иродные условия той далекой поры.
О мамонтах написано множество книг и статей; одному лишь Диме посвящено около четырех десятков только научных публикаций. Проводятся специальные совещания и симпозиумы, организуются выставки, и все это — по проблеме мамонтов. В кругу ученых говорят даже о мамонтологии как особой отрасли палеозоологии и о мамонтологах — специалистах по этим животным. Не удивительно, что и самих мамонтов, и условия, в которых они жили, мы представляем теперь неплохо, даже лучше, чем некоторых современных зверей.
Эти слоны по строению тела стоят ближе к индийским и были покрыты, особенно зимой, длинной, густой, рыжевато-бурой шерстью. Высота их достигала 3,5 метра, а вес — 6 тонн. У взрослых самцов изо рта выглядывали огромные, загнутые вверх и внутрь бивни. У самок бивни были тоньше и прямее. Короткие уши и густая шерсть несомненно приспособления мамонтов к жизни в холоде. Впрочем, совершенство их теплоизоляции нельзя преувеличивать. Шерсть зверей, хотя и была длинной — на животе и боках достигала метра, — грела, как недавно выяснилось, неважно. Дело в том, что в их коже нет сальных желез, нет в ней и мышц, поднимающих на холоде волосы. Тем самым мамонты отличаются от всех других зверей, обитателей полярных стран, и сходны, например, с южноамериканскими ленивцами — животными, очень чувствительными к низким температурам и влаге. Предполагают поэтому, что в холодную и сырую погоду шерсть этих слонов не только намокала, но и смерзалась, и здесь, возможно, кроется одна из причин сезонных перекочевок мамонтов, обитания их зимой в лесной полосе и лесотундре, летом — в открытой тундре.
Перекочевки мамонтов — весной на север, осенью на юг — могли быть связаны, конечно, и с поисками корма. Питались же они летом преимущественно травой и кустарником, зимой — сухой травой, ветками кустарников и деревьев вплоть до сосны и лиственницы. Корму мамонту требовалось много, и прокормиться этим гигантам было нелегко: содержимое желудка и кишечника одной из туш, даже в подсушенном состоянии, весило более четверги тонны! Мамонты, по-видимому, нередко голодали, и тогда их выручал запас жира, накопленный, как у верблюдов, в горбе (самыми горбатыми поэтому были наиболее упитанные звери).
Добывая пищу, мамонт пользовался и хоботом и бивнями. Судя по тому, что они, как правило, сильно обтерты, а иногда и обломаны, звери разгребали ими снег, сдирали с деревьев кору, ломали ветки и даже разламывали при водопое речной и озерный лед.
Размножались эти слоны, очевидно, не быстрее их современных сородичей — самки приносили детенышей не чаще чем раз в три года, а взрослыми становились лишь в 10-15-летнем возрасте. Долог ли был мамонтовый век? Прямого ответа на этот вопрос нет, но здесь можно высказать некоторые предположения. На срезе того лопнувшего бивня, что лежал на месте нашего лагеря, было видно, что состоит он из многих, входящих один в другой конусов с толщиной стенок около полусантиметра. Пришлось мне видеть и другие лопнувшие вдоль и растрескавшиеся бивни, и во всех случаях картина оказывалась сходной. Скорее всего, что каждый конус — это годовой прирост бивня, а поскольку в самом длинном из них (длина их изредка достигает четырех метров) могут поместиться 60–70 конусов, мамонты и доживали до таких лет, то есть жили примерно столько же, сколько и современные слоны.
Установлено, что мамонты, в том числе и на севере Сибири, особенно часто встречались и сами достигали наибольшей величины в теплое — предледниковое время, 40–25 тысяч лет тому назад. 16–14 тысяч лет назад там, где они жили, сильно похолодало, корма стало меньше, и они встречались уже гораздо реже. 13 — 9 тысяч лет назад — конец последнего оледенения, время, когда мамонты повсеместно исчезли.
Что же с ними произошло? Отчего они вымерли и как попали их трупы в мерзлый грунт тундры?
Предположениям на этот счет нет конца. Очевидно лишь, что причины их гибели в разное время и в разных местах не были одинаковы. На севере Сибири, как считают большинство исследователей, крупные травоядные животные вымирали главным образом при резких изменениях климата и ландшафтов. В других местах, например в Европе, в их вымирании большую роль играл человек. В последнее время много внимания изучению судьбы мамонтов уделил известный советский зоолог и палеонтолог Н. К. Верещагин. По его мнению, болота и топи, образовавшиеся здесь в конце последнего оледенения, и были теми ловушками, в которых вязли и часто погибали не очень-то поворотливые гиганты.
Затрудняли жизнь мамонтам, а то и вызывали их гибель глубокие снега, зимние оттепели и гололедицы — ведь шерсть зверей тогда намокала и смерзалась. Как считает Н. К. Верещагин, в этих местах самым трудным для них временем были зима и ранняя весна, именно тогда и гибло их больше всего. В начале лета талые воды сносили трупы мамонтов вместе с древесным хламом в низины. Здесь туши замывало илом, и в таких местах постепенно образовывались «кладбища» вымерших животных, залежи костей и мамонтовых бивней. Одно из них, быть может крупнейшее на сибирской земле, — бёрёлёхское. Мутный, сильно петляющий приток Индигирки подмывает здесь свой высокий левый берег, а это в основном лед, тоже мутный, серый. Река выбирает из него кости и раскладывает их по пляжу на протяжении сотен метров. Получается что-то похожее на палеонтологический музей под открытым небом: образцы в нем даже вроде рассортированы — выше по течению лежат крупные, ниже — мелкие. И, несмотря на то, что летом и зверя, и птицу, и человека нещадно грызут бёрёлёхские комары — мы с Володей Блиновым их частенько еще вспоминаем, — что во всей округе вода малопригодна для питья — она крепко отдает тухлятиной, так много в земле разлагающейся органики, а в реке, кроме того, вода почти густая от ила, «музей» не тоскует по посетителям. В последние годы его навещают палеонтологи. Они, кстати, сильно поразрушили костеносный яр и тем самым подрубили сучок, на котором держался «музей». Издавна сюда приезжали рыбаки, чтобы набрать подходящих костяных грузил для сетей (камня в этих местах не сыщешь). А когда-то, тысячелетия назад, на Бёрёлёхе было стойбище древних охотников — их каменные орудия тоже вымывает река. Возможно, и этих людей «кладбище» привлекало обилием и разнообразием материалов для поделок.
Конечно, были и другие причины гибели зверей. Они попадали под оползни на берегах рек, увязали в иле, проваливались, как, например, мамонтенок Дима, в промоины в грунтовом льде и в другие углубления в грунте. В большинстве случаев, рано или поздно, трупы их попадали в реки, и поэтому мамонтовые «кладбища» обычно оказываются приуроченными к речным долинам.
Как материал их бивни мало чем отличаются от слоновой кости. Они всегда высоко ценились, хотя трудно сказать, когда стали попадать в цивилизованный мир. Известно лишь, что на севере Сибири, в XVII столетии, их собирали уже первые русские землепроходцы; еще раньше бивни мамонтов и моржей (наши предки не всегда их различали) поступали отсюда в Монголию и Китай, а древнейшие сведения о мамонтовой кости восходят еще к временам Теофраста и Плиния.
Мамонтовая кость прочна, красива, ее легко обрабатывать — пилить, резать, шлифовать. Как и столетия назад, сибирские оленеводы делают из нее застежки и другие части оленьей упряжи. Ножнами и рукоятками ножей из этого материала гордятся местные охотники — ненцы, эвенки, якуты. Тобольск и Холмогоры — старинные центры художественной резьбы из мамонтовой кости, а здешние мастера изумляли и продолжают изумлять ценителей ювелирной работы шкатулками, фигурками людей и животных, другими поделками, в которых искусство резчика удачно сочетается с его умением раскрыть благородство и изящество самого материала.
Как лекарство порошок из мамонтового бивня, быть может, еще не так давно использовался в народной медицине, а в наши дни бивни получили новое применение: выяснилось, что как стойкий диэлектрик они незаменимы в радиоэлектронике.
«По всей Сибири, — писал известный русский мореплаватель Ф. П. Врангель, — особенно в северо-восточных и северных частях ее, в глинистых холмах, тундрах и на берегах рек находят множество мамонтовых клыков или рогов и костей. Лучшее время добывать сии остатки допотопных животных — начало лета, когда выступившие из берегов реки размывают прибрежные холмы. Тогда жители отправляются к изобилующим мамонтовыми костями местам и обыкновенно возвращаются с богатой добычей». Так собирали мамонтовые бивни полтора столетия тому назад, там же, и так же собирали их в недалеком прошлом. К сказанному Ф. П. Врангелем можно лишь добавить, что особым изобилием бивней снискали себе славу Новосибирские острова, а среди них — остров Большой Ляховский. Север Якутии вместе с ее прибрежной низменностью, Новосибирскими островами и тем пространством, что теперь занимают моря Лаптевых и Восточно-Сибирское, был когда-то единой сушей. Ее иногда называют «мамонтовым материком»; остров Большой Ляховский — и по положению и по значимости — в таком случае как бы основа, «столица» этого «материка».
Промысел мамонтовых бивней переживал времена и подъема и спада. Вторую половину восемнадцатого столетия и весь прошлый век можно считать временами его расцвета. В среднем в год на северо-востоке Сибири добывали тогда по полторы тысячи пудов (более 24 тонн) бивней. В отдельные годы добыча промышленников (охотников) достигала двух тысяч пудов, в том числе на Новосибирских островах — 250 пудов (четырех с лишком тонн). Известны и имена купцов и промышленников, «мамонтовая кость и песцы… коим, — писал исследователь островов М. М. Геденштром, — вознаградили все употребленные для сего труды и убытки». Это были Иван Ляхов, в честь которого и названы острова, «передовщик» (старший) его артели Яков Санников, память о котором сохранилась в названии легендарной Земли Санникова, купцы Семен и Лев Сыроватские.
С ростом в начале текущего столетия цен на песцовые шкурки промысел мамонтовых бивней захирел. Бивни тяжелы, и их стало невыгодно вывозить с места находки на оленьей или собачьей упряжке. Промысел перестал оправдывать и ссуду, что охотник получал у купца.