Филипп снова попытался лечь на спину, выпустив веревку из рук. Мучительная тошнота и головокружение одолели его. Стараясь побороть надвигавшуюся слабость, он стал дышать глубоко и ровно, защищая ладонями рот. Постепенно болезненные ощущения прошли, и он погрузился в странное, похожее на сон оцепенение. Не было ничего — ни холода, ни боли, ни собственного тела. Мысли смешались, и только отрывочные видения вставали перед ним: звездное небо, лазоревая раковина в его руке, ночной город, проплывающий под крылом самолета… Он тоже плывет сейчас, все дальше и Дальше, раскачиваясь и скользя в стремительном движении, бесшумном и плавном, словно полет во сне. Нимфа Калипсо, корабль, Уходящий от берега… И вдруг отчетливо и ясно, разрушив дремотное забытье, возникло сознание того, что он не чувствует больше рывков веревки. Филипп взмахнул отяжелевшей рукой, провел вдоль тела, нащупал узел на поясе. Нет, она здесь, он ощущает ее, но смутно и неуверенно, словно сквозь толстую перчатку. Почему она поддается так легко? Неужели выпал из трещины якорь? Повернувшись на бок, Филипп несколько раз перехватил веревку, быстро потянув ее на себя.
Сильный удар, вспыхнувший мгновенным испугом и болью, отбросил его назад. Он перевернулся на спину, и вода хлынула в рот, разрывая горло и легкие. Задыхаясь, он вылетел на поверхность и снова наткнулся на невидимую преграду, инстинктивно обхватив ее руками. И тотчас знакомое ощущение возникло в его распухших, стертых веревкой ладонях. Камень… Ошеломленный, всхлипывая от слабости и пережитого ужаса Филипп вполз на него, срываясь и царапая кожу об острые раковины.
…Он долго сидел, опустив голову на согнутые колени. Потом, дрожа и пошатываясь, встал на ноги, подставляя лицо спокойному ветру. Потрясенный, но уже овладевший собой, он ждал рассвета и, думая о дне, который настанет для него, смотрел в темноту и слушал затихающий шум океана.
Жан-Пьер Алле
ПОХОДВ ВЕЛИКИЙ ЛЕС «ИТУРИ»
Перевод с английского В. Панкратьева
Фото переводчика
Я бросил взгляд на карту. Мой маршрут пролегал мимо озера Киву к городу Гисеньи, далее на север к городу Бени и затем на юго-восток, в лес «Итури». Вскочив в кабину своего грузовичка марки «шевроле», я повел его строго на восток. Стоял июнь. В моем распоряжении был отпуск после двухлетнего пребывания в Западной Африке. Наконец-то я мог навестить родителей в Кисеньи, а заодно и побывать у пигмеев бамбути, о которых хранил воспоминания с детства. Мы с «шеви» пересекли по крайней мере сорок мостов и в трехстах километрах от Шабуды приступили к спуску к озеру Киву по спиральному пути с опасными поворотами. На его побережье, на пяти небольших полуостровах, раскинулись виллы и изумительные сады Букаву, который казался сверху зеленой рукой с пальцами, уходившими в воду. Здесь начинала свой стремительный бег река Рузизи. Видневшиеся вдали складчатые холмы Руанды вздымались из голубого озера. Я въезжал в зону Центрально-Африканского грабена, или в Центральную рифтовую долину — гигантский разлом в земной коре, простирающийся на тысячу четыреста километров от реки Замбези в Мозамбике до Нила в Северной Уганде. Эта обрамленная высокими горами и действующими вулканами громадная расщелина в земной поверхности шириной в сорок километров отделяет влажные экваториальные леса от восточноафриканских саванн. Между своими неровными стенами она вмещает длинную цепь Центрально-Африканских озер: Ньясу, Танганьику, Кивуидр. Дальше на востоке одиноко расположилось в отдельном бассейне самое большое на континенте озеро Виктория. К юго-западу также изолированно расположены мелкие заболоченные озера Бангвеоло и Мверу. Озеро Виктория представляет собой внутреннее море, превосходящее по площади территории Ирландии или Западной Вирджинии (США). Озеро Танганьика производит наиболее сильное впечатление: оно самое глубокое (1435 м) и протянулось в длину извилистой лентой на 670 километров. Озеро Киву — одно из самых малых. Его площадь в 2650 квадратных километров вдвое превосходит площадь Нью-Йорка. Зато оно расположено на рекордной высоте — 1460 метров. Для приезжих из африканской глубинки, таких, как я, побережье озера выглядело Швейцарией или даже французской Ривьерой, прохладным раем в нескольких километрах к югу от экватора.
Я повернул на Букаву и направился к восьми гигантским вулканам горной цепи Вирунга, находящимся к северу от озера Киву. Последнее извержение двух из них — Ньямулагира (3051 м) и Ньира-гонго (3470 м) — произошло в 1948 году. Остальные шесть вулканов — Карисимби (4507 м), Микено (4437 м), Мухавура (4113 м), Ви-соке (3711 м), Сабинио (3501 м), Гахинга (3475 м) — потухшие. Здесь же несколько сот мелких кратеров просматриваются по всей ширине рифтовой долины. Они разделяют бассейны рек Нила и Конго.
Я миновал Саке на северной оконечности озера. Далее дорога врезалась в черные волны застывшей лавы. Через шестнадцать километров появился приграничный город Гома. Я переехал на руандийскую сторону и спустя несколько минут остановил «шеви» перед провинциальным домом, оседлавшим небольшой холм, выглядывавший на озеро Киву в Гисеньи.
— Боже мой! — громко вскрикнула мать, вскочив из-за швейной машинки в «баразе» — гостиной дома.
— Боже! Это же Жан-Пьер!
Она бросилась вперед и заключила меня в свои объятия, поливая слезами и покрывая поцелуями.
— Здравствуй, — поздоровался я с улыбкой. — Ты прекрасно выглядишь! — Она благодарно улыбнулась и поправила прическу. Затем мы на цыпочках направились через весь дом к мастерской, где мой отец Андрэ Алле усердно трудился над очередной картиной. Он стоял перед мольбертом к нам спиной и, поглощенный работой, яростно наносил последние мазки на полотно картины «Танцор народности батутси». Я замер, любуясь его энергичными движениями. Неожиданно почувствовав, что кто-то наблюдает за его работой, а он этого не любил, отец гневно обернулся. Его косматые брови были грозно сдвинуты. Когда он узнал меня, сердитые складки на его лице разгладились, уступив место выражению недоверчивой радости.
— Какой сюрприз! — воскликнул он тихо и отложил в сторону кисть.
Мы провели вместе четыре замечательных дня. А затем я вновь устремился на север, гоня грузовичок по дороге, ведущей к национальному парку, горам Рувензори и великому лесу «Итури». Через семьдесят километров я миновал Рутшуру, оставив позади последние банановые и кофейные плантации. После пересечения с рекой Руинди дорога пошла вдоль водораздела между Конго и Нилом к горной цепи Митумба. Фантастически извиваясь, она карабкалась к перевалам Кабаша и Матембе на высоту 2499 метров над уровнем моря, пока не достигла бамбукового леса Алимбонго. В высокогорном местечке Луберо я полакомился свежей клубникой со сливками. Миновал плантации кофе и пиретрума подле Бутембо. Затем дорога побежала вниз. Через сорок минут я очутился в Бени, маленьком городке, с которым меня связывали шесть захватывающе интересных лет детства. Отсюда я продолжал свой путь на север и через каких-то двадцать километров очутился у цели: я увидел великий лес и прикоснулся к его деревьям.
Он раскинулся на громадной площади — от устья реки Арувими на западе и почти до склонов Рувензори на востоке, покрывая ее невероятно густой растительностью, через которую редко когда пробивается луч солнца. Здесь произрастают ценные породы черного и красного дерева, а также тикового, можжевелового, зонтичных деревьев с разными незнакомыми названиями. В основном это великаны, достигающие пятидесятиметровой высоты. На нижних ярусах в подлеске — цветущие лианы, пальмы феникс и рафия, древовидные папоротники, кустарники и лишайники. Основание леса покрыто влажным мхом. Этот громадный зеленый мир принадлежит лемурам, землеройкам, миниатюрным антилопам, броненосцам, леопардам, лесным слонам, красным буйволам, фантастическому разнообразию змей. В его темных укромных уголках живет редко встречающееся чрезвычайно осторожное животное окапи. Лес «Итури» является домом для самых низкорослых жителей планеты — пигмеев бамбути.
До недавнего времени пигмеи вели кочевой образ жизни, переходя с места на место каждые две-три недели, строя новые хижины на каждой временной стоянке. Такой образ жизни имел основательные преимущества для людей, которые психологически и физиологически полностью адаптировались к лесной жизни, лишенной санитарных и гигиенических удобств. Сейчас около восьмидесяти процентов пигмеев перешло к оседлому образу жизни. Они живут в постоянных лагерях «па» и находятся в той или иной степени зависимости от более развитых соседних народностей банту. Их поджидают опасности, с которыми они ранее не сталкивались. Растет смертность. Сокращается рождаемость по мере того, как банту все больше берут в жены трудолюбивых пигмейских девушек. В оседлых лагерях, расположенных близко к дорогам, пигмеи постепенно утрачивают навыки лесной жизни, не приобретая на должном уровне новых. Они с трудом поддерживают свое существование.
Я твердо решил помочь им. Но как это сделать? Любой серьезный подход к данной проблеме требовал личного ознакомления с обычаями, привычками и психологией бамбути. Очевидно, полезным источником информации могли стать немногие оставшиеся группы «свободных бамбути», живущих в глубине великого леса. Было необходимо завоевать их доверие. И я решил отправиться в одиночку на поиск не испорченных цивилизацией пигмеев, чтобы попытаться пожить их жизнью, разделить с ними горе и радость, стать самому на какое-то время бамбути[3].
Я успел поругаться со своим боссом, который наотрез отказал мне в командировке. Но я твердо решил осуществить свой план, невзирая на его угрозы.
— Оставьте в покое этих проклятых пигмеев и займитесь своими прямыми обязанностями, — недовольно сказал он.
— Если вам безразлична судьба бамбути, то не имеет смысла обсуждать мои предложения. Я еду! — упрямо сказал я.