Загадка исчезновения чириковцев возбудила новый интерес к старым преданиям о русских братьях, якобы поселившихся где-то в глубине Аляски. Но с этого времени история исчезновения Дементьева и его товарищей становится еще непонятнее. Неясные, туманные слухи вроде бы о них или об их потомках начинают переплетаться со старыми легендами.
1774 год. Вдоль западного побережья Северной Америки плывет испанский корабль «Сантьяго». Среди островков в южной части архипелага Александра корабль окружает целая флотилия челноков индейцев племени хайда, приплывших торговать. И в одной из лодок испанцы замечают обломок то ли железного штыка, то ли сабли явно чужеземного происхождения.
Отдать или обменять на что-нибудь бесценную железку индейцы отказываются. Откуда она у них? Индейцы неопределенно машут руками куда-то на север, в ту сторону, где так загадочно пропали 15 русских моряков.
Испанцы гадают и спорят, как попал к индейцам этот штык: вместе с захваченным в плен русским моряком или был подобран на поле боя? И вот уже в Мадриде рассказывают — и слухи эти доходят до Петербурга, — будто капитан Перес не только видел у индейцев обломок русского штыка, но и «повстречал цивилизованных людей приятного вида, белокожих и привычных к одежде…». О том же, как уже о вполне достоверном, в мае 1776 года пишут лондонские газеты.
Ах, эти слухи, как потом они станут путать историков! Через десятилетия и века нелегко будет отделить правду от легенд и вымыслов.
1778 год. Хмурым апрельским утром вдоль западного побережья Америки неспешно плывут на север «Резолюшн» и «Дискавери». Их ведет прославленный капитан Джеймс Кук, щедро давая английские имена островам, впервые открытым Чириковым.
Вахтенный командир лейтенант Кинг с особым волнением и надеждой изучает в подзорную трубу лесистый берег острова Якоби, думая о судьбе пропавших русских моряков. Может быть, они живы, в плену у индейцев? Тогда каково им сейчас смотреть на проплывающие мимо корабли?!
1779 год. На самом краю русской земли странствует по заснеженным просторам приятель Дауркина, другой замечательный человек — казачий сотник Иван Кобелев. В одиночку он объездил всю Чукотку, и в каждом стойбище остались у него друзья и приятели. Теперь неутолимое любопытство привело его к забитому плавающими льдами проливу, за которым — Америка.
Давно мечтал Иван туда проникнуть. С детства не дают ему покоя предания о земляках, русских людях, которые будто бы живут там, на американском берегу, построив крепостишки среди лесов. Эти предания, можно сказать, семейные: передаются в роду Кобелевых еще от деда — Ивана-старшего. Тот дружил с Дежневым. И на кочах (что повел в Неведомое Семен Дежнев, которые потом потерялись и пропали безвестно во время налетевшей бури) были у Ивана Кобелева-старшего хорошие дружки. Не мог он о них забыть! Жадно ловил каждый слух о русских людях, будто бы унесенных штормом на «американский незнаемый» берег. И детям своим завещал собирать о них сведения, и внукам.
В июле 1779 года добрался казачий сотник Кобелев уже до островка Имаглин посреди пролива, отделяющего Азию от Америки. Совсем немного оставалось до «чаемого американского» берега. Был он уже смутно виден в радужной солнечной дымке.
Сидел Иван у костра, в котором вместо дров чадно горели облитые жиром китовые кости, и неспешно беседовал с местным старшиной-тойоном Кайгунем Момахуниным. Тот рассказал Кобелеву, будто есть в Америке река, не то Хеврен, не то Хеуврен называемая, а на ней, точно, стоит в лесах острожек. Построили его люди, отличные от местных индейцев: имеют они бороды широкие и густые, почитают иконы, на досках нарисованные, и знают грамоту, умеют писать, как и он, его гость — казачий сотник.
Иван Кобелев стал просить, чтобы переправил его старшина на американский берег и проводил к тому острожку. Но Кайгунь отказался: «уповательно потому, что ясашные чукчи боялись, чтоб ево, Кобелева, на американском берегу не убили или б не задержали, и в таком случае страшась взыску…», как доложит потом сотник начальству.
Тогда Кобелев попросил хотя бы передать от него письмо к «российским людям» в Америке. Старшина согласился, и сотник стал писать:
«Прелюбезные мои до плоти братцы, жительствующие на большой почитаемой американской земле, естли вы веры греческого исповедания, кои веруют в распятого господа нашего Иисуса Христа, и просвященные святым крещением люди имейтесь, то изъясняю вам, что во-первых послан из Гижигинской крепости в Чукотскую землю для примечания…»
Коротко рассказав о себе и о том, что он узнал от Кайгуня Момахунина, сотник предложил план, как установить с земляками непосредственную связь: «Естли точно есть, получите сие от меня письмо, то как возможно старатца бытием каждое лето на тот остров Имаглин или с кем переслать письма, а особливо по которой реке жительство имейте, и сама ль та река в море устьем или в какую-нибудь губу впала, то б, на устье оной реки, или губы, на осветном месте, чтоб было видно с моря, или из губы крест высокой деревянной поставить…»
Трогательное письмо осталось без ответа. И крест в условленном месте не появился, и никаких других знаков Кобелев не получил и не узнал, дошло ли его письмо до «прелюбезных братцев».
Это письмо вообще бы кануло в безвестность, и мы бы никогда не узнали о нем, если бы дисциплинированный сотник не переписал его в свой путевой журнал, чтобы представить начальству. А журнал, по счастью, сохранился в архиве до наших дней.
Доложил начальству Иван Кобелев и о примечательном разговоре, какой произошел у него на обратном пути. В каком-то Кангунском острожке повстречал он «пешего чукчу»[29] Ехипку Опухина. И тот похвастал сотнику, будто сам бывал на американском берегу в военных набегах и «для торгу разов до пяти» и тоже слышал о якобы живущих там в дремучих лесах бородатых людях.
А дружок этого Ехипки, живущий на острове Укипень посреди пролива, куда издалека чукчи и эскимосы с обоих материков каждый год для большой торговли собираются (теперь он называется остров Кинга), даже якобы привозил и ему, Ехипке, показывал письмо от тех загадочных бородачей. Письмо на дощечке, написанное с одной стороны красной краской, а с другой — «черными с вырезью словами». (Напомним, что ни индейцы, ни эскимосы Америки письменности тогда не знали.)
Взять письмо для передачи в Анадырскую крепость Ехипка побоялся, избегая лишних допросов начальства, но запомнил, о чем неведомые бородачи просили в нем земляков: «всего у них довольно, кроме одного железа».
Кроме того, он рассказал Кобелеву о том, что слышал будто бы от своего приятеля и других людей: бородатые люди в крепости на берегах Хеуврена «собираются в одну большую зделанную хоромину и молятся… А для де моления, как крестятся, показал мне ясно и перекрестился», — со всеми подробностями записал его рассказ Кобелев, чтобы поточнее доложить начальству.
И сам, конечно, все думал об этих неведомых бородачах, не мог уже их забыть. Не иначе как в самом деле русские, прелюбезные братья! Крестятся по-православному, молятся на кладбище, когда своих хоронят. Ехипка и его американские приятели такого выдумать не могли, они это в натуре видели! Это уже не слухи — дело серьезное.
«Но кто же эти неведомые братья на американской земле?» — теряется в догадках сотник Кобелев. Внуки тех, что плыли полтора века назад с Дежневым? Сохранили за это время в чужих краях и веру, и родной язык? Сомнительно, больно много времени протекло. А может, кто из тех пятнадцати, что капитан Чириков потерял? Их сыновья и внуки? Вот это вполне возможно…
В те времена даже такие выдающиеся ученые и мореплаватели, как Джеймс Кук и Михайло Ломоносов, еще смутно представляли себе очертания западного побережья Северной Америки. Оно только лишь возникало на карте, и не очень было ясно, где же именно, в каком месте потерял Чириков свои две шлюпки с людьми. А о внутреннем строении Северо-Американского материка, о географии Аляски и запада Канады, о расстояниях между отдельными пунктами в тех краях вообще никто еще ничего достоверно не знал.
Так что скромному казачьему сотнику Ивану Кобелеву, как и полковнику Плениснеру «из живописцев», вполне простительно было думать, что высадившиеся на американском берегу и так загадочно исчезнувшие матросы Чирикова или их дети и внуки сумели пробиться столь далеко на Север и поселиться где-то на таинственной реке Хеуврен.
На Севере их надо искать, на Севере! Мысль об этом уже не дает Кобелеву покоя…
1786 год. Мимо залива, где бесследно пропали чириковцы, проплывают французские фрегаты «Астролябия» и «Буссоль». Капитан Лаперуз с горечью смотрит на пустынный, дикий, неприветливый берег. Уж он-то прекрасно понимает, что пережил тут Чириков!
Совсем недавно чуть севернее, в бухте Льтуа, на этом проклятом берегу, Лаперуз тоже потерял две шлюпки, а на них трех своих лучших офицеров и 18 матросов. По неосторожности они вошли в узкий пролив, когда начинался прилив. Шлюпки закрутил водоворот — сулой — и разбил о камни. Никто не спасся. В память об этом капитан приказал установить на берегу медную доску с надписью: «В этой бухте погиб двадцать один храбрый моряк. Кто бы вы ни были, оплачьте их участь вместе с нами».
Видимо, так же, считал Лаперуз, погибли и русские моряки.
1788 год. В русских поселениях на Алеутских островах побывали в гостях два испанских судна. Иркутский генерал-губернатор поспешно докладывает в столицу: «Главный из экспедиции оной начальник дон Марганец был еще в 774 году у берегов Америки, где со стороны России в 741 году имел плавание капитан Чириков, находил вещи, от него тамо островитянам оставленные…»
Тем временем дальновидный и предприимчивый купец Григорий Шелихов начинает осваивать Аляску, посылая туда своих людей. И один из его промышленников рапортует, будто в заливе Якутат, расположенном верст на триста севернее тех мест, где высаживались моряки Чирикова, встретился он с приплывшими сюда торговать индейцами во главе с тойоном Ильхаком. И среди них, докладывает промышленник, «много было белолицых