— Да что же это со мной творится, черт возьми, — вслух сказал Ракитин, встряхнув головой. Звук его голоса словно завяз в густом, липком воздухе.
Ракитин присел на ствол поваленного дерева, достал пачку «Столичных», старательно размял сигарету и, прикурив, несколько раз глубоко затянулся. Помогло. Он почувствовал необыкновенное спокойствие и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, медленно двинулся в обратный путь, держась собственных следов, которые четко отпечатались на влажной почве. Когда среди зеленого мрака забрезжило светлое пятно прогалины, он с таким облегчением вздохнул, словно действительно удалось избежать смертельной опасности. С момента, как он покинул лагерь, прошло всего часа полтора, не более. Но они ему показались вечностью.
Только вечером, забравшись под противомоскитный полог, Ракитин попытался проанализировать свое состояние. Вероятно, это была просто закономерная реакция на своеобразную, незнакомую обстановку джунглей. Судя по воспоминаниям бывалых путешественников в тропическом лесу, именно так и должен чувствовать себя новичок.
Утро начиналось с медицинского осмотра. Ракитин занимался исследованиями крови, Шалеев мерил артериальное давление. Дьяков выступал в роли метеоролога.
Пока солнце не поднялось над поляной и не подсушило ночную сырость, все ходили в резиновых сапогах. К этому принуждали пиявки. Они обожали росу и буквально усеивали стебли и листья растений, окружавших лагерную поляну. Пиявки поджидали своих жертв на кустах вдоль тропы, по которой участники экспедиции бегали к ручью, прикрепившись к ним задней присоской и приподняв свои черные извивающиеся тела. Они взлетали, словно маленькие ракеты, и с поразительной точностью находили открытый участок кожи, впивались в него всеми тремя челюстями.
В первые дни Ракитин, как и все остальные, брезгливо передергивался, обнаружив на теле черную, разбухшую от крови пиявку. Торопливо закурив сигарету, он тыкал ею в паразита. Пиявка немедленно скрючивалась и отваливалась. С таким же успехом ее можно было удалить, посыпав солью, табаком, помазав йодом или спиртом.
Только Синь относился к ним с полнейшим безразличием. Заметив присосавшуюся пиявку, он ловко подковыривал ее тоненькой веточкой у самой присоски, заставляя немедленно разжать челюсти.
Сам по себе укус пиявки не был опасен, разве что ранка минут сорок — пятьдесят продолжала кровоточить или два-три дня, если по неосторожности в коже оставались ее челюсти, сохранялась небольшая болезненность. Но в тропическом лесу с его жарким, влажным воздухом, обилием всевозможных болезнетворных бактерий даже крохотные царапинки, нанесенные колючками, сучками, быстро нагнаивались, грозя превратиться в долго не заживающую язву.
Пиявки в этом лесу встречались самые различные, вероятно, многие из тех, которые известны специалистам. От маленьких древесных до крупных десяти — пятнадцатисантиметровых черно-зеленых тварей, населявших окрестные лужи и болотца. Поэтому все, кроме Синя, при каждом выходе в лес опускали рукава, застегивали ворот и манжеты, тщательно заправляли штанины в носки. И все же, несмотря на предосторожности, эти проклятые кольчатые находили в одежде невидимые щели.
В этот день медицинский осмотр затянулся, и мы решили ограничиться небольшим походом к безымянному ручью километров за пять от лагеря. После часового блуждания в зеленом мраке, когда чаща стала редеть, путешественники вскоре выбрались на заросшую высокой травой поляну, которую пересекал довольно широкий шумный ручей.
— Вот красотища-то, — воскликнул Шалеев. — А трава! Ну прямо как у нас в Подмосковье! — Он повалился на спину, раскинув руки. — А мягкая какая. Так бы и лежал, никуда больше не ходил.
Вдруг Синь издал громкое восклицание и выхватил мачете из ножен.
— Лежи и не шевелись, — испуганно крикнул Лок. Александр замер, ничего не понимая. Нож просвистел рядом с ним, и тогда все увидели рассеченную пополам метровую серую со стальным отливом змею с узкой ярко-желтой головой.
— Это что же за змея? — заикаясь от страха, спросил Шалеев. — Спасибо, дамти Синь.
Синь невозмутимо вытер нож пучком травы и всунул обратно в ножны.
— Это очень опасный змея, — сообщил Лок. — После ее укус можно быть живой только один час.
«Ну и ну, — подумал Ракитин. — Это же просто повезло, что Синь вовремя ее заметил. Надо еще раз напомнить всем, чтобы были осмотрительными».
Ведь только вчера Дьяков умудрился сорвать листик какой-то травы и весь день ходил с рукой, покрытой волдырями, словно ошпаренной кипятком. А сегодня утром Кат чуть было не съел ядовитый плод.
Привал устроили прямо на берегу ручья. Пока Ракитин делал записи в дневнике, Синь обошел поляну и подозвал Лока.
— Дамти Витя, Синь говорит, что, если нужно, он показать, как ловить рыбу ядовитым травой, — сказал Лок.
— Конечно, интересно, — встрепенулся Ракитин. — И даже очень нужно.
Ему не раз встречалось упоминание о способе рыбной ловли с помощью ядовитых растений. В их соках содержатся особые растительные яды: ротеноны и ротеконды. Эти яды губительно действуют на рыбу, вызывая сильный спазм капилляров, которые пронизывают жабры. Кислород перестает поступать из воды в организм, и рыбы, задыхаясь, мечутся, выпрыгивают из воды и наконец всплывают на поверхность, попадая прямо в руки рыболовов.
Тем временем Синь, присмотрев самый узкий участок русла, подозвал Тана и Са, и вскоре на пути ручья выросла плотина из гальки, коряг и ветвей. Постепенно у плотины образовалось небольшое озерцо. В его прозрачной воде взад и вперед шныряли серебристые, размером с кильку рыбешки. Синь направился к густым зарослям невысокого кустарника с продолговатыми, заостренными на концах листьями по десять — двенадцать штук на стебле и принялся рубить ветви ножом-мачете. Затем бросив охапку са-ньена — так называлось растение — на плоский камень, Синь принялся молотить его бамбуковой палкой, пока оно не превратилось в буро-зеленую, перемешанную с беловатым соком бесформенную массу. В воздухе запахло чем-то сладко-удушливым. От этого запаха першило в горле. Кружилась голова. Видимо, яды действовали не только на рыб. Размочаленные листья и побеги бросили в запруду. Прозрачная вода быстро помутнела, приобретя грязно-зеленую окраску.
Через несколько минут на поверхность брюхом вверх всплыли «уснувшие» рыбки, одна, другая, третья. Всего их оказалось двадцать семь, довольно толстых рыбок.
— А кастрюли-то у нас нет, чтобы уху сварить, — с сожалением протянул Дьяков. Но он поторопился. Пока Тый с Даном потрошили улов, Хунг, натаскав десятка полтора круглых голышей, бросил их в костер. Синь тем временем вырыл неглубокую ямку в земле, выстелил ее большим куском полиэтилена, уложил дно плоскими камешками, а затем до половины наполнил водой. Рыбу одну за другой опустили в «кастрюлю», и тогда Синь с помощью рогулины стал поочередно бросать в воду раскаленные на огне камни. Над «кастрюлей» с шипением поднимались клубы пара, и вскоре вода закипела.
Каждому досталось по три рыбки, которые оказались приятным дополнением к скудноватому аварийному рациону. На десерт Синь притащил целый подол кисло-сладких плодов, похожих на вытянутую у самого кончика бледно-зеленую сливу трехгранной формы, называвшихся «куэо».
Дерево «куэо» имело довольно своеобразный вид. Его непропорционально тонкий ствол, словно палка, торчал из-под пышной шапки ветвей, покрытых ярко-зелеными, точно лакированными, листьями с причудливым удлинением на конце.
— Лок, спроси, пожалуйста, у Синя, знает ли он еще какие-нибудь растения, ядовитые для рыб.
Словно поняв заданный вопрос без всякого перевода, Синь повел Ракитина за собой вдоль берега ручья.
— Кей-кой, — сказал он и показал на высокий, похожий на бузину куст, отличавшийся от последней розоватым оттенком стеблей и более мелкими ланцетовидными листиками.
Сделав еще несколько шагов, Синь склонился над растением с красноватыми стеблями и шершавыми удлиненными листьями, которое называлось «нген-рам».
— А вот тот маленький кустик с очень зелеными листьями — это «шак-ше».
— Дальше в лесу будем показать, — перевел подошедший Лок, — очень ядовитый плоды «тхан-мат». Они совсем похожи на стручок фасоли, только маленький, кривой и внутри черный, черный зерно.
Образец каждого растения мы аккуратно срезали, уложив между двумя листами бумаги в специальную папку, которую повсюду за собой таскал Хунг.
Дневная программа была выполнена, и можно было возвращаться, тем более что светлого времени оставалось мало, а до лагеря было не меньше десяти километров.
Синь тщательно залил костер водой, потом собрал пустые баночки из-под консервов и пластиковые мешочки от галет — в крестьянском хозяйстве все сгодится — и, нахлобучив свою неизменную кепчонку, пошел вперед, указывая дорогу. У Ракитина порвался шнурок, и, пока он связывал его, отряд, вытянувшись в цепочку, уже подошел к чаще леса.
Сейчас они все выглядели как бывалые путешественники — в выцветших на солнце гимнастерках с разводами высохшего пота, с тяжелыми, набитыми экспонатами рюкзаками за спиной, сдвинутыми на затылок тропическими шлемами. Ракитину подумалось: давно ли пресловутый пробковый шлем был символом колонизаторов, захватчиков азиатских и африканских земель. А сейчас, пожалуй, трудно встретить вьетнамца без традиционного тропического шлема, обтянутого светло-кофейной водоотталкивающей тканью, с широкими, чуть покатыми полями, обклеенными изнутри цветной байкой, с пупочкой-вентилятором на макушке и четырьмя дырочками по бокам.
Ракитину вспомнился его визит на фабрику, где делают эти «пробковые» шлемы. Правда, вместо пробки на их изготовление использовали корень дерева «за». Тысячи его искривленных коряг плавали в небольшом живописном озере, на берегу которого расположились домики фабрики. Здесь корни вымачиваются, освобождаясь от соли (дерево растет прямо в морской воде вдоль побережья). Затем их долго сушат на солнце, и они, освобождаясь от влаги, постепенно белеют и становятся легкими, как пробка. Тогда за них берется резчик. Он работает сидя, вытянув правую ногу и используя