зазвучит торжественнее: миллион кустов роз — достояние города, следовательно, достояние каждого его жителя. Миллион кустов роз дарит город каждому из своих горожан — вот оно, истинное богатство! Не о таком ли городе Солнца, городе радости мечтал Кампанелла, узник неаполитанских застенков, прозревая сквозь завесу времени нашу коммунистическую явь!
Перед нами пример полного обновления флоры в масштабах большого региона. Для других районов более характерно выборочное обновление растительных форм. Вишневое дерево, как заметил К. Маркс при анализе немецкой идеологии, появилось в Европе сравнительно недавно благодаря развитию международной торговли. Именно торговле обязана была Россия появлению у нас таких пришельцев из Нового Света, как табак, кукуруза, помидоры и многие цветочные формы. Стало быть, обновление и пополнение благоухающих источников во власти человека. Тут, разумеется, первое слово принадлежит селекционерам. С их помощью казанлыкская эфиромасличная роза прижилась на крымской земле и успешно продвигается к северу. В то же время усилиями советских селекционеров выведены новые сорта эфиромасличной розы — красная, крымская, фестивальная, мичуринка, пионерка, Таврида. Некоторые парфюмерные ароматы, такие, как лавандовый, кориандровый, пришли на крымскую землю с юга Франции. А крымские сорта многих плодовых и декоративных растений успешно приживаются на широте Москвы, Новгорода, Вологды. В руках селекционеров та волшебная палочка, с помощью которой возможны столь диковинные превращения в окружающей нас среде.
Сбывается смелая мечта юного Фридриха Энгельса, высказанная им в стихотворении «Вечер»:
Цветущим садом станет вся земля
И все растенья страны переменят,
И пальма мира Север приоденет,
Украсит роза мерзлые поля.
Благоухание в чем-то близко, созвучно пластической красоте форм. Во всяком случае оно вызывает сходные положительные эмоции. Как и при встрече с Прекрасным: легко на сердце, мельче невзгоды, светлее вокруг, ближе путь к звездам!
Но вот вопрос: существует ли особая эстетика запахов? Гегель, как известно, подразделял внешние чувства на теоретические (зрение и слух) и материальные (обоняние, вкус, осязание), а участием в художественном наслаждении наделял только первых. «Обоняние, вкус и осязание, — писал он, — имеют дело с материальным, как таковым, и его непосредственно чувственными качествами: обоняние — с материальными частицами, исчезающими в воздухе, вкус — с растворяющимися материальными предметами, а осязание — с теплом, холодом, гладкостью и т. д. Эти внешние чувства не могут поэтому воспринимать предметов искусства, которые должны сохранить свою реальную самостоятельность и не допускать чисто чувственного отношения. Приятное для этих внешних чувств не есть прекрасное в искусстве».
Гегель утверждает, что прекрасное в искусстве служит удовлетворению духовных потребностей, а обоняние — одно из внешних чувств, которое имеет дело с материальным, как таковым. Отсюда следует, что не существует искусства, основанного на запахах, в отличие, скажем, от звуков, форм, цветов, слов, составляющих основу музыки и живописи, ваяния и архитектуры, поэзии и театра. Правда, иногда говорят об искусстве составителя духов. С таким же основанием можно говорить об искусстве повара или кондитера. Это искусство особого рода: при всей его сложности и тонкости она лишено художественного значения и потому не претендует на удовлетворение духовных потребностей.
И все же запахи невозможно вынести за скобки эстетического. Ведь благоухающие источники сами по себе составляют мир прекрасного, будь это цветы, травы, деревья, и неудивительно, что благоухание надежно и устойчиво ассоциируется с прекрасным. Больше того, оно делает это ощущение сильнее, роскошнее, богаче.
Тот факт, что тончайшие ароматы пленяют и радуют нас, свидетельствует в пользу эстетического, которое присуще человеку и проявляется в его отношении ко всем окружающим его вещам и явлениям. Вся полнота эстетического раскрывается в искусстве через художественный образ. Вместе с тем эстетическое в той или иной мере составляет живую ткань всего, что окружает нас. Его источник в труде, где возникает и реализуется прекрасное. Аккумулятором эстетического выступает сам человек, творящий мир по законам красоты. Критерий прекрасного он соотносит со всеми реальностями материального и духовного свойства, не исключая благоуханий. Здесь уместно сослаться на свидетельства Генри Бестона — автора книги «Домик на краю земли», на то место, где он говорит о запахах: «Хотя глаз — властелин мироощущения человека, его главные эстетические ворота, процесс формирования эмоционального настроя или мимолетного явления земной поэзии- ритуал, и к его совершению могут соответственно призываться остальные чувства.