— Тогда, — повторил натуралист, — Пьер Лезо дал орангутангу урок послушания: он привязал несчастное животное к стволу дерева около илистого берега… Да, около тех самых вонючих и вязких берегов, пахнущих болотом… А сам растянулся на веранде бунгало с винчестером на коленях…
Орангутанг плакал, а Лезо смеялся. Орангутанг рыдал, как человек, не переставая. Затем закричал от ужаса. Кусок грязи пришел в движение, и большая обезьяна испугалась, очень испугалась… Вам знаком холодный взгляд крокодила? Это — лед. Это — взгляд акулы-людоеда. Ни у какого другого животного нет такого холодного взгляда… Акула? Нет! У акулы воинственный взгляд. Крокодил не воюет. Он ждет, когда к нему придут все козыри. Это — демон!
Обезьяна, которую привязал Лезо, привлекла внимание одного из них, самого большого. Своим хныканьем орангутанг имел несчастье дать понять ему, что он целиком в его власти. Вы понимаете?
Крокодил ждал добычу в течение часа, двух, трех часов. Он опасался ловушки. Лезо со своей стороны был тоже терпелив. Он показывал обезьяне, какие они злые, эти типы, что приезжают из Европы за деньгами. Наконец крокодил сбросил с себя ил, чтобы лучше видеть, и орангутанг отчаянно завизжал, умоляя на своем обезьяньем языке простить его. Он орал изо всех сил, он плакал, говоря, что научится чему угодно, если Лезо придет ему на помощь. Но Лезо лишь улыбался и не двигался с места… Дурак был этот Лезо!
Крокодил вылез из тины и посмотрел на обезьяну как на добычу, и орангутанг затрясся всем своим телом. Мне так потом рассказывал, бравируя, Лезо. Он смеялся, говоря, что обезьяна с ног до головы покрыла его ругательствами, когда крокодил резким движением смахнул с глаз воду и вылез на берег. Его холодный взгляд гипнотизировал обезьяну. Она визжала и умоляла Лезо, и это придало крокодилу смелости. Он устремился к дереву. Но Пьер был тоже начеку и давно ждал этого момента. И когда крокодил раскрыл пасть, Пьер Лезо быстро вскинул ружье: он не хотел лишаться своего будущего. Пуля попала крокодилу в глаз, и бронированное чудовище с тяжелым плеском рухнуло в тину и забилось в предсмертных судорогах, обдав обезьяну грязью и илом…
Теперь вы видите, что за человек был этот Лезо?
На другой день, когда я приплыл навестить его, он мне все это с подробностями изложил и потом долго смеялся. Я едва не набил морду этому самоуверенному сопляку! А бедная обезьяна так боялась, так боялась, что Лезо снова подвергнет ее этой пытке, что услужливо суетилась вокруг меня и, как заводной манекен, показывала все, чему ее обучил Лезо. Это омерзительно! Готов держать пари, не одну ночь ей снился леденящий взгляд крокодила, и каждый раз, когда хозяин смотрел на нее, по шкуре животного пробегала нервная дрожь. Она дрожала так, будто у нее после долгой болезни наступил кризис… Крокодил подстерегал ее три часа. Вы понимаете?!
— Посмотрите на него! — кричал француз. — Он больше не капризничает! Я его обуздал. Сюда! — тявкнул Лезо, обращаясь к орангутангу. — Принеси мне бутылку!
И надо было видеть, как обезьяна бросилась ее искать! Она побежала так, словно для нее это был вопрос жизни и смерти, и мне кажется, что именно так она и думала. А Лезо корчился от смеха, паясничал и клялся, что взгляд крокодила — лучшая в мире плеть…
— На следующей неделе я повезу ее в Сингапур, — орал Лезо, — там сяду на пароход до Коломбо, затем морским почтово-пассажирским до Парижа… Пять тысяч франков в неделю! Вы еще прочтете обо мне! Да! Вы узнаете много интересного о Пьере Лезо, пардон, профессоре Пьере Лезо и его ученой обезьяне…
Шрайбер сделал паузу в своем рассказе. Ветер, прилетевший с Целебесского моря, заполнил собой джунгли, качнул вершины пальм, с громовым шумом, как будто впереди продирался сквозь лес полк кирасир, ринулся сквозь заросли на поляну фикусов, проскочил поляну и умер на аллее, оставив место той особенной тишине, которая царапает нервы. Казалось, ночь напрягает слух, чтобы подстеречь нечто, и знает, что оно не замедлит явиться.
— Продолжайте же, — с нетерпением попросил я. — Рассказывайте, что было дальше?
— Дальше?.. Четыре дня спустя, — вновь начал Шрайбер, — я спустился на лодке по Самарахану к Лезо. Как обычно, позвал хозяина, но не получил ответа. «Наверное, он в лесу, — подумал я, — пойду-ка в дом и дождусь его там»… Было чертовски жарко — Самарахан не дачное место. Нет! Совсем не дачное…
Знакомо ли вам такое чувство, что тишина может быть слишком тихой? Так вот, иногда я в джунглях чувствую покой, который наводит на размышления, более того — вызывает подозрение… Именно такое ощущение было у меня сегодня вечером, когда из клетки выскользнула змея. В лесу это спокойствие часто душит треск цикад и, кажется, мешает шевельнуться травинке. Да! Каждый раз, когда я чувствую эту тишину, я настораживаюсь. Я не боюсь, но знаю, что другие создания чувствуют такие вещи несоизмеримо тоньше, нежели мы с вами. Для меня это сигнал! Вторичный сигнал… Именно тишину такого рода я встретил, когда шел по аллее, ведущей к бунгало Лезо. Она касалась меня тысячью холодных липких рук.
У меня небогатое воображение, но в джунглях даже тупицы кончают тем, что кожа начинает чувствовать, видеть и слышать. А в тот момент моя кожа работала сверхнапряженно. Она что-то говорила моему сознанию, но мозг не в силах был это понять… Буквально на кончиках пальцев я пересек заросли манговых деревьев в конце аллеи. Почему? Я не знаю, но тем не менее шел на цыпочках.
Я был накануне какого-то открытия. Я это знал. Я остановился, скользнул взглядом сквозь ветви и что-то увидел. Да, я увидел нечто такое, что заставило меня попытаться осмыслить новость, которую кожа силилась мне сообщить. Я знал и не знал. Вы понимаете?
Я подумал о том, что сделал Лезо с орангутангом, которого он привязал к дереву и заставил пережить минуты дикого ужаса. Насторожившись, я посмотрел на веранду бунгало. Мне показалось, что я вижу обезьяну, привязанную к дереву, и крокодила, гипнотизирующего ее, а затем… Мысль озарила меня, как молния. Мне показалось, что на голову мне свалился мешок с песком…
В течение трех минут я не мог сдвинуться с места. Затем нетвердой походкой направился к веранде. Знаете ли вы, что там было? Большой красивый орангутанг, беспомощно теребивший ружье француза, и он плакал, как человек.
— Лезо! Где Лезо?! — закричал я. — Где он?
Орангутанг одним махом вскочил на ноги и посмотрел на меня, как будто понимает мои слова. Ноги у меня сразу же стали ватными. Я думал, что вижу страшный сон, затем понял, что это правда. Эта тишина, плачущая обезьяна и какое-то чувство, говорившее мне, что не следует учить животное многому.
— Лезо, где ты? — все еще не веря, закричал я. — Покажись, где ты? Слышишь?
Орангутанг вытер слезы с сизой заплаканной физиономии, прикоснулся к моему плечу толстой волосатой лапой и проковылял вперед. Он направился, еле волоча ноги, к тому топкому илистому берегу, где привязывал его Лезо, чтобы дать урок послушания.
У меня закружилась голова. Эта атмосфера выворачивала все мои чувства наизнанку. Я уже понял, что произошло. Да, я знал! Мое сознание собрало все детали воедино, как кусочки детской головоломки. Я помнил, что сделал Лезо с этим животным. И мне была хорошо знакома способность орангутанга к имитации, которой обладают многие обезьяны. И еще я знал, что Лезо часто бывал пьян, очень часто, идиот…
Крепко сжимая ружье в руках и обливаясь холодным потом, я следовал за ним. Приблизившись к знакомому месту, я стал искать глазами что-нибудь такое, что подтвердило бы мою догадку. Да, доказательства были на месте!.. Рукав куртки, привязанный к дереву, где француз пытал свою обезьяну, и этот рукав… не был пустым. Нет! Веревки были затянуты вокруг кисти Лезо, и они были очень прочными…
Все встало на свои места. Должно быть, Лезо был мертвецки пьян. Вы понимаете?! И в то время, когда он находился в подобном состоянии, мысль о мщении пришла в голову этому несчастному животному: заставить своего мучителя почувствовать дрожь, которую вызывает взгляд чешуйчатого демона. Очевидно, копируя хозяина, орангутанг притащил Лезо на берег, привязал, к дереву, взял ружье и, подражая французу, уселся на веранде, чтобы «подстеречь» первое же из этих созданий, которое обнаружит, что Лезо находится в его распоряжении.
Для меня это было так ясно, так ясно! Бедное животное, бедный глупый Лезо… Он всему научил обезьяну, даже стрелять, но — увы! — забыл научить ее заряжать оружие… пренебрег одной маленькой деталькой. Досадно, не правда ли? Ружье было пустым, и, когда крокодилы вышли из тины на берег, обезьяна ничего не могла поделать. Она беспомощно нажимала на курок, теребила затвор и плакала, плакала, как человек, до самого моего прихода…
— Что вы сделали потом? — воскликнул я, пораженный.
— Я?.. Ничего не сделал, — спокойно сказал Шрайбер. — Лезо поведал мне, как он пытал это бедное животное… Судьба — Немезида — дайте ей имя, какое вам нравится, — идет странной дорогой… Я печально смотрел на орангутанга, а он отступал под моим взглядом, плакал и уходил все дальше и дальше в джунгли. Он оборачивался несколько раз, пока его совсем не поглотили заросли. Где-то там, — натуралист махнул рукой в сторону черно-голубого леса, — до сих пор бродит орангутанг, весь во власти трагедии, навязанной ему человеком…
Ночь безмолвствовала.
Борис Наконечный
ДОБЫТЬ СОБОЛЯ
Рассказ
Художник И. Гансовская
— …Он-то уже не способный на дело. Маленько щенят учил, да, видно, конец теперь. Дохаживает!.. Доплелся бы хоть в деревню.
Иван снял с деревянного крюка котел, который висел над костром у самой двери, вылил болтушку в корыто, вырубленное кое-как из ствола осины, нагреб туда снега, таким нехитрым способом остужая корм, оперся на посох. Лайки, конечно, сидели полукругом, облизывались, но приступить не смели; тайком от хозяина кое-кто поднимал губу и показывал клыки. Из тьмы, в круг пляски теней и света, медленно вошел старый пес, одетый в косматую «глухую» шубу, лапы у него были очень широкие, как у росомахи, он начал лакать нехотя и съел очень мало. Мы вошли в избушку.