Внешне местные жители походили на типичных африканцев: мужчины коротко подстригали курчавые волосы, а женщины заплетали их в двадцать — тридцать тоненьких косичек, свисавших на уши. Я внимательно наблюдал за приходившими к колодцу: ведь 150 лет назад Виктор Сганзен видел, что они носили воду в огромных яйцах. Может, те и сейчас в ходу в качестве фляг? Каждый мужчина, женщина или ребенок имели при себе какую-нибудь тару — железное ведро, консервную банку, металлическую фляжку, высушенную тыкву или разрезанную пополам канистру из-под машинного масла с приделанными веревочными ручками. Но ни у кого не было ничего даже отдаленно напоминавшего яйцо. Надежда отыскать его становилась все более призрачной…
Жоржу очень хотелось найти для коллекции института необычных, похожих на кукушку птиц, обитавших, по некоторым предположениям, в здешних кустарниках. Он отправился на рекогносцировку, а мы с Джефом начали поиски выеденного яйца, вернее, кусочков яичной скорлупы.
Солнце палило нещадно. На небо нельзя было взглянуть, в дюнах припекало, как на сковородке. Поверхность песка раскалилась так, что ходить по ней босиком было бы равнозначно (во всяком случае для нас) физической пытке. Даже отраженный свет настолько бил в глаза, что приходилось щуриться. Время тянулось медленно, при каждом шаге песок проседал под ногами, и это делало ходьбу вдвойне изнурительной.
Какой бы мертвой ни казалась пустыня. в ней всегда можно найти признаки жизни. Вот и нам попадался то извилистый след змеи, то след ящерицы, чей хвост оставил между отпечатками лап тоненький волнистый желобок, то цепочки следов, похожих на стрелы с коротким древком, в местах, где по песку топотали маленькие птички.
Пауки оплели ветки низкорослых колючих кустарников паутиной, подвесив к ней каким-то непостижимым образом в качестве грузиков пустые раковины улиток; в результате шелковистая сеть все время туго натянута. Под одним кустом мы обнаружили прелестную черепаху полуметровой длины с выпуклым шоколадным панцирем, исчерченным расходящимися желтыми линиями. Мы знали, что многие племена почитают этих животных. Если человеку попадается на пути такая черепаха, он кладет ей на панцирь что-нибудь в дар и, довольный, продолжает путь, рассматривая встречу как добрый знак. Нам эта нечаянная встреча не принесла особой удачи: мы брели обратно в лагерь с пустыми руками, изнывая от жары, вконец измученные.
Днем, когда жара чуть спала, мы совершили еще одну вылазку. И представьте, два часа спустя я нашел кое-что — три маленькие скорлупки размером с монету в полкроны и вдвое толще ее. Поверхность обломков с одной стороны была матовой, а с другой — бледно-желтой, с выраженной структурой. Сомнений даже не возникло: то были части гигантского яйца.
Мы уселись в призрачной тени зеленого кустика и стали разглядывать находку, поплевывая на осколки, чтобы очистить поверхность. Мимо проходил невысокого роста лохматый мальчик, почти голый, если не считать ожерелья из голубых бусинок и набедренной повязки. Он гнал к колодцу стадо коз. Я подозвал его и показал найденную драгоценность.
— Я ищу большое яйцо, — сказал я по-французски. — Эти маленькие кусочки — не хорошо. Надо большие куски.
Мальчик взглянул на меня с подозрением, явно ощущая какой-то подвох.
— Яйцо, — повторил я со всем чистосердечием, на которое был способен. — Большое яйцо.
На его безучастном лице не отразилось ничего.
Я знал, что плохо говорю по-французски, но, боюсь, тут не помог бы и чистокровный француз, а местный малагасийский диалект, к сожалению, был мне совершенно незнаком. Я сделал еще одну попытку — сложив руки кольцом, начал сводить и разводить их, наглядно изображая форму и размеры нужного мне предмета. Никакого толка. Мальчик смотрел мимо меня. Заметив, что его стадо разбрелось, он запустил камнем и бросился собирать коз.
Ничего, хотя найденные нами скорлупки оказались невелики, радость была огромной. Вернувшись в лагерь, я с гордостью показал их Жоржу. Скромности ради я не стал хвалиться, но про себя отметил, что все же у меня поразительно зоркий глаз, если я смог найти эти крошечные осколки в пустынных просторах вокруг лагеря.
Когда следующим утром я проснулся, перед входом в палатку стояла, завернувшись в покрывало, высокая худая женщина и терпеливо смотрела на меня сквозь москитную сетку. На голове она держала большую корзину. Увидев, что я поднял голову, гостья в знак приветствия поднесла на арабский манер правую руку ко лбу и сердцу. Я начал, барахтаясь, выпутываться из спального мешка, одновременно освежая в памяти скудный запас французских слов — он должен был понадобиться мне целиком; я уже привык, что цель визита смутно вырисовывается только к концу долгого разговора на ломаном языке. Но опасения были напрасны: женщина не нуждалась в словах, ее жесты красноречиво говорили за себя. Она просто сняла с головы корзину и высыпала на землю груду осколков волшебного яйца.
Я смотрел на них, словно пораженный столбняком. Со всей очевидностью выяснилось, что вчерашний пастушок абсолютно точно понял, зачем мы рыскали по пустыне, и передал весть в деревню; не менее очевиден был и тот факт, что мой зоркий глаз оказался полным мифом. Поистине надо было быть слепым, чтобы отыскать три крошечных осколка скорлупы там, где женщина за пару часов собрала, по самым скромным подсчетам, 500 обломков!
Я рассыпался в благодарностях и вручил ей подарок. Она снова коснулась лба в знак признательности и грациозно зашагала прочь. Ее походка была поразительной — такую стройность можно увидеть только у тех, кто с детства привык носить тяжести на голове.
Жорж и Джеф тоже успели проснуться и вылезти из палатки. Полюбовавшись доставшейся кучей сокровищ и еще раз потрогав скорлупки, дабы убедиться, что это не мираж, мы занялись варкой кофе. Не успел вскипеть чайник, как появилась вторая женщина. И тоже принесла полную корзину осколков.
— Слава богу, паренек не понял твоего французского, — сказал Джеф. — Ты ведь был готов предложить ему пять франков за скорлупку, и сейчас мы были бы уже полными банкротами.
В самом деле, поиски осколков яиц оказались куда урожайнее, чем я предполагал. Теперь мы пытались уверять, что они нам больше не нужны, но остановить поток уже было невозможно. Что ни час, прибывала свежая порция, и к концу дня груда под молочаевым деревом доходила до полуметра в высоту. Это само по себе служило убедительным доказательством того, сколь многочисленны были эпиорнисы в прошлом. Скорлупа всех птичьих яиц состоит из извести, но, как правило, она не толще листа бумаги и легко крошится, превращаясь в пыль. У яиц эпиорнисов скорлупа очень толста и ломается не так просто. Поколения птенцов эпиорнисов, вылупляясь, разбивали яйца, оставляя огромное число осколков по всей территории.
Поначалу я мечтал найти хотя бы один или два кусочка. Это казалось невероятно трудной задачей. Теперь, убедившись, что их полным-полно, мне захотелось большего. Конечно, я понимал, что надежда найти неразбитое яйцо была слишком слабой, ведь целыми могли сохраниться лишь редкие яйца, да и те за несколько веков должны были разбиться. Но женщины приносили нам относительно маленькие кусочки, а я рассчитывал отыскать по-настоящему крупный осколок, по изгибу которого можно было бы хоть приблизительно судить о размерах исконного яйца.
На следующий день мы с Джефом решили отправиться на охоту порознь, чтобы охватить большую территорию. Теперь мы уже точно знали, что надо искать, и действительно, осколки попадались часто. В лагерь я вернулся с отвисшими карманами, правда, все скорлупки были крошечными. Возле нашего становища я увидел Джефа: он сидел на дне глубокой ямы, едва заметный за бруствером свежевыкопанного песка. Он здраво рассудил, что, коль скоро не удалось найти вожделенный крупный кусок на поверхности, надо заняться интенсивными поисками в каком-нибудь одном многообещающем месте, а затем сложить дюжину осколков. Если они были частью одного яйца, их можно подогнать друг к другу. Идея оказалась блестящей — Джеф с гордостью продемонстрировал мне четырнадцать кусочков, лежавших в радиусе примерно одного метра. Мы забрали их в палатку, отмыли и начали складывать. Только два подходили друг к другу.
Мы занимались поисками третьего подходящего фрагмента, когда появился наш старый знакомый — полуголый пастушок. Он шел все с тем же безучастным видом, таща на спине пыльный узел. Дойдя до палатки, мальчик свалил ношу наземь и развязал узел. Внутри лежало штук двадцать обломков, одни довольно маленькие, другие — размером с блюдце, раза в два больше тех, что попадались нам раньше. Жоржа в лагере не было, он выискивал своих птиц, поэтому я попытался расспросить мальчика сам. Где он собрал эти осколки — в разных местах или все они лежали в одном месте? Ответа не было. Я щедро заплатил пареньку, и он, не произнеся ни слова, ни разу не улыбнувшись, зашагал к своим козам, оставленным у колодца.
Мы разложили скорлупки на песке лицевой стороной кверху и стали изучать их. Со стороны это выглядело игрой-головоломкой. Правда, когда складываешь настоящую головоломку, то по крайней мере знаешь, что все лежащие перед тобой кусочки принадлежат данной картине и твоя задача сводится к тому, чтобы правильно сложить их. Наша задача была гораздо труднее, но зато гораздо увлекательнее. Что представляли собой лежащие перед нами кусочки — обломки одного яйца или нескольких? Достаточно ли их, чтобы сложить нечто целое?
Мы начали действовать методом проб и ошибок. Через несколько минут я отобрал два куска с совпадающими острыми краями. Осколки совместились.
Целое яйцо оказалось поразительных размеров. Длина его составляла ровно 30 см, в обхвате оно было 68,5 см, а длина окружности, проходящая через оба конца, — 82,5 см. Самые мелкие осколки были с одного бока, причем линии стыков расходились в разные стороны от центральной точки, словно спицы у колеса. Очевидно, именно в это место пришелся удар, от которого яйцо разлетелось вдребезги, причем случилось это сравнительно недавно. Но мне приятнее был другой, более романтичный вариант: что, если в эту точку колотил клювом юный птенец-эпиорнис, несомненно наделенный и