ись до сих пор в охотхозяйствах, были малорезультативными.
Встретили мы в заповеднике и другую жемчужину отечественной орнитофауны — султанскую курочку. Увы, она тоже, как и турач, «удостоена чести» занесения в «Красную книгу». Хотя зовут ее курочкой, с куриными она ничего общего не имеет, относится к отряду пастушковых, а «султанской» ее, видимо, прозвали за истинно восточную пышность облика: огромный красный клюв с нашлепкой на лбу и ярко-красные ноги, сине-голубое оперение с изумрудным отливом. Султанка живет в камышовых крепях, где ловко лазает по стеблям или бегает по жидкой грязи, пользуясь своими непомерно длинными пальцами. Как и турач, султанка чрезвычайно уязвима для морозов и многоснежных зим. Без мер специальной помощи султанки в такие зимы обречены. К счастью, эти птицы содержатся во многих зоопарках мира, где успешно размножаются. Живут и плодятся они и в Московском зоопарке. Это отрадно сознавать, поскольку ни один из отечественных зоопарков в своих коллекциях турачей не имеет.
Зимует в Кызылагаче еще одна птица, которую мы в своем представлении обычно связываем с тропическими водоемами. Эта птица — фламинго. Название ее пошло от слегка искаженного испанского «фламенко» — пламенный.
Пламенным нашего нежно-розового фламинго не назовешь; наверное, название дали испанские конкистадоры, познакомившись с южноамериканскими почти красными фламинго.
Интересно отметить, что пигмент, придающий такое очарование оперению фламинго, всецело обусловлен их пищей — мелкими ракообразными, которых они выбирают из воды, процеживая при помощи мясистого языка. Этот язык служил изысканным лакомством для обжор Древнего Рима. Пиры античных гурманов стоили жизни тысячам фламинго, а длинными перьями этих же птиц, по свидетельству современников, они щекотали у себя в глотках, дабы вызвать рвоту и наесться языками до отвала снова…
У содержащихся в неволе фламинго цвет оперения быстро блекнет, когда их начинают кормить скудным зоопарковским рационом. Поэтому в зоопарке Базеля в корм для фламинго добавляют искусственно полученные красящие пигменты, ведь обеспечить их в нужном количестве мелкими рачками в неволе вряд ли возможно, тем более что в Базельском зоопарке содержится не один фламинго. Благодаря правильно составленному рациону они там размножаются уже во втором поколении, а всего за последние 12 лет в этом и в других зоопарках вывелось 148 птенцов фламинго.
Увидеть фламинго в Кызылагаче летом можно, пожалуй, только в музее. Эти птицы у нас в стране гнездятся на казахстанских озерах, а зимуют в двух заповедниках — Кызылагачском и Красноводском.
Украшение тропических водоемов, фламинго встречается в Кызылагаче с гостьей приполярной тундры — краснозобой казаркой. Эта птица была известна еще древним египтянам, они изображали ее на фресках. Конечно, египтяне в своих странствиях не добирались до полуостровов Ямал и Таймыр; просто казарки много тысячелетий летают на зимовки в Азербайджан, Иран, Месопотамию. Еще недавно, лет двадцать назад, удачливый охотник мог добыть за утро до 20–30 этих некрупных, ярко окрашенных гусей. Во время же последнего учета водоплавающей дичи в Кызылагаче видели всего одну стайку… в 11 особей. Правда, поступают и обнадеживающие сведения: появились казарки на зимовках в дельте Дуная и в Турции. Но наша отечественная орнитофауна рискует лишиться одного из интереснейших ее представителей. Недаром еще в 1723 году некто Иван Толстоухов был послан императорским указом в Сибирь, чтобы «у всякого чина людей, русских и иноземцев, проведывать и купить разных родов зверей и птиц, которые в удивление человекам», в том числе «казарок — крылья черные, зобы коришневые». А в 1721 и 1724 годах Сибирь посетил другой посланник царя, Казимиров, с заданием собирать «куриозных птичек и зверьков», среди них «красных гусков».
«Куриозен» этот гусь тем, что он самый маленький из гусей, изящен, оперен в сочетание темно-рыжего, черного и белого цветов.
На гнездовьях казарки, как ни странно, тесно соседствуют с сокола-ми-сапсанами. Те не трогают гусей, но зато отгоняют нахальных песцов — врагов казарок. Сокращение численности сапсанов, разорение гнезд собаками, которыми снабжена любая тундровая экспедиция, отлов для зоопарков и конечно же охота на зимовках подкосили численность казарки.
Встречалась некогда в заповеднике и редкая утка — мраморный чирок. В соседней Турции на зимовках в 1970–1971 годах их насчитывали 400–600 особей, а в 1972 —1974-м — единицы.
Вообще оказалось, что я приехал в Кызылагач в самое неинтересное время — зимующих птиц не было. Из бесед с научными сотрудниками заповедника я узнал: основная проблема его сейчас именно в том, что с каждым годом пернатых гостей становится все меньше и меньше. Если в ноябре 1959 года учетчики насчитали 4 973 тысячи уток и лысух, то в зиму 1977/78 года их стало не более 200 тысяч. Какова причина столь катастрофического снижения численности? Причина не одна, и есть среди них те, вина за которые ложится на человека, то есть те, что в научном мире принято именовать «антропогенным воздействием». Это осушение озер и разливов, изменение характера сельского хозяйства. Если ранее исконной культурой района был рис (на рисовых полях водной живностью могли досыта кормиться голенастые птицы, а после уборки урожая — утки), то теперь предпочтение отдано овощным и бахчевым культурам, хлопку, винограду. Немаловажную роль сыграли и браконьерство, выпас скота, бесконтрольный лов рыбы на территории заповедника. Уровень воды в разливах всецело регулируется рыбхозами. В тесно переплетенной, как паутина, экологической сети (задень одну нить — и сотрясается все сообщество) такие колебания приводят к необратимым и далеко идущим последствиям; так, высокий уровень воды ведет к зарастанию водоемов тростником, рогозом. Для кормежки птиц они делаются непригодными. Но зато увеличивается количество кабанов, а за ними и волков. Но о кабанах и волках позднее.
Колебания уровня воды влияют и на гнездовья голенастых. Высокий уровень приводит к затоплению гнезд, к тому, что гнезда делаются доступными для лис, шакалов, — котов. Воздвигая дамбы и валы на территории заповедника, человек создал хищникам добротные условия для расселения и рытья нор. Наоборот, резкое осушение разливов летом имеет следствием массовую гибель молодняка лысух. Однако попытки согласовать, скоординировать деятельность рыбхозов с нуждами заповедника пока что ни к чему не приводят.
Правда, служба охраны усилена милицией, и утверждают, что браконьерство снизилось. Ранее же оно носило, можно сказать, «глобальный» характер. Побывавший здесь в 1949 году профессор-орнитолог Т. Иванаускас писал: «… на гусей тут охотятся все — и подростки и старики. Нигде в мире мне не приходилось видеть столько охотников, сколько здесь. С раннего утра до позднего вечера слышатся выстрелы, иногда такие частые, что кажется — происходят военные упражнения… Водяных птиц, особенно уток, ловят еще сетями, переброшенными поперек реки, и другими способами»[46].
Есть причины, столь же немаловажные, в которых человек не повинен, связанные с обмелением Каспия, изменением продуктивности водоемов. Недостает корма, и стаи птиц снимаются в поисках мест более благоприятных.
Конечно, сотрудники заповедника делают все, что могут, для привлечения птиц. Кормовые поля, например, хорошо себя зарекомендовали для гусей и стрепетов.
Кызылагач потому и заповеден, что является одной из самых крупных зимовок водоплавающей дичи в пределах СССР. Недаром он внесен Международным союзом охраны природы в перечень водно-болотных угодий мирового значения — их не так-то уж много. Его эстетическая и научная ценность безмерна. Конечно, сохранить природный комплекс неприкосновенным, увы, уже невозможно. Речь идет о возвращении былого значения как одной из главнейших зимовок пернатых. Кызылагач в переводе означает «золотое дерево». Поистине бесценны его плоды, и пока они еще не осыпались полностью…
До поры до времени птицы как непосредственный предмет наших исследований меня не интересовали. Мы искали возбудителей некоторых болезней в гидробионтах — кишащей и плодящейся в безмерных количествах под жарким июльским солнцем массе водяной живности. Но эта живность, как известно, основной корм многих гнездящихся в заповеднике птиц, ею же они кормят и своих птенцов. Нелишне было бы поискать возбудителей в их помете, ведь известны и такие пути циркуляции болезней в окружающей среде.
И вот я договорился с орнитологом заповедника Ниной Коноваловой, которой как раз надо метить птенцов из колонии голенастых. Рано утром мы выезжаем. Вначале добираемся на автомашине до места, где причалены лодки. Егеря пока нет, и можно полюбоваться церемонными играми двух больших поганок, которые сплываются и расплываются, совершенно синхронно копируя друг друга, словно бы по мановению палочки невидимого дирижера.
Но вот мы усаживаемся в лодку, и старик егерь запускает мотор. Моторка несется по узкому коридору — тростник плотной стеной с обеих сторон. Птицы еле успевают «уходить с дороги». Разбегаясь, взлетают тяжелые черные бакланы, опуская ноги, как шасси. Некоторые бакланы предпочитают нырнуть. Каких только нет здесь цапель! Серые, рыжие, большие белые и малые белые, египетские и желтые, большие выпи и волчки…
«Подождите удивляться, то ли еще будет на колонии!» — говорит Нина. Лодка останавливается, стук мотора глохнет, и мы пересаживаемся в узкую плоскодонку, а егерь берется за длинный бамбуковый шест.
Глубокая протока сменяется мелководьем, обилием растительности, похожим на тарелку густых щей. Тяжело груженная лодка — как-никак нас трое, да еще вещи — скользит толчками. Егерь взмок, но все попытки заменить его отвергает категорически. Свое ремесло он знает в совершенстве и не допустит, чтобы кто-то другой, пусть и помоложе, взял шест в руки. Стук мотора еще стоит в ушах, но все ближе и ближе, все явственней и явственней становится птичий гомон, разноголосица колонии. И вот мы у цели. Вываливаемся за борт, рассовываем по карманам рубах и джинсов свою утва