По форме остров напоминал четырехугольник. Голая глыба льда высотой более 450 метров, вся белая, только на мысах Аук, Флагели, Германии и Столбовом чернели голые скалы базальта. Лед с купола медленно сползал в океан во все стороны, образуя многочисленные ледники с черными зияющими трещинами-безднами на склонах и обрываясь в воду, где плавали величественные айсберги.
Наивысшая точка Рудольфа, измеренная по самолетному альтиметру, не превышала 500 метров. Размеры острова 28 на 14 километров. У побережья острова, с западной стороны, между бухтой Теплиц-Бай и мысом Столбовым, в 1936 году была построена зимовка и временная база для воздушного отряда: несколько жилых домов, баня, склады, радиостанция, радиомаяк. Все это расположено на голой базальтовой россыпи, покрытой зимой двухметровым пластом снега. С самолета был отлично виден маленький одинокий домик на берегу бухты Теплиц-Бай, где зимовал в 1933 году Е. Федоров.
Самолет сделал широкий круг. Дико наторошенный лед к северу от Рудольфа заставлял с уважением думать о смельчаках, которые пытались добраться до полюса по льду. На куполе острова дымились посадочные костры, а со стороны поселка медленно ползли два трактора. Один за другим садились самолеты на узкую полосу заснеженного аэродрома и заруливали на якорную стоянку у занесенного до трубы технического домика.
Радостной была встреча с зимовщиками. Их 20 человек. За время полярной ночи, которая здесь длится более четырех месяцев, они создали авиабазу и подготовились к встрече экспедиции, обеспечив 31 участника жильем, питанием, а самолеты — горючим, смазочными материалами и технической помощью.
У входа в жилой дом стоял на задних лапах белый медведь с большим ключом на блюде, накрытом полотенцем с надписью: «Ключи от Северного полюса».
В большой теплой кают-компании за длинным столом было шумно, людно и вкусно. Зимовщики засыпали нас вопросами о Большой земле. Смех, шутки, пожелания благополучного перелета. Разошлись по своим каютам глубокой ночью.
Следующий день был отведен для отдыха, а потом начались работы по подготовке к последнему этапу перелета — прыжку на льды полюса. Замелькали дни, полные забот, авралов и напряженного труда: откапывали самолеты из-под сугробов после пург, доставляли с берега океана сотни бочек горючего на вершину острова, очищали машины от постоянного обледенения — ведь самолеты стояли на высоте 400 метров в почти постоянной облачности, висевшей над островом.
Казалось, все готово. Дело за погодой. Прилетевший с нами синоптик Б. Дзердзеевский, многозначительно улыбаясь, сдерживал наш пыл, говоря, что погода для полюса еще не пришла. Он был прав. Наши разведывательные самолеты неоднократно вылетали в высокие широты и неизменно подтверждали прогнозы Дзердзеевского.
Уже 15 дней мы сидели на берегу моря в ожидании погоды. Синоптик, колдуя над колонками цифр, получаемых дважды в сутки от десятков метеорологических станций, неизменно вычерчивал на синоптических картах кривые целых семейств циклонов, беспрестанно двигавшихся со стороны Гренландии на Рудольф и в приполюсную зону.
5 мая «Н-166» стартовал в глубокую разведку до 87° северной широты. Погода благоприятствовала полету. Дойдя до указанной точки, Головин и Волков сообщили, что идут дальше, чтобы узнать погоду на полюсе. Все шло нормально. Мы ждали возвращения «Н-166», чтобы затем вылететь всем. Неожиданно погода испортилась. Низкие тучи закрыли аэродром на куполе острова. Горючего у Головина оставалось только до Рудольфа. Стали готовить его прием внизу, у зимовки, где была неплохая видимость. Перед самым островом у Волкова вышел из строя радиокомпас. Включили радиомаяк, но, очевидно, вокруг острова образовались ложные равносигнальные зоны, и самолет начал плутать в облаках. Вдруг мы услышали шум его моторов и сообщили экипажу, что они только что прошли над нами. Бортрадист принял наш сигнал и тут же сообщил, что радиокомпас заработал и они будут пытаться сесть у нас внизу, так как горючее кончается — горит красная сигнальная лампа.
Видимость ухудшалась с каждой минутой, туман наползал и на площадку. Минуты тянулись мучительно долго. И вдруг мы услышали приближающийся рев моторов с севера. На высоте 25–30 метров из облачности вынырнул самолет и с ходу сел на узкую и короткую площадку. Бросаемся к нему. Из кабины выходят возбужденные и счастливые Головин, Волков, Стромилов и бортмеханики Кекушев и Терентьев — первые советские люди, пролетевшие над полюсом.
На следующий день для разбора полета была создана комиссия в составе Спирина, Шевелева, Папанина, Федорова и автора этих строк. Надо было уточнить, достиг ли «Н-166» полюса, разобрать ошибки полета и учесть его опыт. Экипаж «Н-166» доложил, что радиомаяк был хорошо слышен до самого полюса, но магнитные компасы вели себя очень плохо. Картушка «гуляла» при курсе на север от 280 до 80° и совершенно отказывала при кренах самолета. В окна облаков неоднократно видели большие ледяные поля, где вполне возможно выбрать место для посадок тяжелых самолетов. Шли на высоте от 200 до 600 метров. Иногда показывалось солнце, тогда проверяли свой курс по солнечному пеленгатору. Погода до 87 ° была сносной, но дальше стала портиться. Ориентировались только по лучу радиомаяка. Когда, по расчету, пришли на полюс, то были в облаках, пилотировали машину вслепую, по гироприборам. На обратном пути, уже вблизи острова, радиомаяк стал путать пеленги, а радиокомпас отказал. Чтобы не столкнуться в облаках с горами, ушли западнее, а когда заработал радиокомпас, штурман вывел на радиостанцию, и вскоре увидели зимовку.
Через несколько дней для проверки зон радиомаяка был послан самолет «Н-128» с летчиком Крузе. Одновременно требовалось разведать и погоду, для чего на борт был взят синоптик Дзердзеевский. Но и на этот раз Арктика показала себя. Самолет попал в неожиданно начавшуюся пургу и, потеряв ориентировку, сделал вынужденную посадку на льдах океана примерно на широте 82°. Связавшись по радио с нами, Крузе сообщил, что все в порядке, и попросил сбросить ему на парашюте горючее и инструмент — лопаты и кирки для расчистки взлетной полосы.
Вскоре, как только затихла пурга, к «Н-128» был послан самолет «Н-166», который сбросил им на парашютах все необходимое. Через три дня «Н-128» был на Рудольфе.
Мы ждали погоду целый месяц. После полета «Н-166» план высадки экспедиции был пересмотрен. Командование отрядом решило, что на полюс сначала пойдет один флагманский корабль. Это вызвало большие споры. Остальным участникам экспедиции казалось, что такой план слишком рискован и что если посылать одиночный самолет для поисков и подготовки льдины к приему остальных самолетов, то надо посылать не флагманский корабль, а какой-либо другой. Но командование было непреклонно.
19 мая ночью Дзердзеевский наконец уверенно сообщил, что погода в районе полюса хорошая и надо вылетать. В 04 часа 50 минут самолет «СССР-Н-170» под командованием Героя Советского Союза М. Водопьянова, имея на борту 13 человек, в том числе папанинцев, Шмидта и кинооператора Трояновского, стартовал на полюс.
Как выяснилось позже, полет проходил напряженно. Уже через двадцать минут начала портиться погода — наполз туман, сгустилась облачность. Но Водопьянов решил лететь дальше и повернуть лишь в том случае, если начнется обледенение. Но не это было главным; основные события разворачивались у механиков, которые обнаружили, что левый средний мотор парит. Стали искать причину и вскоре обнаружили — из радиатора вытекает антифриз, лопнул флянец. Это грозило посадкой, потому что скоро мотор должен был выйти из строя.
Посовещавшись, Шмидт и Водопьянов решили лететь на трех моторах. А тем временем механики делали все, чтобы устранить неисправность. Они нашли течь, для начала замотали ее изоляционной лентой и принялись ремонтировать мотор. Это была труднейшая работа, поскольку действовать приходилось без рукавиц и руки у механиков покрылись волдырями от ожогов горячим антифризом. А поскольку мотор находился снаружи, где температура воздуха была -23°, то руки еще и обмерзали. Но механики справились с неполадкой, о чем и доложили командиру корабля.
А тем временем «Н-170» подошел к 88° северной широты, до полюса оставалось совсем немного, но приходилось идти над облаками, чтобы не терять из виду солнце, по которому можно было бы точно определиться. Наконец штурман Спирин доложил, что внизу — полюс. Стали пробивать облака, с 1800 метров спустились до 600 и только тогда увидели лед. Самолет снизился еще и пошел бреющим полетом. Наконец нашли то, что нужно, — льдину шириной километра в четыре и длиной 10 километров. По виду она была многолетней, прочной. На нее и решили садиться, и в 11 часов 35 минут 21 мая Водопьянов посадил «Н-170» на полюсе.
После посадки «Н-170» связь с ним прекратилась.
Наступили тревожные часы. Что с самолетом? Не случилось ли катастрофы при посадке? Ежечасно Москва запрашивала нас, но мы ничего не могли ответить, и только через сутки Водопьянов сообщил: сели благополучно, льдина отличная. Молчали потому, что самолетная радиостанция вышла из строя, а рацию Папанина долго монтировали.
Это была победа, победа советских летчиков, своей посадкой на дрейфующие льды полюса доказавших, что все западные исследователи — американцы, итальянцы, норвежцы — были не правы, утверждая, что посадка на льды Центрального Полярного бассейна абсолютно невозможна.
Теперь мы имели свой аэродром на полюсе, свою метеостанцию, и выбрать погоду для старта остальных трех машин было нетрудно. Такая погода настала в ночь на 25 мая. Кренкель сообщил: в районе полюса ясно, тихо, вас принимаем. Дзердзеевский дал хороший прогноз и на всю трассу, и только от Рудольфа до 83° северной широты, как донесла авиаразведка, стояла сплошная, но высокая облачность. Решено было, что самолеты после взлета соберутся на границе облачности в зоне радиомаяка и оттуда пойдут строем во главе с «Н-171» Молокова — Ритслянда. Однако этот план оказался невыполнимым.
25 мая, в 12 часов, экипажи самолетов «Н-171», «Н-172» и «Н-169» совместно с обслуживающим персоналом на тракторах и на лыжах направились на купол острова, чтобы начать подготовку к вылету.