И опять, как и всегда, расчеты, выкладки. «Надежда» вышла из Нагасаки с грузом риса и соли. Эти и другие продукты можно оттуда поставлять на Камчатку и в Русскую Америку. Япония же — необъятный рынок для пушнины.
…Здесь, на Английской набережной, не слышалось ни стука карет, ни криков разносчиков. Только шумела листва под порывами ветра с реки. Вместо того чтобы идти к перевозу, моряки, повинуясь безотчетному желанию, зашагали вдоль набережной, любуясь невской перспективой и красками погожего летнего дня, уже угасающего.
— Сколько мы беседовали нынче о нашем с Лисянским плавании, — проговорил Крузенштерн, отвечая собственным мыслям, — а вроде бы и разговора не начинали. Поведать многое еще предстоит.
Густые брови лейтенанта сдвинулись и разошлись. Он улыбнулся, погладил себя по бакенбардам и проницательно взглянул на собеседника.
— Пока живешь, исчерпать себя не можно, так полагает французский философ Дидро, коего я сегодня изрядно почитал. Ну а касательно плавания… Я чаю, даже и потомки наши будут обращаться к нему вновь и вновь. Слишком большие пласты жизни русской оно затрагивает.
Головнин следил за парусом, удалявшимся вниз по течению. Мыслями он уже был там, в Кронштадте, на борту «Дианы».
Константин Бродский
В ЦЕНТРАЛЬНЫХ КАРАКУМАХ
Очерк
Художник Е. Кузнецова
Фото подобраны автором
В моем домашнем архиве хранится интересный документ — пожелтевший лист бумаги, исписанный арабской вязью. Сверху листа — штамп ЦИК Туркменской Советской Социалистической Республики, внизу подпись председателя ЦИК тов. Карпова. Это так называемый «Открытый лист», по-восточному «фирман», — указ местным властям оказывать всемерное содействие биологу Каракумской экспедиции К. А. Бродскому, то есть мне, тогда еще студенту 3-го курса и полноправному участнику правительственной экспедиции в пустыню Каракумы.
Насколько я помню, за время, прошедшее с 1927 года, ни одно издание для широкого читателя не осветило работу этой экспедиции, и мне думается, что в век научно-технической революции интересно поделиться воспоминаниями о том, как проходили научные исследования в Каракумах шестьдесят лет назад.
Экспедиция организовывалась в трудных условиях. Прошло всего десять лет со дня Великой Октябрьской социалистической революции. Советская власть утвердилась на всей огромной территории России, но в Средней Азии она сталкивалась с особыми трудностями: изоляция от Центральной России, религиозная и племенная рознь, хозяйственная разруха, а главное, непрекращающиеся сражения с бандами басмачей, получавших помощь из-за границы. И несмотря на это, заботясь о развитии экономики края, ЦИК Туркменской ССР решил отправить в Каракумы комплексную экспедицию биологов и почвоведов. Главной задачей экспедиции было изучение типов водоемов в пустыне. Основываясь на результатах исследования водной фауны колодцев и временных водоемов, требовалось решить вопросы о происхождении вод, длительности жизни этих водоемов и дать их характеристику. Параллельно с этим ставились задачи и для ботаников, почвоведов, специалистов по наземной фауне.
В экспедиции участвовали известные ученые — профессора первого в Средней Азии и Казахстане университета (САГУ): Даниил Николаевич Кашкаров — знаток фауны млекопитающих, мой отец Абрам Львович Бродский — специалист по фауне одноклеточных-простейших и водной фауне; преподаватели: зоолог Курбатов, почвоведы Скворцов и Францкевич. Общие идеи о необходимости изучения водного режима всего тогдашнего Туркестана разрабатывались почвоведом Николаем Александровичем Димо, но он в экспедиции не участвовал.
Ученые, которых я назвал, оказались в Ташкенте в 1920 году, покинув Москву для организации университета, созданного по декрету В. И. Ленина. Переезд из Москвы был совершен в трудных условиях — на поездах, впоследствии получивших название «поездов науки» или «Ленинских поездов». С первых же дней пребывания в Ташкенте профессора и преподаватели будущего университета активно включились в работу. Так, уже в год приезда в Ташкенте состоялась экспедиция на Аральское море; в последующие годы ученые каждое лето проводили в экспедициях, причем единственным видом транспорта являлась лошадь, поскольку никаких дорог в тех местах тогда не существовало, а были лишь древние караванные тропы.
К времени Каракумской экспедиции весь ее научный состав имел опыт почти семи лет путешествий. А, например, мой отец, типичный «кабинетный ученый», уже в 1922 году писал, что он хорошо освоил верховую езду, а главное, сложную процедуру вьючения животных, что он может это делать не хуже природных кочевников — казахов. Да и сам я начал экспедиционную деятельность с 1920 года, когда мне было всего 13 лет.
Уже в апреле на базе экспедиции в Ашхабаде началась подготовка к предстоящему сложному путешествию. Сложен был даже первый этап подготовки — выбор маршрута. Надо было рассчитать все расстояние в километрах, согласовать их со временем караванного хода (примерно 3 км в час), и все это увязать с временем, потребным для перехода от колодца к колодцу. Последнее было труднее всего: приходилось больше гадать, где расположены эти колодцы, ибо хороших карт не было, а если на имевшихся источники воды и были обозначены, это вовсе не означало, что мы их действительно там найдем. Они могли быть засыпаны или, что еще хуже, испорчены басмачами (в Туркмении их называли колтоманами). Но все же удалось наметить план будущего пути.
Активность колтоманов нам пришлось учитывать серьезно. Они могли напасть на караван, поскольку с территории Афганистана и Ирана часто переходили нашу государственную границу и совершали набеги на местных жителей и советские учреждения. У колтоманов было хорошее оружие английского происхождения и хорошие кони. Их вождь Джунаид-хан еще не был обезврежен и действовал весьма активно. Словом, экспедиции пришлось основательно вооружиться. Кроме дробовых ружей для отстрела птиц и зверей все ее участники, и ученые и проводники-туркмены, получили винтовки-трехлинейки и револьверы системы «наган». А также достаточное количество патронов.
Важным делом был и подбор караван-баши — главного лица экспедиции, погонщиков верблюдов (тюякеш) и рабочих. Начали с караван-баши, и наш замечательный Анна-Ураз очень хорошо справился с подбором тюякеш и рабочих из туркмен, хотя племенные традиции, такие, как пережитки кровной мести, серьезно затрудняли его задачу. Но Анна-Ураз хорошо знал свое дело. Выходец из бедной семьи, он показал себя умелым помощником. Он был чабаном (пастухом) у богатого бая и, кочуя со стадами, изучил все тропы и колодцы в пустыне, а после революции не раз оказывал большую помощь отрядам Красной Армии в их борьбе с колтоманами. А нам Анна-Ураз помог подобрать восемь тюякеш и четырех рабочих, а также лошадей, ослов и верблюдов. Последних нам пришлось купить не менее тридцати — целый караван. Верблюды должны были везти бочонки с водой — шестьдесят штук по три-четыре ведра каждый.
Когда все было собрано и сложено под навесом караван-сарая, наша экспедиция ничем не отличалась от больших торговых караванов, ходивших в древности по Великому шелковому пути.
Научная база в Ашхабаде разместилась в краеведческом музее с чудесным садом-парком перед ним, в котором росли кипарисы и масса цветов. Особенно нас поразили огромные агавы-юкки с жесткими остроконечными листьями. Забегая вперед, скажу, что, когда мы вернулись, эти древовидные вечнозеленые растения выбросили большие, выше человеческого роста, цветочные стрелки, усаженные крупными белоснежными цветами.
Директор музея Билькевич, много сделавший для познания фауны Туркмении, был уже в преклонном возрасте, но все еще полон энергии и, судя по массе черепков, разложенных на огромном столе в подвальном помещении музея, увлекался археологией. Это было вполне понятно: рядом с Ашхабадом расположена Ниса — резиденция древних парфянских царей.
В самом городе я осмотрел любопытные каменные бани очень старой постройки, любовался павлинами в саду мечети бабитов. Само появление этой мечети в старом Ашхабаде интересно. Религиозная секта бабидов, возникшая в XIX веке в Иране, подняла антифеодальное восстание; оно было подавлено, и приверженцы этой секты, изгнанные из Ирана, обосновались в Ашхабаде.
Но всего интереснее был настоящий восточный базар, где в лавчонках, да и прямо под открытым небом выставлялась масса туркменских изделий, начиная с обуви и туркменских халатов и ковров до самых причудливых украшений с полудрагоценными камнями и обилием бирюзы. Много было и различных конских украшений: сбруя с накладным серебром, уздечки с бирюзой и раковинками каури. Особенно меня привлекли чарыки — местная обувь, веками приспособленная для ходьбы по сыпучему песку. Сделаны они из целого куска мягкой кожи, со вздержкой из ремешка по верхнему краю и очень похожи на мокасины североамериканских индейцев. Чарыки не вязнут в песке и, затянутые сверху, не пропускают песок внутрь. Я решил купить их, и потом они мне очень пригодились, особенно когда пришлось много идти пешком по сыпучему песку барханов. Приобрел я и толстые шерстяные носки-джурабы, что предохранило мне ноги от потертостей их стременами, и, конечно, плетку (камчу) и пчак (нож) с арабской вязью на клинке, в ножнах, разукрашенных цветными ремешками. Кожу туркмены дубили специальным дубильным растением — тараном, и она приобретала от этого красный цвет, почему все изделия из кожи, включая и чарыки, были красные.
Наконец 21 апреля наш караван вышел из Ашхабада. Апрель — весенний месяц даже в Каракумах, и не было той жары, какая стоит с мая по сентябрь, когда совсем нет дождей и температура в тени поднимается: до 50°, а почвы — до 80°. Караван построили в походном порядке — впереди верблюд Анна-Ураза, за ним, ступая в затылок друг другу, растянулись остальные. По бокам каравана едут всадники, одни на лошадях, другие на ослах. Весьма колоритную фигуру представляет наш завхоз Никифоров: он едет на осле, длинные ноги завхоза чуть не волочатся по песку, над головой он держит о