ечаться.
Но все эти годы их главным делом оставался поиск «Дельфина».
Однажды почта принесла неожиданное известие: одним из свидетелей гибели шхуны был Осип Семенович Моторнюк, бывший смотритель Нижне-Викторовского маяка. Отыскали его, стали расспрашивать и узнали: он, Моторнюк, на следующее утро после катастрофы собственноручно подобрал в море на обломках «Дельфина» единственного уцелевшего человека со шхуны — Михаила Мухина. Тот в благодарность за спасение подарил Моторнюку серебряный портсигар… Значит, не все погибли на «Дельфине»?! Но жив ли сейчас Мухин? Где он? Что помнит? Во все стороны полетели запросы. И вскоре они читали письмо, присланное в Николаев из Подмосковья. Мастер Яхромской ткацкой фабрики Михаил Мухин сообщал подробности случившегося:
«Это было 6 апреля 1944 года. С утра нам дана была команда сняться с места и двигаться вперед на Одессу. Все наши батальоны ушли раньше нас, в обход Березанского лимана, а для нашего штаба была предоставлена возможность перебраться на новое место на «Дельфине». На шхуну погрузился штаб со своим имуществом и взяли нас, связистов штаба… Когда отчалили из Очакова, все было хорошо. Потом погода испортилась, поднялся шторм.
Я сидел впереди машинного отделения, рядом со мной лежали и пели два бойца из комендантского взвода. Ветер усиливался, люди стали уходить в трюм. Я остался наблюдать за волнами, так как на море был впервые и мне все было интересно. Вдруг я услышал звук, похожий на звон разбитой посуды, и очутился в воздухе, потом — в море. Когда рассвело, я увидел вдали берег, домики, потом заметил лодку, плывшую в мою сторону…»
И Моторнюк, и Мухин подтвердили: в то утро ни одного документа в волнах моря они не видели.
Экспедиции продолжали уходить в плавания…
Как они были организованы? Как жилось и работалось в них ребятам?
— О каждом походе можно рассказывать бесконечно, — уверен Коновалов. — Но если отвечать на эти вопросы кратко, без «лирики», если рассказывать только о деле… — Михаил Николаевич протягивает мне отпечатанный на машинке труд — страниц пятнадцать. Читаю заголовок: «Ударный-83». Что это?
— Последним поход заканчивает начальник — заканчивает уже дома, за столом, когда ставит точку в отчете об экспедиции… Это отчет начальника экспедиции 1983 года, мастера судостроительного завода «Океан» Владимира Туровского.
…Листаю документ, пробую с помощью его лаконичных строк «увидеть» одну из рядовых экспедиций «садковцев».
«Нас — двадцать два человека…Близился день, когда мы должны были выходить в море, а многое все еще оставалось несделанным. Самую большую тревогу вызывали главные двигатели «Елкина» — с каждым годом заметно старели все три двигателя бывшего тральщика. Ко времени нашего похода дела с ними совсем обстояли плохо. По плану экспедиция должна была начаться 25 июля, а мы только 27-го смогли наконец завести правый двигатель. Работал он вроде и неплохо, но сильно грохотал и «ел» много масла, которого и без того было в обрез. В. Кузнецов, инженер нашего завода, и П. Ретте, мастер Черноморского судостроительного завода, продолжали «колдовать» над левым двигателем, но он никак не хотел работать. 30 июля решили на одном дизеле идти к заводу «Океан», где должны были взять понтон… В этот день мы встречали наших старых друзей — приехали, как мы и договаривались, студенты-аквалангисты из Томского университета. Подкрепление, конечно, солидное: три водолаза и одна «водолазка»… Когда пришли на завод, в восемь часов вечера, оказалось, что понтон наш еще не отремонтирован. Пришлось доделывать самим. В три часа ночи поставили его наконец на воду.
…Вышли в море. В Очакове закупили продукты.
Экспедиция наша называлась «Ударный-83» — мы планировали в первую очередь поднять два орудия с потопленного фашистами монитора «Ударный». К месту его гибели у Тендры в 1941 году мы направились 3 августа — место это нам было хорошо известно по прежним экспедициям. В 1981 году мы уже пробовали поднимать одно орудие, но тогда не выдержали стропы — ствол, по нашим подсчетам, весит почти восемь тонн. Такого груза нам еще ни разу не приходилось поднимать.
С помощью радиолокатора вышли точно в нужную точку. Прозрачность воды — около метра, маловато, конечно, но работать можно. На море — штиль. Ушли под воду Володя Шкуратовский и Саша Карпов. Они быстро справились со строповкой, и подъем орудия начался. Заранее я просчитал судно на устойчивость — получалось, что восемь тонн поднимать можно, хотя и надо проявить максимум осторожности… Первая попытка оказалась неудачной, но после второй огромная пушка вынырнула из морской пучины и вскоре уже лежала на понтоне (который тут же осел в воду наполовину).
Подошел вечер. У команды — отличное настроение. Хотя завтра, как обычно, подъем в семь утра, заставить спать в 23.00 никого не удается. Саша Карпов взял гитару и начал петь песни. Нам больше всего нравится про Тендру и самолет — очень хорошая песня, ее специально для нашего клуба сочинили ребята из Томска.
5 августа отошли на Очаков, где оставили поднятое орудие, и отправились назад — за вторым. Подъем его был тяжелее, чем первого (далее в отчете следуют подробности, которые я опускаю. — В. К.), но, в конце концов, мы справились и с этой задачей.
Снова идем в Очаков, где принимаем на борт новых гостей. Среди них — журналист Арсений Павлович Рябикин, старый наш друг, и Маргарита Викторовна Елкина, вдова еще одного нашего большого Друга, московского писателя Анатолия Елкина.
…15 августа отошли в Егорлыцкий залив. Вечером отдыхали: А. Рябикин рассказывал об экспедициях в Аджимушкайские каменоломни — сам он принимал участие в этих экспедициях, ветераны клуба беседовали с юнгами и новыми членами «Садко» об истории клуба, об экспедициях прошлых лет. С интересом все слушали и Маргариту Викторовну… Вот такой был у нас хороший вечер.
На другой день — снова работа у монитора. Подняли часть рубки… Шкуратовский, Пержинский, Карпов и я осматриваем место, где лежит ходовой мостик. И вдруг Володя Шкуратовский обращает внимание на необычный предмет, лежащий в иле. Очищаем ил и через стекла масок видим… череп человека. Скорее всего этот человек — один из матросов «Ударного»… Нашли остатки четырех противогазов, ботинок, нарукавную нашивку, детали радиостанции, много проводов, целые пучки. Подняли турель спаренного пулемета. Искали компас — не нашли.
Осталось выполнить последнюю задачу: мы должны опять идти в Очаков, чтобы взять с собой корреспондента из Севастополя и Е. Щербину — того самого бывшего матроса с «Летака», который видел, как подорвался в море «Дельфин». Е. Щербина работает сейчас в Кишиневе и обещал приехать и показать еще одно вероятное место гибели шхуны… 22 августа вышли в море. Быстро находим новый район предполагаемой гибели «Дельфина» — тот, что указал Е. Щербина. Начали испытывать новое средство для поиска — магнитометр. Этот прибор сделали студенты из Томска, с его помощью мы надеемся «нащупать» на дне моря сейфы. Магнитометр показал две точки, вот их координаты… К сожалению, опустившись на дно, мы в этих точках ничего не обнаружили. Однако сказать, что там ничего нет, тоже нельзя! В этом районе глубина — 12 метров, на дне — ил, ракушки; они могли глубоко упрятать сейфы, и, чтобы раскопать их, нужны специальные инструменты. Да и магнитометр пока, наверно, не точен.
…Подсчитали: за дни экспедиции произвели сто одиннадцать погружений, отработали под водой 68 часов 40 минут.
На обратном пути посетили остров Березань, постояли у памятника П. П. Шмидту и его товарищам».
Мы сидим в клубе, листаем альбомы фотографий, дневники, перебираем документы, письма. И говорим, о море. Об одном его удивительном свойстве — умении сохранять для людей уникальные свидетельства прошлого. Коновалов протягивает мне компас, снятый с эсминца «Фрунзе», — прибор действует как новый; показывает фотокопии документов, денег, тридцать лет хранившихся под водой в сейфах, — хорошо видно, что оригиналов (отданных в Центральный военно-морской архив) совсем не коснулся тлен времени. Потом говорит:
— Под водой мы встречали целые картины, написанные Историей. И совсем не трудно было оживить эти картины с помощью воображения, тогда они рассказывали о самых героических минутах жизни боевых кораблей… Когда мы впервые спустились к затонувшему эсминцу «Фрунзе», ясно могли представить себе его последний бой. На корабле — только стреляные гильзы, в орудии главного калибра приржавел к замку последний снаряд. Понимаете, что это значит? Матросы вели огонь по врагу до той самой минуты, пока палуба тонущего эсминца не захлебнулась соленой водой!
Слушая Коновалова и Валентину Мельникову — инженера Черноморского судостроительного завода, нового руководителя «Садко», я думаю о главном смысле дела, уже во многом осуществленного клубом.
«Садковцы», разгадывая тайну «Дельфина», восстанавливают замечательную страницу еще одного подвига во имя Родины. Какая это важная патриотическая работа! Память народа не мирится с существованием безымянных героев. Ничто и никого не забыть — это самая святая наша обязанность перед павшими на войне.
Есть, однако, и еще одна сторона в работе клуба. «Садковцы», разгадывая тайну «Дельфина», сами прикасаются душой к подвигу, а это неизбежно изменяет людей, воспитывает в них лучшие качества. В результате рождаются согретые особым человеческим теплом поступки.
«Садковцы» на Тендровской косе поставили памятник краснофлотцам, погибшим на эсминце «Фрунзе», отыскали семью погибшего на корабле комиссара эсминца Дмитрия Степановича Золкина, привезли на место, где он принял свой последний бой, его дочь и внука. Каждый год, отправляясь в очередную экспедицию, искатели обязательно проходят мимо места гибели эсминца «Фрунзе», и здесь, на поплавке, который удерживается специальным якорем, они обязательно оставляют букет самых красивых на юге цветов.