В дымном полумраке зазвучал надтреснутый голос старейшины племени Локора, который, пожалуй, единственный знал всю запуганную историю семейства Сиваренга. Откуда-то появилась деревянная чаша и неторопливо поплыла по кругу, передаваемая из рук в руки. Локор нараспев произносил несколько фраз, рассказывающих о каком-нибудь эпизоде из жизни Сиваренга или его жены, и собравшиеся хором повторяли их. Это означало, что вольное или невольное прегрешение прощено. Каждый, кому по очереди попадала чаша, старательно перемешивал в ней жиденькую кашицу из воды и краснозема, что означало: «Похоронено и забыто».
На следующий день «парпара» достигла своей кульминации. Но как не похоже было настроение участников на то, что я видела вчера! Пришли все родственники и соседи Сиваренга. Веселая сутолока, смех, громкие голоса. Наконец собравшиеся вытянулись в длинную цепочку, причем каждый мужчина держал за талию стоящую впереди женщину. Выделывая замысловатые па и распевая песни, многоногая «гусеница» не спеша поползла к дому Сиваренга. Выстроившиеся на ее пути старухи благословляли веселящихся, метко выплескивая каждому в лоб пригоршню молока.
Пара за парой втягивались в дом Сиваренга, чтобы пройтись в танце вокруг важно восседавших в центре комнаты хозяев. Когда в дверях появились последние участники, Локор подал знак, и жена Сиваренга вылила на земляной пол содержимое вчерашней чаши с «волшебной» кашицей: вместе с водой зло уйдет в глубь земной тверди, а краснозем из «волшебной смеси» преградит ему путь обратно к людям.
На языке покотов «парпара» означает весьма прозаическое слово — «смешивать». Однако оно символизирует очень важную черту их духовной жизни: чувство глубокой ответственности каждого за судьбу любого из соплеменников. Этот ритуал лишь один из многих, которые регламентируют всю жизнь покотов, лежат в основе их мировоззрения и социальной структуры. Каждый покот уверен, что, если члены клана сообща выразят ему свои добрые чувства, это гарантирует здоровье.
Это племя принадлежит к группе нилотских. Вместе с родственными племенами оно насчитывает около 220 тысяч человек и проживает в отдаленных приграничных районах Западной Кении и Восточной Уганды. Среди многочисленных этнических групп Восточной Африки покоты, пожалуй, меньше других затронуты современной цивилизацией и поэтому сохранили свой традиционный уклад.
Чтобы понять его, на первое время мне пришлось стать послушной и прилежной ученицей. Мой наставник, мудрый старик П'Катиени, не жалел времени, помогая чужестранке разобраться в древних верованиях, которые до сих пор определяют повседневную жизнь его племени.
Вначале я поселилась в общине Чепоптукой, состоявшей примерно из тридцати семейств, которые, как и все остальные покоты в округе Вей-Вей, занимались возделыванием земли. Встретили меня радушно. Без лишних слов мужчины нарубили деревья и соорудили легкий каркас хижины на берегу реки. Затем пришли женщины и покрыли крышу охапками травы. Циновки из тростника заменили стены. Но не прошло и месяца, как я почувствовала себя ужасно одинокой в моем живописно расположенном жилище. Сами покоты предпочитали селиться на окружающих речную долину холмах, а сюда спускались лишь обрабатывать свои маисовые поля: в речной долине чаще бывали случаи заболевания малярией. Конечно, никаких строго проверенных научных данных на сей счет у них не было, но это вполне возмещает практический опыт.
Вначале жителей Чепоптукоя удивляло, что я не только поселилась здесь, в глуши, где появление белого человека большая редкость, но и старалась жить их жизнью: сама обрабатывала небольшое поле у реки, засевала его маисом и сорго, а когда наступало время, убирала урожай. Постепенно мы подружились… Немалую роль в этом сыграло и то, что я старательно изучала язык покотов с помощью Пола и Рейчел, двух молодых людей, которые окончили миссионерскую школу и вполне прилично говорили по-английски. Поскольку у покотов нет письменности, мне пришлось придумать собственный алфавит, чтобы составить словарь их языка. В восторге от столь важного «изобретения» я решила подарить его моим радушным хозяевам. Однако когда П'Катиени познакомился с ним, то, к моему величайшему удивлению, отнесся к предложению ввести в обиход собственную письменность отрицательно. «Зачем рисовать то, что можно просто сказать» — таков был его приговор, который конечно же никто не осмелился подвергнуть сомнению.
Впрочем, все это произошло позднее. А пока существовал языковой барьер, и приходилось довольствоваться тем, что видели глаза. А посмотреть было на что. Особенно красочно выглядели женщины: обильно умащенные маслом волосы заплетены в тоненькие косички; в ушах огромные серьги из полудюжины медных колец; на шее яркие бусы, уложенные в несколько ярусов; расшитые разноцветными железными и деревянными шариками широкие пояса и множество браслетов — стальных, медных, алюминиевых — на предплечье, у кистей, на лодыжках. По сравнению с ними мужчины были воплощением скромности — одна-две ниточки бус с табакеркой из бараньего рога, да у некоторых на голове раскрашенная шапочка из глины, закрывавшая волосы.
На две трети племя покотов состоит из землепашцев. Место их обитания — Черангани-Хилз, где выпадает достаточное количество дождей. Остальные занимаются скотоводством в долине Рифт-Валли. Социальная структура у обеих групп схожа, причем они поддерживают тесные экономические связи, обменивая зерно на молоко и другие продукты животноводства.
На первый взгляд холмы близ горы Черангани (высота 3444 метра) слишком круты и высоки, чтобы можно было заниматься земледелием. Склоны покрыты буйной растительностью, а вершины часто окутаны облаками и туманом. Но если приглядеться, видишь, что крестьянские дома поднялись на высоту до 7–8 тысяч футов, а в долину спускаются поля. Три-четыре семейных клана составляют общину, которой принадлежит вся окрестная местность. Сложная система родственных отношений, постоянно корректируемая с помощью браков, дает возможность каждой семье возделывать поля в разных местах общинного землевладения. Без этого по котам просто не удалось бы сохранить их традиционную систему ведения сельского хозяйства, хорошо приспособленную к здешним условиям. Чтобы застраховаться от возможности неурожая, они сеют различные культуры на разной высоте. В поле мужчины и женщины обычно работают вместе. А в горячую пору уборки или сева соседние семьи часто объединяются в «бригады» и поочередно обслуживают наделы каждого члена такого кооператива. Словом, «отсталые дикари», какими их склонны считать на Западе, без подсказок со стороны сами пришли к выводу о преимуществе коллективного труда.
Однажды августовским утром я отправилась навестить Каму Чероп — «Мать дочери дождя», которая жила на соседнем холме. На небольшой площадке возле дома сгрудились козы и овцы. Тут же, рядом играли малыши. Самая старшая из детей, десятилетняя Чероп, доила козу, не забывая при этом приглядывать за младшим братом, который занимался ответственным делом, требующим изрядного терпения, — выбирал клещей с ушей у овец. Время от времени, когда мальчику надоедало это занятие и он начинал сердито шпынять своих бестолковых клиенток, сестра разрешала маленький перерыв. Причем делала это на удивление деликатно: посылала его посмотреть, не идет ли мать.
Наконец подошла и сама Кама Чероп, ходившая нареку за водой, и принялась за приготовление завтрака: взяла несколько пригоршней намолотой маисовой муки и засыпала в горшок с кипящей водой. Когда «пан», густая каша, сварилась, дети уже чинно сидели на земле вокруг очага. Но прежде чем оделить их едой, Кама Чероп положила пять полных половников в небольшую корзиночку, заботливо прикрыв ее сверху листьями. Это был завтрак, который она отнесет в поле мужу. Затем она разделила содержимое горшка поровну между детьми. Сама мать довольствовалась тем, что осталось на стенках. Потом последовало «второе блюдо» — молодые побеги какого-то растения. Конечно, такое меню может показаться слишком скудным. Особенно тем, кто думает, что в Африке негры днями лежат под пальмами и едят разные экзотические плоды. На самом деле природа здесь не балует человека. Многие страны континента из-за засух находятся в критическом положении, выбраться из которого им никак не удается. А у покотов голода нет.
Когда скромная трапеза была окончена, я вместе с Камой Чероп пошла в поле к ее мужу Морваренгану, занимавшемуся прополкой. К середине августа основные работы закончены, и место взрослых вот-вот займут дети. Сидя на высоких помостах, устроенных на сухих деревьях, они будут отгонять птиц, оберегая всходы. Дело это очень ответственное: стоит немного зазеваться, и урожая не видать. Но покотские ребята, несмотря на возраст, относятся к своим обязанностям с усердием, так что контролировать маленьких сторожей нет нужды.
Для взрослых же наступает передышка. Под большим развесистым деревом почти ежедневно устраивается «кок-во» — общее собрание мужчин семейного клана или даже всей общины. На нем решаются возникшие споры, обсуждаются последние новости, прикидываются планы на будущее.
У женщин есть свой «клуб» — каменная плита метра три в диаметре под старой акацией. Эта плита, которая называется «гхатой», служит вовсе не трибуной, а используется для куда более прозаической цели: на ней пять-шесть хозяек одновременно толкут зерно, пока остальные терпеливо дожидаются своей очереди. Впрочем, помол муки служит лишь предлогом собраться вместе, чтобы вдоволь посудачить, попеть, посмеяться. У «гхаты» они могут сидеть целыми днями, если нет каких-либо срочных дел. А у женщин везде это понятие растяжимое. Зато во время страды «клуб» пустует, а хозяйки на скорую руку толкут маис дома в ступах или дробят на маленьких жерновах.
Вообще покоты живут согласно древним, раз и навсегда установленным правилам. Общаться с духами и выполнять священные ритуалы имеют право только самые мудрые старики. А вот профессия предсказателя никаких возрастных ограничений не имеет. Если даже человек молод, но хорошо зарекомендовал себя по части прогнозов, он пользуется всеобщим уважением. Община может даже преподнести ему щедрые подарки, чтобы узнать, когда начнутся дожди, как лучше уберечь скот или вырастить обильный урожай. Причем речь идет вовсе не о надувательстве, когда колдун с важным и таи