Под вечер мы остановились возле комфортабельного дома в центре маленького скотоводческого селения Эпсилон. Навстречу нам вышел Гарольд Беттс, спокойный, уверенный в себе человек с обветренным лицом. Беттсы приехали сюда двадцать лет назад.
— От засухи не было спасения, — вспоминает Гарольд. — Мы опускали бур на пятьсот метров и вытаскивали наверх сухим. Было по-настоящему туго. Но ничего, выжили. В таком деле всегда есть риск. Засуха, пожары, наводнения, наконец, рынок — не всегда есть спрос на скотину.
Если зимой выпадает сто миллиметров влаги, дела идут хорошо, — продолжал Гарольд. — С тысяча девятьсот шестидесятого по тысяча девятьсот шестьдесят седьмой год дождей было совсем мало, зато в семьдесят четвертом выпало тысяча миллиметров, и вода затопила буквально все. Только спустя три месяца удалось вытащить грузовик, а скот выпустили пастись только через полгода.
— В этом году пожары были в ноябре и феврале, — вступила его жена Джоан. — От удара молнии заполыхало все от Тьюн-Гейта до Купера.
Чтобы сладить с такой неистовой стихией, нужно немалое упорство. Эпсилонские пастбища занимают более 650 квадратных миль песчаной и каменистой земли. На ранчо 80 лошадей и шесть буровых установок. Из скважин с глубины 300 метров поступает теплая артезианская вода, помогающая справиться с засухой.
В помощницах у Гарольда девушка-ковбой Кейт Коутс.
— Когда надо осматривать скот, — говорит она, — приходится проделывать верхом по сорок — пятьдесят миль от зари до зари. Теперь на многих ранчо завели мотоциклы с колясками, а на крупных — даже самолеты.
— Жизнь здесь не сахар, — говорит Гарольд, — нашим детям она не по душе.
— В Тибубурре по субботам крутят кино, — сообщает Кейт.
Да, но до «города» 120 миль, так что десять раз подумаешь, стоит ли туда тащиться из-за какой-нибудь ерунды.
— И все же, — добавляет Г арольд, словно опасаясь, что у меня сложится неверное представление, — мы себя здесь чувствуем неплохо. Весь мир может взлететь в воздух, а нас это не коснется. Это уже счастье. И потом здесь ощущаешь настоящую свободу. Может, это и не так на самом деле, но ощущение тоже чего-то стоит.
За спинами таяли в дымке рыжие дюны, а впереди глазам открывалась гнетущая пустота — огромная обугленная впадина с торчащими кое-где скальными выступами. Лишь далеко впереди маячили деревца, вселявшие робкую надежду, что где-то за ними должна быть вода. Там лежал Куперс-Крик, фантастический природный феномен, живые легкие и пульсирующее сердце австралийской пустыни. Чудо Купера можно сравнить, пожалуй, только с чудом человеческой жизни, извечным чередованием смерти и возрождения.
Куперс-Крик стекает с Большого Водораздельного хребта в восточной части Квинсленда. Подобно Нилу, он рождается при сплетении двух могучих «рук» — Барку и Томсона. Собственно, эти две речки и имеют постоянное течение в верховьях. Сам Купер появляется только после летних дождей. Во время сильных паводков водная артерия растягивается почти на полторы тысячи километров и достигает озера Эйр. Тогда, будучи в расцвете сил, река разливается на тысячи канальцев, проток, заводей и лагун. Местами водная гладь образует озера тридцатикилометровой ширины. В сухой сезон Куперс-Крик уходит под землю, оставляя на поверхности лишь прерывистый след, окаймленный величавыми эвкалиптами.
11 ноября передовой отряд Берка добрался до одного из протоков Куперс-Крика. Их приветствовали радостными воплями сотни корелл. Деревья протягивали ветви над стеклянной поверхностью воды. Место для отдыха казалось замечательным, но в первую же ночь экспедиция подверглась чудовищному нашествию крыс. Пришлось переместиться в другое место чуть ниже по течению; здесь, возле источника, и разбили снискавший печальную славу лагерь 65.
Все попытки Берка пробиться отсюда дальше на север терпели неудачу. Во время последней попытки сбежали три верблюда, и Уиллсу с Макдоно пришлось двое суток идти назад к лагерю пешком. Видя, как уходит впустую драгоценное время, Берк принимает решение вновь разделить группу. В поход через оставшуюся половину континента он двинется с Уиллсом, Кингом и Греем.
Руководителем оставшейся группы был назначен Уилльям Браге. Ему предстояло обосноваться на крохотной базе, соорудить вокруг нее укрепление и ждать возвращения Берка.
Ждать, но сколько?
Позднее Браге не раз вспоминал свой последний разговор с Берком. Начальник экспедиции велел ему ждать три месяца или пока не иссякнут запасы продовольствия, а затем идти обратно к Дарлингу. Впрочем, Берк был уверен, что через несколько дней оставшаяся группа во главе с Райтом подтянется к Куперс-Крику со всем обеспечением и лагерь 65 превратится в крепкую тыловую базу.
На рассвете 16 декабря Берк с тремя спутниками ушел из лагеря на север. Легко представить себе, как это было. Берк и Уиллс шагают впереди, определяя по компасу направление, за ними в некотором отдалении следуют Грей с лошадью Берка и Кинг с шестью верблюдами. Браге провожал четверку весь день. Паттон, Макдоно и сипай Дост Магомет начали строить бревенчатый забор вокруг лагеря.
Вскоре путники встретили большую группу аборигенов, которые «настоятельно хотели зазвать нас в стойбище, но вид ружей заставил их отойти подобру-поздорову». Пройдя вдоль берега Купере-Крика, отряд свернул на северо-запад, к области, известной тогда под названием Каменистая пустыня Стерта (ныне — пустыня Симпсон).
1860 год выдался удачным. Блаженный дождь выпал над районом, через который проходил маршрут экспедиции; рождество Берк со своими людьми отпраздновал возле «красивейшего источника». Через четыре дня вызывавший прежде ужас район был позади, и группа вышла к реке Дайамантине.
Сегодняшняя дорога пролегает через дюны, чьи четкие очертания кажутся нарисованными на рождественской открытке. За ними открывается поразительная даже по австралийским масштабам равнина. На горизонте подрагивают миражи, похожие на языки голубоватого пламени. Посреди равнины стоит одно из самых глухих ранчо — Кордильо-Даунс. Управляющий Джон Перри и его миловидная жена Ли охотно разрешили нам расположиться в палатках возле источника.
Тысячи похожих на елочные украшения корелл гирляндами свисали с деревьев и дружно голосили до ночи. На востоке выползала огромная белая луна; за две минуты она залила горизонт таким ярким светом, что нам показалось, будто мы видим далекие горные хребты. В эти бело-голубые часы из каких-то таинственных глубин пустыни возникла стройная флотилия пеликанов.
Такое же зрелище могло открыться глазам Берка, когда, покинув Каменистую пустыню, он вышел к «фантастической реке» Дайамантине. Двигаясь к северу вдоль ее берега, группа остановилась на привал в месте, где теперь стоит Бердсвилл «с населением в сто душ, если считать с собаками, и семьдесят без них», как охарактеризовал его владелец местной гостиницы Николс.
— Не думайте, что здесь захолустье, — продолжал он. — У нас не соскучишься. По субботам, например, собираются любители метать кольца. И потом постоянно бывают туристы.
Туристы? В Бердсвилле?
Я не успел еще задать вопрос, как откуда ни возьмись с безоблачного неба свалился самолет, и четверо здоровенных мужчин в широкополых шляпах решительным шагом направились к бару.
— У вас все в порядке, приятель? — осведомился первый.
Я спросил, что привело их в такую даль.
— Ну как же! Теперь я смогу сказать, что побывал тут!
Позднее Николс признался, что не понимает, чем привлекает горожан это место. На его веснушчатом лице играла усмешка:
— Они говорят: «Если ты не был в Бердсвилле, то не был нигде». Это стало поговоркой. Бердсвилл слывет гиблым местом.
Бруки, владелец расположенного к западу от селения ранчо, добавил, что действительно в прежние времена здесь было не до смеха.
— В двадцатые годы, когда я только поселился здесь, каждый день бушевали песчаные бури. Такое делалось, что целыми днями вокруг ни черта не видно, ходили на ощупь.
В 20-е годы в центре Австралии дождей почти не было. Писательница Эрнестина Хилл описывает ужасающую сцену, увиденную по дороге на Бердсвилл: «Около трехсот коров сгрудились вокруг скважины, застыв в каких-то чудовищных позах; они казались живыми, если не считать пустых глазниц. Животные пролежали здесь три года… Кожа и рога мумифицировались в этой немыслимой жаре».
Жена Бруки, Элеонора, вспоминает, что их дочь увидела свой первый в жизни дождь в 8 лет; когда после кошмарной засухи упали первые капли, испуганные дети ворвались в дом с криком: «На нас падает колодец!»
Может ли такое повториться?
— Каждый год жду засухи, — пожимает плечами Бруки. — Больно уж много хороших лет подряд. Такое везение не может продолжаться вечно…
К северу от Бердсвилла тянутся бескрайние равнины. Когда мы ехали, глазу было не на чем остановиться — абсолютно чистый горизонт. Зрелище действовало удручающе, рождая гнетущее чувство опустошенности. Берк, Уиллс, Кинг и Грей, встретив новый 1861 год в лагере 80 юго-восточнее крупной выемки, которая теперь называется озеро Мэчатти, 7 января достигли тропика Козерога.
В эти январские дни Уиллс еще отмечает в дневнике признаки жизни: они видели голубей, уток и одинокую дрофу, невесть как забредшую в эти края. Но тяготы долгого пути уже дают себя знать. 5 января Берк делает одну из немногих записей в своей маленькой записной книжке: «…я горжусь, что на нашу долю выпали столь суровые испытания».
Вычерченный Уиллсом маршрут показывал, что они продвинулись на север вдоль 140-го меридиана с 25 до 22° широты, упорно следуя по невидимой трассе. Шли по 12 и более часов в день, ни разу не выбившись из этого мучительного ритма. Сейчас кажется, что такого просто не может быть!
Прошел январь. Остались позади бескрайние равнины. Путники добрели до холмистой возвышенности, которую Берк назвал в честь своего друга — гряда Стэндиша. Поднявшись наверх, они увидели лежащую к северу другую, более высокую горную цепь — хребет Селуин. Берк решает идти через него напрямик, хотя верблюды «хрипели и задыхались» уже на малой высоте.