Дело в том, что владения Кандалакшского заповедника — это несколько материковых участков в районе Белого моря и острова. Около пятисот островов. Они разбросаны по Кандалакшскому заливу Белого моря, а три архипелага находятся в Баренцевом море — Семь островов, Гавриловские и Айновы. Почти семьдесят процентов площади заповедника — морская акватория. Главное направление его исследований — орнитология. Собственно, заповедник и был создан в 1932 году для охраны водоплавающих птиц, и прежде всего гаги обыкновенной. Гагачий пух, как известно, ценится издавна.
Мы вспоминали Василия Ивановича Вощикова, лесника на острове Анисимов, старейшего работника заповедника. Только на время войны расстался он с Белым морем: воевал в пехоте, дошел до Австрии и снова вернулся на свои острова… Рассказали, как встретил нас Василий Иванович, сухонький старичок в выцветшей рубашке.
— Опять корреспонденты? Покоя не дают.
— Недавно навещали? — Мы ощутили неловкость.
— Дак трех годов не прошло, как гостевали…
При этих словах наши хозяева улыбнулись, а Юра сказал:
— Узнаю Вощикова. Я у него на кордоне свою первую зиму провел.
— А на острове Ряжков были? Как там Бианки, Леночка Шутова? — спросила Иветта Павловна.
Виталий Витальевич Бианки и его лаборантка интересовали Иветту Павловну не случайно. Исследования орнитологов в Белом море во многом смыкаются с работой их коллег на Баренцевом: один объект наблюдений — птицы морских побережий.
— У них горячая пора, как и у вас, наверно… — ответила я, вспомнив плавание с орнитологами по Кандалакшскому заливу, от одного заповедного острова к другому.
— Да, — отозвалась Иветта Павловна. — К тому же их «владения» как бы дважды заповеданы: они входят в водно-болотные угодья, имеющие международное значение как места обитания водоплавающих птиц. Так же как залив Матсалу в Балтийском море, дельта Волги, озера Иссык-Куль и Ханка, залив Сиваш в Азовском море…
Так мы сидели и неторопливо разговаривали под шум дождя и почему-то совсем не чувствовали себя на отрезанном от мира острове. Пробегаю глазами корешки книг на стеллажах в соседней рабочей комнате: Вернадский «Биосфера», Куллини «Леса моря. Жизнь и смерть на континентальном шельфе», «Основные вопросы генетики»… Юра следит за моим взглядом, молча попыхивая сигаретой, и чувствуется, что ему хочется вернуться к столу, где стоят весы, разложены папки и тетради.
— А вот и солнышко проглянуло… — говорит Иветта Павловна, давая понять, что разговорам конец. Она поднялась, сняла с гвоздя штормовку и бинокль.
Иветта Павловна шла работать, и мы попросили взять нас с собой: острова мы еще не видели.
Тропа вела в глубь острова, к маяку. Не успели пройти несколько десятков метров, как наткнулись на потемневший сруб колодца. Рядом стояла вешка.
— Этот колодец, — заметила Иветта Павловна, — еще печенгские монахи рыли. Они приплывали сюда на лето — охраняли гаг, заготавливали сено. Дно колодца выложено камнями. Летом, в жару, бывает, кружками приходится воду черпать, а к весне среди сугробов только и найти его можно что по вешке…
Единственная тропка на острове была проторена среди высоких густых трав. Качались на ветру налитые колосья волоснеца; в низинах поднимались гигантские зонтичные; на лугах, похожих на пестрый ситец, цвели иван-чай, герань, гвоздика, ромашки, дрема красная. В приозерных впадинах ярко зеленели сырые осочники и болотное разнотравье. Но вот тропа чуть поднялась на холм — и сразу открылись заросли папоротника, зеленые подушки вороничника, усыпанные черно-сизыми ягодами…
Вспомнилось: Айновы острова часто называют «полярным оазисом». Они в отличие от многих других островов Баренцева моря испытывают сильное влияние Нордкапской ветви теплого Гольфстрима. И все-таки это было Заполярье… Чего-то привычного не хватало в пышном и красивом убранстве островной земли, и я не сразу поняла, что не было деревьев. Никаких. Ни одного. Только травы по пояс…
Мы шли, как сказала Иветта Павловна, посмотреть западную колонию тупиков. Там дежурила практикантка Лиля Петрашкевич.
Миновали маяк, и тропа незаметно стала спускаться к морю. Вот уже видна дощатая будочка. Это наблюдательный пункт. В таких же будочках на других концах острова работают сейчас Марина Голышева и Лена Морозова, тоже студентки-практикантки из Петрозаводска. Неподалеку от берега тропа исчезает, и мы прыгаем через глубокие колдобины, густо поросшие травой. Иветта Павловна сдержанно смеется:
— Это тупики поработали. Они роют в земле длинные ходы-норы и откладывают в них одно-единственное яйцо. Сейчас там уже птенцы. А птенцы перед вылетом несколько дней выходят ночью из норы и тренируются, делают разминку. А вот и сам тупик…
Небольшая черно-белая птица с громадным красным клювом, похожим на топорик, пикирует с высоты и тут же скрывается в траве.
— Корм принесла, — говорит Иветта Павловна.
Из будочки выходит белокурая девушка в спортивном костюме. Медленно идет по берегу, приподнимая и осматривая разложенные на камнях сетки-ловушки.
— Не ловятся тупики, — первое, что говорит Лиля, когда мы подходим к ней.
— Терпение, Лиля, терпение, — Иветта Павловна слегка коснулась рукой плеча девушки. — Запомните: без наблюдений, а значит, без терпения орнитология существовать не может. Здесь контрольные норы, — Иветта Павловна повернулась в нашу сторону, — в них мы каждый год отлавливаем тупиков, помечая цветными метками для последующих наблюдений, измеряем. Красный роговой чехол на клюве тупика ежегодно сменяется, и количество бороздок на нем с возрастом увеличивается. Узнав закономерность этого увеличения, можно будет по клюву определять возраст птиц, — Иветта Павловна объясняла обстоятельно, как, видимо, привыкла говорить со студентами.
Саша Рогов, инженер и изобретатель, внимательно выслушал Татаринкову, потом осмотрел сетки, что-то начертил на песке и тут же предложил сделать такую ловушку, что вся западная колония завтра будет у Лили в руках. Студентка повеселела, улыбнулась, и они вместе с Иветтой Павловной пошли в будочку посмотреть тетрадь наблюдений.
Потом мы сидели в зарослях сухой прибрежной травы и наблюдали за птицами. Неумолчный шум наполнял просторное небо. Носились чайки, кричали, хохотали, дрались. Степенно плавали у берега гаги с выводками. Быстро и коротко взмахивая крыльями, кружились, словно в карусели, над берегом и водой тупики.
— Смотрите! — Иветта Павловна протянула мне бинокль. — Видите, в клюве у тупика рыба? Наблюдайте, что будет дальше…
За тупиком погнался поморник, пытаясь отнять добычу. Через несколько минут тупик выпустил рыбу. Поморник попытался подхватить ее на лету, но промахнулся. Рыба упала на землю, и поморник тут же потерял интерес к преследуемой птице и рыбе. И начал высматривать другую жертву.
— Поморник никогда не поднимет упавшую рыбу, — заметила Иветта Павловна. — На это есть чайки. Но посмотрите, сколько тупиков спокойно пронесли рыбок в норы, пока поморник гонялся за одним!
— Наблюдения — ваша главная работа на острове? — спросила я.
— Наша задача, если говорить о ней в широком плане, — многолетний контроль за состоянием природных биоценозов. Контроль, который осуществляется главным образом с помощью наблюдений. «Летопись природы», которую мы ведем постоянно из года в год, — вся строится на наблюдениях. Но конечно, у каждого есть и своя тема. Рюрик Григорьевич занимается воробьиными, я — чайками. Как вы понимаете, в основе наших научных материалов тоже лежат наблюдения.
Вечерело. Блекло, но не темнело небо. Ровный серебристый отсвет его ложился на воду, и казалось, что наш остров плывет к пылающей тучке на горизонте, в которую пряталось солнце.
Обратно Иветта Павловна повела нас через остров к восточному берегу. Мы пробирались сквозь густые травянистые заросли, шли по берегам синих озер, и хозяйка острова на ходу рассказывала, что на этом клочке земли есть озера: Большое, Среднее и Малое, Северное и Западное и озеро Недоступности, спрятавшееся среди болот, и две Лужи — пресные ванны в каменных берегах, там всегда много гнезд и птиц, а бухта, возле которой стоит домик, носит название Ключевая из-за обилия пресных источников, и есть еще мыс Робинзонов, с которого хорошо просматривается Малый Айнов…
Наконец Иветта Павловна остановилась и тихо произнесла:
— Есть на острове и Памятник.
Мы огляделись и в густом пестром разнотравье заметили остов самолета. Проржавевшая рама фюзеляжа, пушка, погнутые, пробитые пулями лопасти пропеллера. На деталях двигателя выбиты цифры и русские буквы…
Чайки беспокойно носились над нами, и Иветта Павловна, отведя рукой листья папоротника, нашла рядом с покореженным металлом затаившуюся птицу. Крупный серый птенец чайки (по-местному — чебарь), оставаясь неподвижным, таращился на нас бусинками глаз. Иветта Павловна прикрыла птенца травой, Саша поднял лопасти пропеллера и установил их так, что теперь они были видны издалека. Мы вставили крупные ромашки в пулевое отверстие и молча постояли, думая о том, кто погиб на этом острове лет сорок с небольшим назад…
Вернувшись на кордон, я долго изучала карту острова при немеркнувшем свете неба. Карта была нарисована на белой стене печки в комнате практиканток. Желтая береговая полоса, зеленое поле с синими пятнами озер, красный маяк и домик…
Пришли с наблюдений Марина, Лена и Лиля. Мы рассказали им про самолет (девушки приехали несколько дней назад), и Марина поставила жирную точку у восточного берега, чтобы завтра побывать там.
День второй. «Растите и прилетайте».
Сегодня нам предстоит обойти по берегу весь остров. Для Иветты Павловны это рабочий обход, который она совершает примерно раз в три дня в любую погоду, для меня — продолжение знакомства с островом.
Саша остался мастерить ловушку.
Мы шли по берегу, прыгая с валуна на валун. Галька сыпалась из-под ног, коварно пошатывались каменные плиты. Иветта Павловна ухитрялась на ходу осматривать в бинокль горизонт, море, близкие волны, на которых качались птицы, узкую полоску береговых камней, тоже усеянную птицами. Иногда, приостанавливаясь, она доставала блокнот из кармана штормовки и делала записи. «Что вы записали сейчас?» — полюбопытствовала я, когда мы задержались возле небольшой бухточки, где плавала гага с тремя гагачатами.