Корабли давно уже потеряли из виду друг друга, но хуже всего была открывшаяся в носовой части «Надежды» течь. Отныне она будет давать о себе знать в продолжение всего плавания. Проникавшая в трюм вода могла повредить грузы Российско-Американской компании. Зная, что у острова Пасхи даже осмотреть корабль не удастся, там нет для этого удобных бухт, отмелей, Крузенштерн приказал держать курс прямо на Маркизы.
Начиналась самая ответственная часть плавания. Что готовит им Тихий океан, чьи беспредельные просторы во многом еще загадка?
Каждую минуту может открыться неизвестная земля. Днем впередсмотрящий дежурит безотлучно на салинге, ночью — на бушприте. И как водится, тому, кто первым увидит землю, обещана завидная награда.
В апреле 1804 года корабль вступил в полосу юго-восточного пассата и ходко побежал по волнам. Крузенштерн попросил ученых взять на себя ежечасные наблюдения за атмосферным давлением, температурой и влажностью воздуха. Надобно было выяснить, зависят ли погодные условия от положения Луны по отношению к нашей планете, как утверждали некоторые ученые авторитеты.
Наблюдения вели поначалу Лангсдорф с Горнером. Но последний не выдержал столь большого напряжения: появились нервические боли. Лангсдорф же не сдавался. Три месяца кряду ежечасно прерывал ночной сон, чтобы сделать очередное наблюдение. Иной раз и вовсе не ложился, сидел со своими сетями на корме, ловил в кильватерной струе морских животных.
Куда ни обрати взор, везде масса интересного, неразгаданного. Ведомо всем: вода в море солона, горька. Да, но всюду ли соленость одинакова? Вряд ли… Но как в этом убедиться? Проводить каждый раз химический анализ воды возможно ли на корабле? Но ведь от количества растворенной в воде соли зависит удельная тяжесть жидкости. Вот удобный способ к определению солености.
Эти измерения на «Надежде» вели упорно. Пока пересекали Атлантику, соленость была одна, в Тихом океане она заметно снизилась.
А начальник экспедиции отложил пока в сторону научные книги. Сейчас иное заботит его. Мы видим Крузенштерна в его кормовой каюте погруженным в глубокие размышления. Предстоит встреча с полинезийцами — жителями островов центральной части Тихого океана. Какое описание плавания в Полинезию ни возьми, везде говорится, что островитяне нрава веселого, открытого, понятия о собственности у них совсем иные, нежели у европейцев. Оттого и случалось часто, что островитян считали воришками и оружие в ход пускали.
Крузенштерн решительно придвигает чернильницу. Отсвет приказа, который он сейчас пишет, распространится на многие годы вперед. Этим установленным раз навсегда правилам общения с аборигенами будут следовать в дальних вояжах своих экипажи судов флота российского.
«Главная цель пристанища нашего, — ложились на бумагу ровные строки, — есть налиться воды и снабжение свежими припасами… Я уверен, что мы покинем берег тихого народа сего, не оставив по себе дурного имени, человеколюбивыми поступками нашими постараемся возбудить живейшую к нам признательность, приготовить для последовательных соотечественников наших народ, дружбой к россиянам пылающий».
Далее Крузенштерн определяет четкий порядок меновой торговли, назначает ответственных за это лиц. И в заключение: «Наистрожайше подтверждается каждому… На берегу и корабле без особого приказания отнюдь не употреблять огнестрельного оружия».
Первым из Маркизских островов открылась Нукухива. Где здесь удобнее выгрузиться? Карты вопрошать о сем бесполезно: они молчат. Надо определиться самим.
Множество жизнерадостных маркизян будто только и ждали появления корабля. Вмиг завязалась торговля. Впрочем, какая это торговля? Маркизяне, как дети, радовались любому железному предмету. А взамен бери любые дары земли и моря. И ученые, и моряки с любопытством разглядывали островитян, знакомились с их жилищами, укладом жизни. Поразительные лодки: двойные, соединенные общей платформой пироги с балансиром, небольшие, не более пяти саженей в длину, а столь устойчивы на воде. И постройки: четыре столба, вкопанные в землю, перекладины. А стены из бамбуковых жердей, крыша из пальмовых листьев — вот и все строение, но в столь райском климате другого, пожалуй, и не надо… Одежды, почитай, никакой и нет на островитянах. Повязки на бедрах — и все. Разве что в дождь на плечи набрасывают нечто вроде длинных рогож. Но зато все тело изрядно татуировано до самых пяток.
А какова пища? Плоды хлебного дерева, кокосовые орехи, бананы: батат, корни таро. Рыба печеная, а чаще сырая. Обмакивают куски ее в морскую воду: соли на острове нет. Много диковинного. Сиди себе под пальмой, попивай прохладный сок ее плодов да заноси на память все увиденное.
А вот и паруса показались. «Нева» припожаловала. Лисянский заходил на остров Пасху и, хотя стоянка была по необходимости кратковременной, узнал столько интересного, что, пожалуй, не грех там остаться бы и на год… Крузенштерн только повздыхал, слушая обстоятельный рассказ капитана «Невы». На Маркизах невцев встретили столь же радушно.
Наступил день отплытия. Участникам экспедиции и верить не хотелось, что навсегда они покидают этот подлинный рай Южных морей. Записи же, которые они увозили, скоро станут просто бесценными, потому что уже спущен на воду корабль, который приведет сюда американский капитан Мак-Кормик, чтобы водрузить на Маркизах звездно-полосатый флаг и обильно пролить кровь островитян. Ну а потом наступит черед французских «цивилизаторов», которые превратят Нукухиву в центр своей миссионерской деятельности в Тихом океане. Отцы-проповедники начнут с фанатическим упорством искоренять местные обычаи и нравы, объявив их дикарскими. Впрочем, к тому времени большая часть маркизян погибнет от пуль колонизаторов или от завезенных европейцами болезней.
После недолгой остановки на Сандвичевых (Гавайских) островах, где не оправдались надежды пополнить запасы продовольствия, корабли экспедиции продолжали идти на север. Но пути их разошлись. Лисянскому надобно было вести «Неву» к острову Кадьяк, где была главная база Российско-Американской компании. Крузенштерн же еще в Петербурге получил предписание идти прямо к Японским островам для выполнения дипломатической миссии. Но течь, течь, все та же носовая течь! Вода в трюмах прибывает, а там грузы, которых так ждут на Камчатке: железо, якоря, парусина, канаты, пушки, порох, свинец, ружья, сабли, пистолеты, медная и оловянная посуда, вина, табак, чай, сахар, мука, крупы и еще многое другое. Сколько они простоят в Японии, неизвестно, и, значит, риск потерять все это слишком велик.
Крузенштерн решает идти прямо на Камчатку, дабы выгрузить там все эти припасы, а потом уж следовать в Нагасаки. Но с этим решением не согласился камергер Резанов и в знак протеста заперся в каюте, почти не показываясь на палубе.
Когда миновали северную границу восточных пассатов, настали туманные дни. Шквалы рвали паруса. Здесь, к востоку от Японских островов, на картах изображались загадочные земли, якобы некогда открытые голландцами и испанцами. Последние нарекли эти земли Рика-дель-Плате и Рика-дель-Ори — «острова, богатые серебром и золотом». Названия сулили сказочные богатства. Вряд ли, конечно, их там можно было ожидать, но всякие земли, расположенные в этой части Тихого океана, очень занимали Российско-Американскую компанию, и потому министр коммерции Румянцев специальным письмом просил Крузенштерна попытаться отыскать острова. Поиски не увенчались успехом. Правда, им сильно мешали густые туманы и шквалистые западные ветры.
Июля тринадцатого дня открылся Шипунский берег Камчатки. А через два дня «Надежда» отдала якоря в Петропавловской гавани после месячного перехода от Сандвичевых островов.
Заснеженные сопки, березовые леса, черные скалы с рассевшимися на них крикливыми чайками отражала спокойная, как зеркало, гладь бухты. Три десятка домишек, обнесенных частоколом, — вот и вся крепостца. В бухте ни единого судна, лишь чернеют вытащенные на берег байдары. Но это своя, родная земля — Отечество. Никогда не видали «Камчатскую землицу» моряки с «Надежды», зато наслышаны о ней были гораздо. Век назад казачий пятидесятник Владимир Атласов со товарищи прошел ее впервые всю, до самого мыса Лопатки на южной оконечности. А немного спустя штурманы Иван Евреинов и Федор Лужин положили ее на карту с градусной сеткой. Крузенштерн вспомнил о долгих беседах в Ревеле со своим однокашником Яковом Берингом, внуком знаменитого командора, основавшего Петропавловск. Да и как было не вести эти беседы, если Яков Беринг в чине мичмана входил в состав несостоявшейся экспедиции Муловского. Жаль Берингова внука, не довелось ему увидеть Камчатку, погиб в турецкую кампанию…
Крузенштерн рассматривает берег в подзорную трубу и видит в крепостце необычайное движение: солдаты наводят на корабль пушки, подкатывают ядра. Что такое? Ах, да! «Надежда» — первый корабль из Европейской России в здешних водах. Неудивительно, что его принимают за иностранный корвет и готовятся к обороне.
Тотчас же на судне взвивается андреевский флаг. Солдаты в крепостце восторженно вскидывают вверх надетые на штыки треуголки и отчаянно размахивают ими. Дождались-таки корабля с далеких берегов Балтики. Гремит пушечный салют — одиннадцать залпов. Не успевают затихнуть их раскаты, Крузенштерн приказывает ответить столькими же залпами корабельной артиллерии.
— Шлюпки на воду!
Всем не терпится сойти на родную землю, обнять соотечественников. Комендант крепости майор Крупский вытирает слезы. И тут неожиданно выступил на сцену Резанов. Облаченный в шитый золотом камергерский мундир, в блеске орденов Св. Анны и Мальтийского креста, он производил весьма внушительное впечатление. Вручая свои официальные бумаги майору, он заявил, что отстраняет от командования судном капитан-лейтенанта Крузенштерна и требует заключить его под стражу. Нет, не простил ему камергер, что поступил по-своему, повел судно в Петропавловск, минуя Японские острова.
Крупский долго читал пергамент, потом просто рассматривал его со всех сторон, видно, впервые держал в руках столь важный документ. Возвратив пергамент Резанову, он долго еще молчал, потом наконец произнес: