— Сколько же осталось убитых? Ты успел посмотреть?
— Ник оставался, чтобы взять ружья и много еще других хороших вещей. — Тут Ник, не торопясь, развернул небольшой сверток с эполетами, кольцами, часами, пряжками и прочими вещами, которые он снял с убитых. — Это все прекрасные вещи.
— Я это вижу, Ник, но скажи мне, кого это ты ограбил — англичан или американцев?
— Красные мундиры были повсюду. И у них больше было таких вещей.
— Кого больше было убито — красных мундиров или янки?
— Красных мундиров столько, — сказал Ник, поднимая четыре пальца, — а янки столько, — и он показал один палец. — Много, много красных мундиров! Для них вырыли большую могилу, а для янки маленькую. Англичане плакали, как женщины, когда потеряют своих мужей.
Так описывал Соси Ник битву при Бенкер-хилле, очевидцем которой он был. Он рассказывал ничего не преувеличивая и не убавляя; хитрый индеец умолчал только о том, как добил раненого, чтобы сорвать его эполеты, и каким образом добыл все остальные вещи. Все слушали затаив дыхание, а Мод, услышав, что Роберт тоже был там, закрыла свое бледное лицо руками и горько плакала. Белла смотрела на своего мужа и думала о тех опасностях, какие грозили и ему.
Этот рассказ заставил Бекмана поторопиться со своим отъездом. На следующий же день он расстался с Беллой и отправился в Альбани. Война велась уже по всем правилам; Вашингтон назначил офицеров, Бекман был произведен в подполковники. До Хижины доходили только отдаленные слухи о том, что происходит между англичанами и американцами: лето прошло здесь совершенно спокойно, без всяких особых событий, так что Джоэлю пришлось отложить свой проект до более благоприятного случая и по-прежнему собирать хлеб для своего хозяина, а не для себя, как он рассчитывал было весной. Белла сильно беспокоилась о муже, но месяцы шли за месяцами, не принося с собой ничего ужасного, и она начала понемногу успокаиваться. Мать и Мод служили ей незаменимой поддержкой, хотя сами страшно беспокоились о Роберте. Другой битвы в 1775 году не было, так что Бекман, не подвергаясь опасности, стоял под Бостоном, тогда как в Бостоне находился с королевским войском Роберт. Они не могли, конечно, встретиться друг с другом, и в Хижине были очень рады этому.
С наступлением ноября семейство Вилугби, как обычно, покинуло «Хижину на холме» и отправилось в Альбани, куда на несколько дней приехал Эверт. В то время в старом городе не веселились, но там было много молодых офицеров-американцев, и все они наперебой ухаживали за Мод. Капитан был не прочь отдать замуж свою любимицу за какого-нибудь американца; все его симпатии были теперь на стороне колоний. Но все поклонники Мод остались ни с чем; со всеми она была мила и ласкова, но преимущества не отдавала никому.
— Не понимаю, — говорила мистрис Вилугби своему мужу, — что за удивительная девушка эта Мод. За ней ухаживают такие прекрасные молодые люди, а ей это не только не доставляет никакого удовольствия, но, похоже, она относится ко всем поклонникам совершенно равнодушно, а между тем у нее такое нежное и любящее сердце.
Супруги перебирали, кто был бы лучшим мужем для Мод, кто мог бы сделать ее более счастливой, но это не вело ни к чему; прошла зима, и никто не успел вытеснить из ее сердца того, кто завладел им уже давно.
В марте англичане покинули Бостон. Роберт Вилугби со своим полком отправился в Галифакс, чтобы оттуда под начальством Генри Клинтона идти в экспедицию против Чарльстоуна. А в апреле семейство Вилугби вернулось назад в «Хижину на холме», где было безопаснее оставаться в такое смутное время. Война продолжалась, и, к великому огорчению капитана, о мире не было и помину. Между тем начинали серьезно поговаривать о том, что колонии совсем хотят отделиться от Англии. Эти слухи неприятно действовали на капитана, англичанина по рождению, и его симпатии к колониям значительно охладели. Чтобы забыться от всех этих неприятных размышлений, он начал усиленно заниматься своим хозяйством — посевами, мельницами, удобрением полей и прочим. Отдаленность его поместья от театра военных действий еще более помогала ему не только не принимать в этих событиях никакого участия, но и не думать о них. Несмотря на весь свой патриотизм, Джоэль Стрид и мельник были очень довольны той тишиной и спокойствием, которые царили в Хижине: беспокойная и рискованная солдатская жизнь не манила их. Да и планы их встретили большое препятствие в самих же колонистах. Все они видели, с каким доброжелательством, справедливостью и прямотой относится к ним капитан и, несмотря на все подстрекательства, питали к нему полное уважение, граничащее с любовью. Особенно сильно сказалось это отношение колонистов к капитану, когда надо было выбирать депутата: все колонисты единогласно выбрали депутатом капитана, так что и нашим заговорщикам, Джоэлю и мельнику, волей-неволей пришлось присоединить сюда же свои голоса.
Спокойно жилось в Хижине летом 1776 года, точно кругом не было никакой войны, никакой революции. Все здесь дышало миром и тишиной: в лесу тихо шелестели листья, солнце ярко светило, вокруг все зеленело и в изобилии приносило плоды; кон чился август, и наступил сентябрь с уборкой урожая. Год обещал кончиться без особых событий для обитателей Хижины. Белла была уже матерью. Ник после возвращения из Бостона ни разу не заглядывал сюда. Прошел уже год с того времени, как Роберт оставил родительский дом.
ГЛАВА XI
За свое отсутствие Роберт прислал только одно письмо. Он писал отцу о прибытии английского войска под командой сэра Вильяма Гоу, о состоянии своего здоровья, а в постскриптуме стояло следующее:
«Скажите моей милой Мод, что прекрасные дамы перестали меня занимать; все мои мечты заняты победой, а люблю я только тех, кто остался в Хижине. Если бы я встретил женщину, хотя бы наполовину такую прелестную, как Мод, я давно бы был уже женат».
Это было ответом на намеки Мод, которые она сделала в последнем письме к нему. Все видели в этой приписке не более как простую шутку, вполне позволительную со стороны брата. Но не так отнеслась к этому Мод. Когда письмо всеми было прочитано, она унесла его в свою комнату и там перечитывала его несколько раз, а потом, видя, что о нем забыли, она переменила свое намерение возвратить его и оставила у себя; это письмо всегда было с ней, и часто, оставшись одна в своей комнате или удалившись в лес, она перечитывала его снова и снова.
В Хижине перестали уже бояться нападений, так как на границах не слышно было о стычках, подобных прошлогодним.
— К чему нам беспокоиться обо всем этом? — сказал капитан, когда однажды Вудс напомнил ему, что ворота до сих пор еще не поставлены на место. — Это потребует много времени, а теперь оно нужно для уборки полей. Ведь здесь мы в полной безопасности, даже больше, чем если бы были в Гайд-парке, где все-таки надо бояться воров, которых там так много.
Капеллан, разделявший мнение капитана, не настаивал. В прошлом году, когда строили укрепления, Джоэль решился помешать постановке ворот и преуспел в этом. Несколько раз поговаривали о том, чтобы поставить их, но для этого все как-то не находилось свободной минуты.
Никто в Хижине не знал еще о большом событии, произошедшем в июле. Правда, еще в мае до них доходили слухи о намерении нескольких провинций объявить себя независимыми; но в письме майора об этом не говорилось, а других источников, откуда можно было бы узнать положение дел, не было.
Если бы капитан знал, что эти провинции открыто пошли против правительства, он позаботился бы о большей безопасности дома. Ворота были бы уже давно на должном месте, тем более что первые, легкие, замыкавшие гряду палисада требовали всего какой-нибудь двухчасовой работы восьми или десяти человек.
Капитан Вилугби привел в образцовый порядок свои поля; с каждым годом они обрабатывались все лучше и лучше; корни выкорчевывались, разные неровности сглаживались; домики для рабочих были окружены огородами и садами. Скот пасся в лесу за несколько миль от Хижины и протоптал много тропинок. Они очень украшали вид, и Белла с Мод часто в жаркие летние дни ходили по ним, взбираясь на скалы, откуда открывался чудный вид на дом и долину.
Уже несколько месяцев Белла была матерью, и маленький Эверт, родившийся в «Хижине на холме», завладел всеми ее мыслями. Ее свадьба несколько отдалила двух девушек, а после рождения ребенка обе стали бывать вместе еще реже. Белла вся отдалась заботам о сыне, а мистрис Вилугби, подобно всем бабушкам, только и думала, как бы поскорее вернуться к колыбельке своего внука. Мод была предоставлена самой себе, и никто не мешал ей все глубже погружаться в свои мысли и чувства, прогуливаясь в лесу, куда она любила уходить каждый день. Гуляя по лесным тропинкам, она не думала ни о каких опасностях, да и бояться было нечего. Прохожих здесь не могло быть, так как большая дорога к Хижине, по которой ходили все, лежала на другой стороне, а диких зверей всех перестреляли или повыгнали уже давно. Вот уже десять лет как ни Ник, ни лесники, обходившие постоянно прилегающие горы, не встречали здесь и пантер, которые раньше часто заходили сюда летом.
Однажды, в конце сентября, часа за три до захода солнца Мод шла по своей любимой дорожке к скале, где Мик по приказанию капитана устроил ей скамейку. Это было довольно далеко от жилищ рабочих. Отсюда открывался чудный вид на прежний бобровый пруд.
На Мод была широкополая шляпа, от ходьбы ее щеки разгорелись, и обыкновенно задумчивое лицо теперь было оживлено. Простой, но элегантный костюм очень шел ей.
Поднявшись на скалу, она села на свое обычное место на скамейке, сняла шляпу и с наслаждением любовалась открывшимся видом, находя в нем все новые и новые прелести. Солнце склонялось к западу, тени удлинялись, все было залито нежным розовым светом; рабочие работали в поле, дети играли возле женщин, которые сидели в тени за прялками; иные из них занимались шитьем. Это был один из тех мирных и чарующих видов, которые так любят описывать поэты и рисовать художники.