Джакомо ЛеопардиНа свадьбу сестры Паолины
Бросаешь ты приют гнезда родного,
Былые сны свои, мечты былые,
Дар неба – скрасивший в твоих глазах
Далекий этот, столь пустынный берег –
Влечет теперь твоя судьба тебя
В пыл жизни, в шум ее. Так знай же.
Сестра моя, ниспослан век позорный
Жестоким небом нам. И ты, живя
В тяжелые и горестные дни,
Своим потомством родины несчастной
Умножишь лишь несчастную семью.
Детей своих на доблестных примерах
Взрости… Зефиров и лазури ясной
Лишает рок презренный добродетель
Людскую, – а в пугливом сердце места
Нет помыслам высоким, светлым. Будут
Сыны твои несчастные, иль трусы…
Несчастными они пусть лучше будут!
Меж доблестью и счастьем – нравы наши,
Давно вражду безмерную вселили…
Увы! для светлых подвигов вступаем
Мы слишком поздно в мир: он на закате…
Но это дело неба… Ты ж храни
В груди своей превыше всех заботу,
Чтоб не росли поклонниками счастья
Твои сыны; не стали бы игрушкой
Надежд иль страха низкаго. Тогда
Грядущий век высоко вас поставитъ.
Таков уже обычай лицемерный
И косный наш: мы доблестных людей
При жизни их злорадно унижаем;
Умрут они: их чтим и прославляем.
О женщины, взывает к вам отчизна:
Дано вам нежным взглядом глаз прекрасных
Огонь и меч повсюду покорять
На благо – не в насмешку иль во вред
Людскому роду. Мудрецы, герои
К вам сами в плен идут -и вы везде,
Где только светит солнце, всемогущи –
Так дайте ж мне отчет о нашем быте, –
Вы ль гасите своей рукою пламя,
Святое пламя юности? И порча
Природы нашей вольной – ваше дело?
Умы заснувшие и равнодушье,
И слабость нашей воли, вялость чувства,
Страх низкий наш, всему виною вы?
Любовь – коль искренна она – должна бы
Всегда на подвиг нас будить, она, должна бы
Вселять в нас дух высокий красота.
Тому неведома любовь, чье сердце
В груди его отвагой не забьется,
Когда кругом завоют грозно ветры,
Обложат небо тучи, грянет буря,
И гром ударит в скалы гор!.. О жены!
О девы юныя! Коль в вашем сердце
Любовь горит к мужчинам, а не к бабам,
Дрянным, трусливым, – ненависть, презренье
Должны б питать вы к тем, кто малодушно
Дрожит, бежит, врагам своим сдается,
Кто дорогой отчизны недостоин,
Чьи низменны стремленья и желанья!
Стыдитесь называться матерями
Потомства жалкаго! Учите чад своих
Сносить безтрепетно страданье, горе,
– Удел обычный всех высок кто духом!
А то, что век позорный чтит и ценит,
Учите осуждать их, презирать.
Пускай для родины, для дел великих
Они растут, и твердо помнят доблесть
Своих отцов, их преданность отчизне.
Так средь сказаний подвигов геройских
Росли спартанцы юные, супругу
Пока жена меч верный не вручала,
Когда он в битву шел за край родимый,
И если он из битвы возвращался
К ней в дом нагим и бездыханным трупом,
Но на щите, им храбро сохраненном,
Своих кудрей душистою волною
Она его любовно прикрывала.
Цвела, Виргиния, всесильной, дивной
Красою ты, и был твоим презреньем
Безумно уязвлен властитель Рима…
Ключ жизни бил в тебе, и к сладким, нежным
Мечтам тебя манил твой юный возраст,
Когда отец в грудь, мрамора белее,
Тебе вонзил сталь острую, и ты
К теням сошла в Эреб, по доброй воле.
«Пусть лучше старость», – так ты говорила, –
«Мне тело рушит, безобразит, – тотчас
Откроет пасть свою могила, – только б
Избегнуть ложа гнуснаго тирана!
И если может Риму жизнь и силу
Дать смерть моя – убей меня, отец!»
О ты, великая! Хоть солнце краше
Сияло в дни твои, чем светит ныне,
Но спишь спокойно ты в своей могиле –
Ее слезами чтит твоя отчизна…
Твой юный труп увидя, местью ярой
Вскипел народ весь римский и мгновенно
Глава тирана с плеч его скатилась, –
В сердцах заснувших разгорелся снова
Огонь свободы… И латинский Марс
Победный стан раскинул на пространстве
От стран полярных, отдаленных, мрачных.
До ярких, южных знойных, берегов!..
О, если б Рим, глубоко погруженный
В позорный сон, вновь женщина геройски
Сумела бы встряхнуть и воскресить!!