родукции, строго соблюдать принцип рационального природопользования, неистощительного, постоянного освоения угодий» — с этими словами Штильмарка трудно не согласиться.
Все естественно: если есть нарушающие, должны быть и охраняющие природу, отстаивающие ее интересы. Теоретически таких абсолютное большинство, но в этом большинстве есть свое большинство, для которых факт возмущения — «Куда смотрят!» — уже действие. И так до следующего тревожного сигнала. Вот почему крайне уместно напоминание покойного академика Шварца: «В деле защиты окружающей среды всегда существует опасность ложного эффекта — принять слова «Караул, губят Байкал! Безобразие, вырубают лес!» за якобы совершенное, достигшее своей цели практическое действие во благо природы». Слов должно быть меньше, а дел больше. На этом принципе должна строиться практика рационального природопользования.
Защищать природу, охранять окружающую среду. Обязывающие, мобилизующие глаголы: сохранять, защищать. Исходя из этого рождается установочный принцип взаимоотношений: кто-то уничтожает, а кто-то охраняет. Почему охраняет? Тут все ясно: должность такая — охранять. А вот почему уничтожает? Это вопрос иной. Трудно поверить, что человек считает своим предназначением принцип —«я живу для того, чтобы уничтожать, истреблять живое». И вот тут надо бы сделать сноску. Что происходит? Лес, пока он лес, есть факт природы, его охраняют (кстати, не очень хорошо). Но вот лес срубили — он стал сырьем, ассортиментом. Он уже вроде и не лес, не природа. Охранная грамота не действует. На лесосеках, на верхних и нижних складах, при лесосплаве, транспортировке мы пока несем значительные потери срубленного леса. Можно охранять лес. Можно на каждое растущее дерево повесить плакат: «Берегите лес — зеленое золото нашей страны». Но наши усилия будут равны нулю (так и происходит порой), пока существующая технология переработки леса будет допускать немыслимую потерю — 30, а то и 40 %. И что самое удивительное, потерю ненаказуемую, не конкретизированную поименно. Потеряло суммарное лицо — государство.
Вывод однозначен, пока есть такое неизменное положение: «Теряй, пока теряется»; потому как потери и охрана проходят по различным ведомствам, мы будем в лучшем случае в своих взаимоотношениях с природой топтаться на месте, в худшем — двигаться назад.
Любая технология сегодня должна быть технологией природоохранной, природовосполняющей. Иначе говоря, мы должны просматривать не только путь от породы к металлу, но и обратный — от металла к породе.
Сколько стоит то, что ничего не стоит? Вопрос парадоксальный, но крайне жизненный. Озеро ничего не стоит. Река ничего не стоит. Воздух ничего не стоит. Лес — в том смысле, что приехал, собрал грибы, ягоды, от природы взял — получается бесплатно.
Природа — единое целое. Но в условиях хозяйствования в ней соприкосновение с природой происходит не всецело от лица цивилизации, а по отраслевым, ведомственным коридорам. Просчитывая те или иные потери, нередко можно услышать: «Страна огромная, за всем не уследишь». Повторим эту фразу несколько раз в той привычной усталой тональности, в которой она произносится обычно. И невольно угадаем в себе нарастающее согласие, гипнотизирующее воздействие, некий сострадательный позыв. А ведь действительно огромная и действительно за всем уследить трудно.
А это уже психология, традиция мышления и восприятия. Некая допустимая нравственная норма. Много строим, вполне естественно — много теряем. Разрешающий предел, до которого наша совесть, да что там совесть — наш профессионализм молчит. «Это еще ничего, это еще терпимо». Я не случайно выбрал именно такой термин — «естественно», как бы самой. природой, логикой жизни предопределено.
А по существу абсурд. Рецидив устаревшего хозяйственного, экономического мышления. Из тех трудных, критических времен, когда принцип «План любой ценой, урожай любой ценой, пуск любой ценой» был программой действий, жизненной реальностью. А какова эта цена, уже второй вопрос. А ведь сплошь и рядом эта непросчитанная цена бралась из природных ресурсов, из кармана государства.
На всякий роток не набросишь платок. Здесь углядел, а там просмотрел. Экономика социалистического общества базируется на плацдарме коммунистической нравственности, без чего рассчитывать на продуктивность, эффективность экономики попросту нереально. Это и высокий профессионализм, и честное отношение к труду, и коллективизм, и рачительность, и как итог — высококачественный труд — общая норма, а не удел единиц. Мировоззрение всегда суммарно: образование плюс воспитание.
Экологическое мировоззрение — сумма тех же составляющих. Вряд ли мы бедны знаниями о природе своей. И воздух, и лес, и река, и земля — мир растительный и мир животный. Разве мы не знаем, что это не только наши ресурсы, но и среда нашего обитания? Знаем.
Но ведь вопрос в том, что лично себе мы отводим роль жителя Земли, для которого окружающая среда отдана в безвозмездное пользование, как якобы никому лично не принадлежащая. По существу так оно и есть. Вот если бы это был участок лично моей среды, тогда другое дело. Как мой сад, мой огород, все тот же фикус на моем окне. Фиксация личного участия в пределах неразграничения общего хотя и сложна крайне, но сверхнеобходима, и это удел экологического воспитания. Когда участие в деле восполнения природы есть потребность, а не нормированный законом акт, тогда любой природоохранный закон не обременителен для личности, а суть выражение его повседневного отношения к природе. Как же это важно сегодня!
Зима 1985 г. была не в пример суровой. Мороз сковал льдами и южные реки, и южные моря. Застигнутые стихией лебеди в громадном количестве скопились в Одесском порту. Люди пришли на помощь природе: портовики наладили постоянное кормление птиц, буксирные ледоходы каждый день расчищали водное зеркало ото льда, особенно в той части, где находились лебеди. Никаких директив, специальных инструкций. Порыв души, потребность восполнить, спасти природу — вот что побуждало десятки портовиков к действию во благо живого.
В заснеженном парке на окраине леса незатейливое приспособление для кормления птиц. Я видел, как старик, соорудивший несколько таких кормушек, никак не мог их пристроить на деревьях. Он был очень стар и крайне страдал от своей старческой беспомощности. Кормушки следовало разместить таким образом, чтобы люди беспрепятственно могли засыпать туда корм.
Когда я подошел к старику, он мне сказал: «Вы первый, кто вызвался мне помочь. А ведь на том конце парка — институт. Смотрите, сколь их бежит мимо. Я попросил троих. Вы знаете, что они мне ответили: «Ты, дед, на пенсии, у тебя теперь вся жизнь — отдых. А у нас на старческие забавы времени нет».
— Им просто холодно, — неловко оправдал я студентов. — Сильный мороз, а они вон как одеты. Вот и бегут мимо.
— Может быть, может быть, — сказал дед и пошел прочь.
Через два дня я опять оказался в этом парке. Был солнечный день. Я добрел до кормушек и был удивлен: стая птиц летала где-то рядом, но на кормушки не садилась. Две кормушки уже были разбиты и валялись на снегу. Я не сразу угадал причину. Возвращаясь часом позже, я увидел двух подростков: они устроились поблизости и из каких-то самодельных приспособлений расстреливали птиц, подлетавших к корму.
Я не думаю, что эти дети были лишены знаний о природе. Скорее они были лишены воспитания. И еще одно наблюдение — отчего-то в «причудах», подобных тем, что занимался старик в парке, я видел участие либо совсем малых, либо людей преклонного возраста. Что с нами происходит? Отчего мы черствеем душой? А так посмотришь, то по тому же парку гуляют с собаками. Вроде не чужды, не глухи, не слепы.
Или сострадание, участие появляются лишь тогда, когда проштамповано бесповоротно: «Мое, вот и чек, деньги уплачены».
Не факультатив, а курс природоведения необходим и в школах, и в техникумах, и в вузах, и в ПТУ. А еще нужна практика, обязательная практика природопользования.
Когда еще ты воплотишь пророчество — жизнь прожита не напрасно, если ты посадил хотя бы два дерева? Так вот пусть на практике и будут посажены эти первые два дерева.
Тысячелетиями наша психология формировалась на перекрестке привычных образов: необъятные дали, неисчислимые богатства, бездонные озера, бескрайние просторы. Велика наша Родина. У нее и единицы исчисления образные: если совхоз, так по территории полторы Голландии; если область, так равная трем Фракциям. Это не проходит бесследно.
Мы выросли в окружении превосходных степеней. У нас отсутствовал ограничительный ряд. Мы не ждали милостей от природы, потому как считали: «Брать их у нее — наша задача». Все потому же: бескрайние, бездонные, неисчислимые, нескончаемые… Было ли это ошибкой? Вряд ли. Такова была наша действительность, из которой мы должны были исходить, созидая новое общество. Мы торопились, нам надо было вставать на ноги!
Иные времена — иные песни. Мы все время повторяем, убеждаем себя: надо научиться считать. Понятия «бескрайнее», «бездонное», «неисчислимое» не совсем подходят, когда мы говорим об охране природы. Все имеет предел. Нельзя научиться считать прибыль, не постигнув навыка счесть урон.
Часто можно слышать вопрос: «Чего вы добились, кого и где вы заставили перестроить, перепроектировать, что изменилось после вашего вмешательства?» Отвечу вопросом на вопрос. Сколько стоит общественное мнение? Много или мало? Думаю, много, очень много. Если мы задумались, если мы сострадаем, если мы чувствуем единомыслие — мы более уверенны в своих поступках, наши взгляды интересны не только нам. Время, когда охрана окружающей среды была уделом одиночек, бессребреников с личиной мучеников на лице, ушло в прошлое.
Никто, кроме нас, — другой альтернативы нет. Молодых и старых, всех до единого.
Общественное мнение стоит дорого. На его формирование нужны годы. Говорят, чтобы понять истинную цену чему-либо, это «что-то» надо потерять. Так-де устроен человек, по-настоящему учит только беда. Не станем искушать судьбу! Оглянемся кругом. Мир прекрасен! И природа наша не часть этого мира. Она — сам мир, образ нашего Отечества. Будем же сильны и уверенны, охраняя природу.