жала. Начала кровля проседать, а потом и вовсе рухнула. К счастью, повезло, мы с другом успели выскочить и прижаться ближе к стенке. Сидим, точь-в-точь как в мышеловке. Два дня без хлеба, без воды, и воздуха не хватает. Спасибо артельщикам, на третьи сутки откопали.
— Поди, страху натерпелись? — сочувствует Кеша.
— А ты как думаешь? — вопросом на вопрос отвечает рассказчик. — Только вскорости надоело нам работать в артели. Захотелось нам вольной жизни: перемену мест любим. И решились мы с другом Петром Сорокиным пойти на вольное старанье. Подкопили сухарей, другого припаса. По-весеннему зашумела тайга, речки лед скинули, и двинулись мы с Петром в путь-дорожку. И привела она нас в один распадок. Стали мы, значит, пробовать речники. Долго нам не везло. Только глядим однажды, а на лотке блестит. Тут все одно к одному: и вода по-настоящему пошла, и земля оттаяла. Вкалывали мы до упаду, себя не жалели. Исхудали, с лица почернели. Зато через месяц можно было подаваться к жилью.
— Крепко подвезло! — проговорил Савельич, подбросив в костер сухих веток.
— Подвезло, да только не пошло нам впрок. Решили выбраться к людям, собрали пожитки, пошли. И не чуяли, что беда рядом затаилась. Давно уже следили за нами бандиты. Подкараулили. Петра сразу кончили, я кое-как отбился, убежал в тайгу. Силушки-то у меня тогда было побольше. Едва живой вышел из тайги. Добрые люди меня приютили и выходили. Здесь, в селе, нашел хорошую, работящую девушку Машу, родом из старательской семьи. Сочетались, как говорится, гражданским браком. Стал плотничать, а она управляться по хозяйству. Ждали сыночка, да не суждено было. Однажды Маша упала с лестницы. Беда одна не ходит. Родился ребеночек мертвым, вскорости и сама Маша умерла. Остался я один на белом свете. Теперь снова хожу по тайге с геологами.
— Да, не сложилась у тебя жизнь, — подвел итог Кешка. — А все же по тайге лазить — хорошее дело, если б еще не комарье. — И он с остервенением хлопнул себя по шее.
Догорал костер. Пора было устраиваться на ночлег. Вскоре все обитатели лагеря погрузились в сон. Не до сна было только Захару: надо было приглядывать за лошадьми, делать для них дымокуры. Возле костра устроился Витим. Его чуткие уши ловили каждый лесной шорох. Временами он поднимал голову и настороженно всматривался в темноту, но, не уловив ничего подозрительного, снова погружался в дрему.
Не спалось в ту летнюю ночь и мне. Все думалось: как-то сложится мой первый самостоятельный сезон?
Лагерь-стоянку мы разбили в живописном уголке тайги, в долине небольшой бурной речушки. Поставили две палатки. Оборудовали очаг для таежного костра. Разобрали снаряжение и стали готовиться к первым маршрутам.
И началась обычная полевая жизнь геологов: многокилометровые маршруты, описание обнажений коренных пород, ведение дневника и составление геологической карты. В маршруты со мной чаще других ходили Ким с Захаром. Быстро, в считанные дни, наловчились они мастерски промывать грунт на обычном старательском лотке. Мы проводили шлиховое опробование мелких речек, чтобы определить их металлоносность. На долю Буткуса с Ивановым выпадала довольно тяжелая работа: им приходилось делать расчистки перспективных мест, проходить копуши и небольшие канавы. Савельич больше находился возле палаток, занимался хозяйственными делами, готовил неприхотливую еду, ухаживал за лошадьми.
Помня наставления своего профессора, несмотря на предупреждение Зенкова, я не только интересовался горными породами и геологической обстановкой, но и не проходил мимо старых выработок. Однажды в боковом распаде мы обнаружили обвалившийся шурф, до краев заполненный водой. Рядом возвышался небольшой отвал перемытой окатанной гальки и острых обломков горных пород.
— Какой странный бурый камень! — удивился Ким, разглядывая отвал.
— Видимо, это результат окисления и разложения серного колчедана — пирита, — пояснил я, внимательно посмотрев на отвал. — Этот минерал при разложении дает бурые окислы, напоминающие ржавчину. Здесь старатели брали из шурфа песок, промывали на бутаре или лотками, а всю промытую породу выбрасывали в отвал.
— Шибко старались тут люди! — Захар тоже заинтересовался выработкой. — Наверно, богато металла намыли.
— Не затопило бы шурф, можно было бы взять пробу и промыть на лотке, — с сожалением проговорил я и разбил геологическим молотком сильно обохренный обломок. На свежем изломе заблестели кубические кристаллы пирита. Но сколько я ни разглядывал под пятикратной лупой излом, ничего путного обнаружить не удалось. И все же интуиция подсказывала — должна быть долина металлоносной.
Во-первых, слишком уж часто встречались здесь старые, заброшенные старательские выработки. Просто так, за здорово живешь, терять драгоценное летнее время старатели не будут. Во-вторых, размышлял я, геологическая наука допускает, что пирит — один из поисковых признаков металла. Как-то я прочел у В. Л. Обручева такие строки: «Характерной особенностью песков во всем бассейне Бодайбо было большое количество «кубика», т. е. кубических кристаллов серного колчедана (пирита), мелких или крупных, большей частью уже окисленных и превращенных полностью или с поверхности в бурый железняк… Обилие «кубика» считалось показателем хорошего содержания металла в пласте»[21].
Все говорило за то, что нам следует проверить старые выработки.
Пока я изучал обломки обохренного кварца, наносил местонахождение шурфа на глазомерную карту и записывал в полевой дневник наблюдения, Захар молча обошел вокруг затопленной выработки и стал внимательно оглядывать местность.
— Иди-ка сюда! — неожиданно крикнул он.
Для невозмутимого, всегда уравновешенного Захара такая горячность была необычной. Мы с Кимом поспешили к нему.
Подошли и увидели, что наш проводник стоит возле лиственницы и рассматривает на ней старый затес.
— Тут написано, что люди, которые работали здесь, ушли вон туда… — И он махнул рукой на север.
Сколько мы с Кимом ни смотрели на затес, ничего не могли обнаружить, кроме нескольких углублений, сделанных, наверное, тупым топором.
— Эх, какие недогадливые! — кипятился Захар и терпеливо стал разъяснять значение зарубок — Две вертикальные говорят — здесь работало два человека, а горизонтальное углубление показывает направление, куда, они ушли, закончив работу. Однако люди были здесь шибко давно.
После такого разъяснения нам ничего не оставалось, как пойти по следам этих людей и попытаться обнаружить их новые выработки. Захар шел впереди, тщательно осматривая деревья в надежде обнаружить свежие затесы. С помощью горного компаса я засек направление, отметил его на карте и также двинулся вслед за проводником.
Метров через двести Захар снова обнаружил затес и на нем зарубку, показывающую новое направление. Так мы и шли, раздвигая низкорослые кусты ольхи, пробираясь через валежник, пока не достигли подошвы небольшой террасы, сложенной речными отложениями. И здесь, среди густого тальника, мы увидели старую, заброшенную выработку, уходящую в глубь террасы. Тут опять был отвал перемытых пород, сильно обохренных, как и у найденного раньше шурфа. Витим, опередив нас, осторожно подошел к «норе», принюхался и смело двинулся вперед. Но вскоре вернулся и, подойдя к хозяину, стал настойчиво «звать» его с собой: заглядывал Захару в глаза, вилял хвостом, тащил за полу плаща к заброшенной выработке.
— Ну, ладно, ладно, уж так и быть, полезем в эту нору, — ласково успокоил Захар свою собаку.
— Пойдем вместе, — решил я, извлекая из кармана небольшой огарок свечи. При его неярком свете мы шли вначале, пригибая головы, потом, когда свод кровли навис совсем низко, пришлось двинуться на коленях, а дальше пробираться и вовсе ползком. Свечку я передал Захару, а сам все время пробовал геологическим молотком прочность кровли. Она оказалась довольно устойчивой. Сначала меня это удивило, а потом я догадался, в чем дело: выработка шла по вечной мерзлоте. Вскоре наш путь преградил завал. Делать было нечего, надо возвращаться назад. Я посветил огарком свечи и, увидев возле стенки небольшой камешек, положил его в карман. Мы выбрались из «норы» с головы до пят в пыли и грязи и, должно быть, напоминали выходцев с того света.
— Ну и чучела! — ахнул Ким. — Но хорошо, что благополучно вернулись, — говорил он обрадованно. — Пошто надо лазить в эти норы? Всякое может случиться. Я уж страху набрался. Нашли хоть что-нибудь?
— Там завал. Но вот подобрали небольшой камешек. Сейчас посмотрим, — проговорил я.
При внимательном рассмотрении это оказался обломок кварца с вкраплением металла. Мне стало ясно, что район надо обследовать особенно тщательно.
После подземного путешествия мы присели отдохнуть возле устья выработки. Но Захару не сиделось. Он отошел в сторонку и стал внимательно разглядывать низкорослые кусты, потом, раздвигая их руками, двинулся влево — вдоль кромки террасы.
— Эй, подите сюда! — опять услышали мы его голос.
— Что там еще обнаружил наш следопыт?
С трудом пробравшись сквозь кусты, я увидел расчистку. Она вскрывала речные наносы у коренных пород и тянулась примерно метров на двадцать. Сверху нависал большой козырек из горной породы, заросшей кустарником. В одном месте часть козырька была уже обрушена и лежала возле забоя, образовав высокий холмик. По всему было видно, что весь козырек мог обрушиться в любую минуту. Не долго думая, Захар взял пробу из нижней части расчистки, и, когда промыл ее, на дне лотка показались частицы металла. Терраса могла оказаться интересной для разведки.
Мы не спеша занимались опробованием забоя, а Витим носился между кустов, вдоль вскрытой выработки, временами останавливался и с шумом втягивал воздух. Его явно тревожили какие-то неведомые нам запахи. Вот собака остановилась возле обрушившегося борта и принялась разгребать большую кучу грунта. Пора было возвращаться нам на базу, но собака продолжала настойчиво рыть землю.