крабик, похожий на паучка. Молниеносно долбанув его и схватив за клешню, гага устремилась к поверхности. Я лежал неподвижно, боясь спугнуть охотницу.
Утка всплыла, и я не мог видеть ее маневров с крабом. Видны были только лапки, которые забавно шевелились. Плавая под водой, гага держала их поджатыми, наподобие реактивного самолета с убранными шасси. Но вот крабик стал тонуть, плюхнувшись на поверхность воды. Гага нырнула за ним и снова потащила вверх. Краб опять упал в воду, он шевелил оставшимися лапками и неуклюже опускался вниз. Вдруг откуда-то сбоку в горизонтальном полете появился еще один охотник. Его черно-белая окраска в подкрылках выдавала в нем гагуна. Он подплыл под водой к тонущему крабу и схватил его, продолжая плыть. Зазевавшаяся утка нырнула, но вместо добычи нашла лишь взвихренную воду. Она ринулась за обидчиком, возникла потасовка. Обе утки вынырнули на поверхность, и из круговерти их тел. в воду упал полуживой краб. Утки не стали преследовать его, и тот скрылся в зарослях. Я встречал крабов без клешни или лапы, попадались и экземпляры, у которых одна клешня значительно меньше другой. Членистоногие способны восстанавливать некоторые части тела, и я надеялся, что пострадавший крабик выживет.
Вскоре мы покидали Соловецкие острова, кусочек сущи, поросший вековым лесом, холмы, озера, протоки, купола церквушек среди зелени леса, каменные стены монастыря, проложенные людьми пороги и тропы. И к этой картине добавлялось увиденное за голубым барьером — неотвратимо надвигающиеся в сине-зеленой мгле бесчисленные песчаные гряды, у которых своя красота и свои взаимосвязи с живой и неживой природой. Там, под покровом воды, борются за существование и заросли ламинарий, и косяки сельди, и свирепые зубатки, и ныряющие гаги, и ползающие крабы, и многие другие животные и растения.
Теперь там, в глубине, пролегли людские тропы, они пока не видны, но они появились, и их будет все больше. Важно, что эти тропы прокладываются для блага людей и природы. И хочется, чтобы на подводных дорогах никому никогда не встречались груды ржавых банок и битой посуды. Это, конечно, не самое страшное, но отсюда начинаются первые шаги людей, равнодушных ко всему, кроме собственного благополучия. Среди моих товарищей-аквалангистов таких нет, и я уверен, не будет. Ведь мы, используя навыки легководолазов, не только и не столько созерцаем подводный мир, сколько приходим ему на помощь, хотя бы уже тем, что изучаем его и рассказываем о нем.
Мы проложили тропу познания у «голубой» песчаной волны, рядом наши товарищи проложили борозду на водорослевой ниве. Но и та, и другая тропы под контролем ученых, и мы уверены, надежным и действенным.
Отплывая с Соловецких островов, мы знали, что будем вновь готовиться к разгадке тайны песчаных образований и поможем ученым узнать их путь и обуздать их силу. Значит, еще не раз побываем в этом суровом и прекрасном заповедном краю.
Георгий Пермяков
СЛЕДОПЫТ И ПЕВЕЦ ПРИМОРЬЯШтрихи к портретуВ. К. Арсеньева
Худ. М. Худатов
Фото подобраны автором
Немало замечательных путешественников посвятили свои труды притихоокеанским землям России. И когда мы говорим об исследовании этого обширного края, нельзя не вспомнить Владимира Клавдиевича Арсеньева. С горсткой людей, иной раз в тяжелых условиях изучал он Командоры, Приохотье, низовья Амура, север Сахалина, горы Сихотэ-Алиня и другие районы Приморья, заливы Японского и Охотского морей, грозные горы Баджала. По главной своей специальности он был этнографом. Его яркие книги «По Уссурийскому краю», «Дерсу Узала», «Сквозь тайгу», «В горах Сихотэ-Алиня» обильно насыщены сведениями о жизни и быте народов Дальнего Востока. Книги Арсеньева получили всеобщее признание, переведены на многие языки. Они прославили русского исследователя в Англии, Франции, США, Японии, Польше, Болгарии, Индии, Китае, Югославии и других странах.
В музеях Владивостока, Хабаровска, Комсомольска, Уссурийска, Совгавани, Благовещенска, Москвы, Казани, Ленинграда созданы арсеньевские стенды или демонстрируются добытые им экспонаты. Именем Арсеньева названы горная вершина, селения, город в Приморье. Арсеньев цо делам своим стоит в такой когорте славных первопроходцев, как Дежнев, Поярков, Атласов, Крашенинников, Невельской. Многочисленные мемориальные доски на побережье Тихого океана рассказывают о его свершениях. И все же многие страницы жизни этого выдающегося исследователя все еще не известны широкому читателю. В этом очерке сделана попытка осветить отдельные штрихи его биографии.
Источники. Вышло несколько биографических книг об Арсеньеве — Н. Рогаля, Н. Кабанова, М. Азадовского и автора этих строк. Однако пока не изданы «Воспоминания» его супруги Анны Константиновны (1879–1963), сына Владимира, дочери Натальи (1920–1970), брата Александра (1883–1962), его соратников, друзей и сослуживцев. Это тысячи машинописных страниц. В них много драгоценных сведений о Владимире Клавдиевиче. Наш очерк в значительной степени основан на рассказах этих людей, а также архивных документах.
Экзотика. Много диковин на Дальнем Востоке — огромные тигры, священный женьшень, гиганты махаоны, исполинские ели, трехметровые крабы, жемчуг величиною с грецкий орех, пятиметровая рыба калуга, громадные осьминоги, морские бобры-каланы, чей роскошный царственный мех не изнашивается чуть ли не столетие. Еще юношей узнал Арсеньев о русских землепроходцах и богатствах притихоокеанской земли. Получив военное образование, он после нескольких лет службы в Польше поехал на Окраину, как называли тогда наш Дальний Восток.
Отец. Несколько слов о семье Владимира Клавдиевича. Отец его, Клавдий Федорович, был человек железной воли, неустанно трудившийся всю жизнь. Работал он почтальоном и кассиром, потом начальником товарной конторы, и в конце концов его назначили начальником Московской окружной железной дороги. Это был тонколицый, с усами и бородой, в очках, строгий, но справедливый человек. В его семье было десять детей, из них — четверо сыновей. От своего отца будущий путешественник унаследовал честность, тягу к знаниям и непримиримое отношение ко всякого рода угнетению.
Мать. Его мать, Руфина Егоровна, урожденная Кашлачева, родилась в семье костромского лесника. Она работала сельской учительницей, а после смерти отца переехала в Петербург, где и вышла замуж. Она привила детям, и в первую очередь сыну Володе, большую любовь к природе.
Детство. Жизнь юного Володи — это частые и долгие походы в лес, на реки и озера, упорное чтение, домашние занятия с отцом, который хотел сделать своих детей образованными людьми. Клавдий Федорович собрал немало интересных книг. Особенно увлекался Владимир Даниэлем Дефо, Густавом Эмаром, Стивенсоном, Жюль Верном, Майн Ридом, Фенимором Купером, капитаном Марриетом, Конан Дойлем. Стояли в книжном шкафу энциклопедии Брокгауза и Граната, подшивки журналов «Нива», «Вокруг света», «Природа и люди», «Живописное обозрение». Для любознательного, живого и памятливого Володи все это было истинным богатством. Отец приучал его читать, работать и учиться строго по расписанию. «Составить расписание легко, — говорил он, — а вот исполнять его трудно. Учись делать все, что сам себе обещал». Расписание и непременное его выполнение прошли через всю жизнь Арсеньева. Каждого, кто знакомился с жизнью Владимира Клавдиевича, поражает множество дел, которые он сделал за свою сравнительно короткую жизнь.
Кашлачев. Много дал Арсеньеву его дядя Илья Егорович Кашлачев, по прозвищу Черномор, в прошлом сельский учитель-естественник. Это был смуглый, худощавый и подвижный человек. Он знал в лесу каждое дерево, каждую былинку. «Дядя Илья ввел меня в храм природы», — вспоминал о нем Владимир Клавдиевич. Кашлачев жил иа станции Саблино, южнее Петербурга. Летом семья Арсеньевых нередко ездила к Черномору в гости. Здесь дети, среди них и Володя, дрожа от страха, искали в лесу голубые огни кладов в день Ивана-купалы братья ходили в полночь на кладбище Трофимов ручей, где из причудливых клочьев тумана рождались кикиморы, лешие и вурдалаки.
Первые походы. У Кашлачева была четырехвесельная шлюпка «Стрела». В 15 лет Володя Арсеньев и его юные друзья совершили на ней трехнедельное плавание по реке Волхов на Ладожское озеро. По совету отца и дяди Володя вел в пути «судовой журнал» — предтечу своих будущих походных дневников.
Романтика. Много лет Володя был увлечен музой дальних странствий. В его ушах шумели океанские волны «Фрегата «Паллады» — любимой книги семьи. В своем воображении он видел золотые саркофаги и древние пирамиды Египта. Ему грезились алмазные россыпи Южной Африки и клады инков. Мечты о большом путешествии не давали Володе покоя. Позднее, на Дальнем Востоке, Арсеньев побывал в бухте Постовой. Сняв головной убор, подолгу стоял он на берегу, близ которого на небольшой глубине покоится громада трехмачтового фрегата «Паллада». А в крепости Чныррах, что в 15 километрах ниже Николаевска-на-Амуре, Арсеньев благоговейно целовал пушки, снятые с этого фрегата.