«Так и есть — клад ищут!» — ахнула Полинка. — Эй, вы, чего ищете? — крикнула она и громко засмеялась. Никандр вскинул голову, будто кто его шилом уколол, несколько секунд ошарашенно смотрел на нее, как тот заяц, что выскочил из кустов, а потом оглашенно заорал:
— Стой!
— Не двигайся! — закричал и Кузьма.
Полинка пренебрежительно пожала плечами.
— А чего, я не к вам. Я сама по себе… гуляю, — и сорвала былинку.
— Стой, тебе говорят!
Но Полинка только усмехнулась и пошла по луговине. Все было ясно — парни нашли клад и не хотят ей показывать.
— Взорвешься, дурища! — замахал руками Никандр. — Мины здесь, дурища, мины!
Конечно, она слыхала о минах, много разговора было о них во время войны. В деревне рассказывали, что немцы бросают на дорогах красивые игрушки, а если возьмешься за них, то будто они взрываются. «Так что ж, парни ищут игрушки, что ли?» Полинка усмехнулась, но все же остановилась, — уж очень испуганное лицо было у Никандра.
— Стой и не двигайся! — скомандовал он. — Я приду к тебе.
Но пока он собирался, Кузьма уже шел. Он втыкал свою палку в землю и продвигался, как слепой, робко и медленно. Пройдя несколько шагов, нагнулся, вынул из земли серый пакет и осторожно отложил его в сторону, Полинка с любопытством посмотрела на пакет.
— Это что, игрушка, что ли? — крикнула она.
— Игрушка, чорт бы тебя побрал, игрушка, — сердито ответил Кузьма, не отрывая взгляда от земли. Наконец он подошел к ней, у него был потный лоб, как будто он таскал на себе бревна.
— Ступай след в след за мной, — строго сказал он и осторожно пошел обратно.
Ну и досталось Полинке, когда Кузьма вывел ее к Никандру. Оказывается, парни никакого клада не искали, они разминировали поле.
— А на что оно вам?
— Не твоего ума дело, — ответил Никандр.
Но Кузьма решил так: уж коли дело открыто, значит, надо объяснить. Он рассказал, что земли в колхозе немного и они надумали прибавить гектаров пятьдесят. Только сначала эту землю нужно было разминировать — здесь проходила передовая линия. Этим они и занимаются.
— Но ты смотри, никому не говори, — предупредил Никандр, — когда кончим, тогда сами скажем. Нечего нашим маткам попусту волноваться.
Только теперь Полинка поняла, какой опасности она подвергалась.
— Значит, меня могло на клочки?..
— И даже мельче, — сказал Никандр.
— Ну, иди домой, — хлопнул ее по плечу Кузьма, — да смотри, никому не проболтайся.
— Ох уж, тоже скажете, не проболтайся… честное комсомольское, никому не скажу.
Но как было трудно Полинке молчать, когда она пришла домой. Ее всю так и подмывало рассказать и о колючей проволоке, и о танках, и о валенке, торчащем из земли, а всего больше, конечно, про Кузьму и Никандра, вынимающих из земли мины. Но она молчала, а когда наступил вечер, выскочила на дорогу и, еще издали завидя Кузьму и Никандра, побежала к ним.
— Ты чего? — удивился Никандр, смотря на веселое Полинкино лицо.
— Я никому не сказала.
— Ну не сказала, и ладно, — равнодушно произнес Кузьма, — так и должно быть.
И они пошли дальше.
Полинка поглядела им вслед, ей было обидно.
— Никандр! — крикнула Полинка, догоняя его. — Подожди, Никандр! — она прикоснулась к его руке. — Возьмите меня завтра с собой, я тоже хочу их искать.
— Иди-ка спи, — ответил Кузьма и, словно маленькую, погладил ее по голове.
Степан Парамонович беседовал с людьми. Нет, он никому не говорил о своих желаниях, даже и разговора не заводил о том, кто будет председателем колхоза, люди должны сами понять, каков он есть человек, пусть оценят его заботу. А заботы у него много, недаром старая Хромова всплеснула руками, когда он стал высказывать, с чего надо в первую очередь начинать дело.
— Жалею, время идет задарма, а надо бы верному человеку нынче же направиться в район и добиваться тягла, инвентаря. Время упустишь, другие захватят, а тут как раз и останешься на коле. А они помогут, знали, что делали, когда переселяли.
— А как же, им да не знать. Самим товарищем Сталиным постановленье подписано! — согласилась Пелагея Семеновна.
— Не могу сказать, так ли, не так ли. Надо учесть момент. Как и в войну, следует полагаться больше на себя, чем на помощь, — взглянул поверх очков Поликарп Евстигнеевич, — но одно меня радует: что глубоко вас интересует, Степан Парамонович, будущее колхоза. И верно, может, уж пора бы и выборы проводить. Нужных людей знаем.
От Хромовых, удовлетворенный разговором, Степан Парамонович зашел к Павлу Клинову. Павел лежал на постели. Он нехотя поднялся, кивнул на скамейку, а сам остался сидеть на кровати. Степан Парамонович поблагодарил за честь и место и, пригладив бороду, предложил Клинову закурить. Тот не отказался. Начался неторопливый разговор. Степан Парамонович так же, как и у Хромовых, обстоятельно рассказал о всех трудностях и, пожав плечами, усмехнулся:
— Не завидую тому, кто будет избран в председатели. Как сдюжит, бог знает. Не хотелось бы и в ненадежные руки дело доверять. Понятно, нет?
Павел встал, посмотрел с высоты своего роста на Щекотова.
— С другой стороны, если будет надежный помощник, то кто знает, может, и все обойдется, — в раздумье продолжал Щёкотов.
— Вот бы тебе, Паша, помощником-то быть у Степана Парамоновича, — вмешалась Марфа, и глаза у нее вспыхнули радостью.
Павел помолчал. Никогда не следует торопиться с ответом. Он думал. Конечно, помощником быть легче, но зато председателем — больше воли. Сам себе голова. Когда еще переизберут…
— Почему это вы подумали, что я буду председателем? — спросил Степан Парамонович.
— Ой, да все уж говорят. Больше-то кому…
— Могу быть помощником, — твердо заявил Павел.
Степан Парамонович усмехнулся в бороду и, еще немного посидев, заторопился домой. Но домой он не пошел. Решил понаведать Алексея Егорова. Пусть и тот увидит Щекотова получше.
Алексей Егоров проклеивал газетой на зиму рамы. Васятка держал обеими руками длинные полоски, смазанные клеем.
— Не в час зашел, — еще у порога сказал Степан Парамонович, удивляясь, до чего же широк в плечах Алексей Севастьянович.
— А у нас всегда не в час работа, — приветливо ответила жена Алексея, — проходите…
Щекотов прошел в передний угол и, поглядывая на Егорова, не знал, как начать разговор так, чтобы он не понял, чего добивается он, Степан Парамонович. Но, к его удивлению, Алексей Севастьянович начал сам:
— Пора приступать к делам, — сказал он, внимательно взглянув на Щекотова. — Вам хозяйствовать, нам помогать. Меня тоска начинает грызть от безделья. А работы здесь невпроворот.
— Так почему ж мне хозяйствовать? Как народ. Может, и не изберут. А что касается работы, действительно много. У меня у самого душа изболелась.
— Со своей стороны мы два голоса дадим за вас, — сказал Алексей Севастьянович и ласково посмотрел на жену. Екатерина улыбнулась. Вот уже больше пятнадцати лет они живут вместе, и до сих пор у них нежная любовь друг к другу.
Степан Парамонович раскланялся и, пожелав доброй ночи, вышел.
День клонился к вечеру. Было так тихо, как будто все внезапно уснуло. Полинка сидела на приступке рядом с Василием Егоровым. Настя читала им вслух книгу.
И вдруг раздался глухой раскат грома. Полинка посмотрела на небо, оно было спокойное.
— Чего это такое? — растерянно сказала она, предчувствуя что-то недоброе в глухом громе. Она встала, широко открыв глаза:
— Ой, беда… что делать-то?
— Да чего ты? — пугаясь, дернула ее Настя.
— Ой, ребята разорвались! — крикнула Полинка и помчалась по дороге.
Гул взрыва всполошил не только ее. На крыльцо выскочил Павел Клинов и, увидев бегущих сестер Хромовых и Васятку Егорова, пустился за ними. Степанида Максимовна, посмотрев, как спешит Клинов, выбежала на дорогу. Тут она встретилась с матерью Никандра, и обе побежали к околице.
В кругу стоял бледный, трясущийся Поликарп Евстигнеевич, — он пас общественных коров.
— В чем дело? — спросил его Павел и раздул ноздри.
— Корову разорвало!
Женщины всполошились, закричали наперебой.
— Так, недорого возьмешь, и сам взорвешься, — возмущалась Елизавета.
— Эко проклятое место, и дернул нас чорт уехать из дому! — плевалась Марфа.
— Слов нет, неприятная вещь. Вообще же надо быть осторожнее. Понятно, нет? — шагая к месту взрыва, сказал Щекотов.
— Тут понимать нечего, а разговору о минах в Ярославской не было. Я не погляжу, что мне дали пять тысяч, я и на попятки пойду, — говорил Клинов.
— А ведь, поди-ка, мясо будут давать, — сказала Лапушкина. У нее на руках спал запеленутый в голубое слинялое одеяло ребенок.
— Господи! — удивленно воскликнула Степанида Максимовна. — Кто о чем, а она все о еде.
— А чего ж, не пропадать мясу-то, если оно разорвалось, — пошлепывая заплакавшего ребенка, ответила Лапушкина.
Николай Субботкин оказался на месте взрыва раньше всех, он стоял перед быком и махал длинной хворостиной.
— Ну, чего уставился? Иди, иди… — говорил он быку.
Бык косил темно-оливковым глазом и тоскливо мычал, чувствуя запах крови.
Колхозники осторожно приближались, говорили вполголоса, заглядывая на развороченную землю. Степан Парамонович первый сошел с дороги, за ним, обгоняя друг друга, двинулись остальные.
— Не ходите! — крикнул Николай. — Тут еще, наверное, мины есть.
Женщины шарахнулись назад.
— Ребята, смотрите, хвост! — весело закричал Витька Лапушкин.
Его голос был заглушен новым гулом разрыва. В полукилометре от дороги, за кустарником, в том самом месте, где работали Кузьма и Никандр, взметнулся к небу черный столб дыма. Он медленно рассеивался и оседал на землю. Полинка вся побелела.
— Ой, ребята разорвались! — закричала она. — Кузьма с Никандром разорвались!
— Что болтаешь! — бросилась к ней Степанида Максимовна.
— Ой, верно, теть Степанида! Ой, правду говорю. Мины вынимают они!