— Подумаешь, какой строгий, нельзя чуточку посмеяться, — обиделась Полинка.
— Да над чем смеяться-то? — выпалил Никандр.
— Уж больно быстро говоришь.
— Если такое поведение у вас было на каждом комсомольском собрании, наверняка можно сказать, ваш секретарь никогда не был на фронте, — сказал Субботкин и закачал ногами.
— Ну и что? — резко вмешалась Груня.
— А то, что я сообщаю свой вывод как факт!
— Ну и наплевать на твой факт! А секретарь была нормальная, три почетных грамоты от обкома имела.
— Тише, товарищи! — стараясь говорить раздельное, сказал Никандр и усмехнулся, взглянув на Груню. — Спорить не о чем. Дисциплина, конечно, крепче в армии, чем в тылу. Ясно? Давайте заниматься делом.
Дождь пошел сильнее. Пыль на песчаной дорожке свертывалась в серые шарики.
Никандр оглядел всех.
— Итак, кто хочет говорить? — спросил он. Губы у него были разбиты осколком гранаты и в разговоре немного кривились.
Открылось окно. В раме, словно портрет, появился Поликарп Евстигнеевич.
— Чего под дождем мокнете?
— И верно, чего мокнуть, пошли, — Груня встала со ступенек и потянулась, выставив грудь вперед, но, заметив на себе взгляд Субботкина, спохватилась и бросилась в сени.
— Только о скобку ноги вычистите! — тонко крикнул Поликарп Евстигнёевич. — Опять начинается хождение. Я не погляжу, что вы все девки на выданьи, что любая из вас королева!..
Кухня была просторная. Ребята расселись вдоль длинного стола.
— А где же Костька? — завертелась на месте Полянка и, взглянув в окно, захохотала.
— Опять, — недовольно поморщился Никандр. — И что это как ты любишь смеяться, просто удивительно.
Полинка ткнула пальцем в окно. Костя спал на траве.
— Силён, — заметил Николай и, раскрыв створки окна, гаркнул:
— Клинов!
Костя оторопело вскочил, оглянулся и почесал щеку.
— Что ж не разбудили? — хмуро сказал он, появляясь на кухне. — Вся спина смокла.
Николай усмехнулся и спросил Груню:
— Это ваш воспитанник?
— Хотя бы, — покраснела она.
— Ясно! — улыбнулся Никандр. — Чего ж ты Сразу не сказала, что была секретарем?
Груня повела плечами и оглянулась на дверь. В избу вошла Пелагея Семеновна.
— Гостей-то, гостей, — заахала она, — уж верно сказано, со всех волостей. Ой, да и Костенька здеся. Не забыл однодеревенку свою. Вот уважил-то, вот уважил. — Она поставила на лавку ведро с брусникой. — На-ко тебе, милый, ягодок. Да бери, бери. Батька-то твой целую кепку взял, да еще две пригоршни. А мне не жалко. Своим-то людям да жалеть, — она насыпала ковш брусники и подала его Косте. — Груня, поди-ка со мной, доченька.
— Некогда мне! — Груне было досадно на Костьку. В самом деле, до чего же ленив, спит под дождем, и хоть бы тебе что! — А Костя, завладев ковшиком, ел ягоды, не понимая, почему так раздобрилась Хромиха.
— Иди, если говорю!
Груня порывисто встала и, звонко шлепая босыми ногами по крашеному полу, вышла. Субботкин посмотрел на нее. «И верно, королева», — подумал он и в замешательстве подцепил такую пригоршню ягод, что ковшик сразу опустел.
В горнице Пелагея Семеновна взволнованно шептала:
— Слышь-ко, председателем-то будет Пашка Клинов.
— А ну тебя! — отмахнулась Груня.
— С места не сойти. Сам сказывал. У него уж и человек был. Этот, как его… ну, который сидит у нас… с усищами-то…
— Субботкин?
— Он самый. Я уж и словечко замолвила Пашке. Быть тебе дояркой.
— Глупости, какой он председатель! — крикнул Поликарп Евстигнеевич.
Груня, сдвинув брови, вышла на кухню.
— Интересно мне знать, кого вы прочите в председатели? — она посмотрела в упор на Субботкина.
Николай торопливо проглотил ягоды и, морщась, ответил:
— У меня есть один человек на примете, но я пока не скажу, потому как еще не уверен.
— Вы не крутите, комсомолец с усами, и знайте одно, что от председателя колхоза зависит наша жизнь.
— Я не кручу и… при чем здесь усы? — вспыхнул Николай.
— В чем дело? — Никандр постучал чижом. Он отобрал его у Васятки. Тот чуть не вышиб стекло.
— А то, что есть такие комсомольцы, которые еще и людей не знают, а имеют в голове Павла Клинова.
— Я про то не говорил, — встрепенулся Костя. Он опять было задремал, но услыхав имя отца, вмешался в разговор. — Я знаю, мой батька не гож.
— Не про тебя разговор, — осадила его Груня.
В сенях что-то стукнуло. Распахнулась дверь, в избу вбежала Мария. Ноги ее были забрызганы землей, потемневшее платье прилипло к плечам.
— Ну и дождь! — воскликнула она и, оставляя на полу мокрые следы, прошла в свою комнату.
Крупный, веселый дождь, совсем не похожий на осенний, стегал по стеклам. На дворе быстро образовалась лужа, из нее выскакивали белые острые иголочки, а на поверхности сновали, словно водяные пауки, крупные серые пузыри. Стена сарая потемнела, и резкой чертой отделялись серые бревна, находившиеся под крышей.
— Ну, ребята, что скажу вам, — появляясь в сухом платье, еще не успокоившаяся от бега, сказала Мария: — Неплохие у нас земли. Есть и в низине, есть и на буграх, так что неурожая бояться нечего. Где-нибудь да вырастет. А красивые!.. Отсюда за километр озеро… большущее, только бы картину с него рисовать. А уж какой у нас человек есть в колхозе, — продолжала Мария, небрежно поправляя косы, уложенные вокруг головы, — вот быть бы ему председателем. Знаете, кто?
— Знаю! — отозвалась Пелагея Семеновна, выходя на кухню, и метнула взгляд на Костю. — Павел Софроныч Клинов!
— Эва! — рассмеялась Мария. — Нашла тоже. Степан Парамонович Щекотов. Вот кто!
— Ну и слава богу! — облегченно вздохнула Семеновна и обратилась к Субботкину: — Вот видишь, а ты хотел Клинова.
Николай ошарашенно посмотрел на нее и развел руками.
— Никогда и в голове не имел такого.
— А кто упрашивал утром?
Никандр опять постучал чижом по столу.
— Ну что ж, товарищи, если такое дело, так я предлагаю остановиться на кандидатуре Щекотова, тем более, что я как раз и сам имел его в виду, он и председателем был.
— Такое же предложение и у меня, — сказал Николай, взглянув на Груню.
Она пренебрежительно поджала губы.
— Тогда решено. На собрании все, как один, голосуем за Щекотова.
Павел Клинов стоял посреди избы в ярко начищенных сапогах, в синих офицерских бриджах и черной просторной рубахе, перетянутой красным поясом с пушистыми кистями.
На ходиках было половина седьмого. Собрание было назначено на восемь.
Марфа, тяжело дыша, влезала в узкое платье. Плечи уже пролезли, но грудь застряла.
— Помоги мне! — сдавленно крикнула она.
Павел подошел и, словно обруч на бочку, натянул на нее платье.
— Чего это ты — растолстела или как?
— Ну да, растолстела, крючок не отстегнула, думала, так пролезу.
— Эка голова, — добродушно рассмеялся Клинов.
Они вышли на улицу, Павел впереди, Марфа на три шага поодаль. На небе неподвижно висело маленькое белое облако с пунцовыми краями. Воздух был чист, как после грозы. Хоть собрание намечалось в восемь, но Павел решил прийти пораньше. Пускай люди видят его заботу о колхозном деле.
— Когда меня будут выбирать в председатели, так ты сиди рядом с Хромовыми. Надо полагать, они не посмеют поднять руку против при тебе-то, — бросил через плечо Павел.
— Ой, прямо боюсь, как бы Щекотова не избрали… Уж больно хвалят его.
— А чего хвалят?
— Хозяйственный, говорят.
— На деле не видали, а на словах всяк деловит, — усмехнулся Клинов.
Павел Клинов уверенно шагал к школе. Его ничто не смущало. Он не думал о том: справится или не справится с работой, если его выберут. Важно, чтоб выбрали, а там видно будет. А что выберут, так это вполне возможно. Здесь, на новом месте, его никто не знал, кроме Хромовых. Со стариками всегда можно сговориться. Вот только не испортила бы дела Мария. Уж больно серьезная. А так-то все, конечно, просто.
Он степенно поднялся по кирпичным ступенькам школьного крыльца, потянул на себя дверную ручку и насторожился. Из школы доносился пронзительный голос Поликарпа Евстигнеевича. «Успел уже», — неприязненно подумал Павел и открыл дверь.
Большая комната была в сумерках. Поликарп Евстигнеевич сидел на передней парте, боком, закинув ногу на ногу. Рядом с ним был незнакомый человек в кожаной куртке.
— Рыба рыбе рознь! — кричал Поликарп Евстигнеевич, тараща глаза на собеседника. — Не каждая хватает, что ей сунешь. Скажем, щука, или, к примеру, окунь, или там судак, а то и шелеспёр-жерех, ты им дай наживку, которая движется в воде, а если она замрет, — завязывай свои надежды в узелок…
— Не берет? — глуховато спросила кожаная куртка.
«Кто же это, секретарь райкома или председатель райисполкома?» — подумал Клинов, удивляясь той бесцеремонности, с которой разговаривал Хромов, и, солидно кашлянув, направился к приезжему.
— Здравствуйте, уважаемый товарищ! — сказал Клинов и подал руку. Человек в кожаной куртке крепко стиснул ему пальцы и отрывисто буркнул: — Привет!
Поликарп Евстигнеевич раздраженно взглянул на Клинова и, отвернувшись, воскликнул:
— Уважающая себя щука, если хотите знать, на блесну не возьмет. Это попадается только легкомысленная, по своей молодости неразумная, рыба. Почему, дорогой товарищ, иная щука доживает до глубокой старости, до того, что у ней зеленый мох на голове растет? А все оттого, что хитра! Есть у нас в Ярославской такая речка. Уча. Это, я вам скажу, не река, а высшее образование для рыбаков! Не диво наловить рыбы там, где она есть…
— Это верно, Уча пустая речонка, одни коряги, — заметил Павел.
Поликарп Евстигнеевич затряс от раздражения бороденкой. Он терпеть не мог, когда ему мешали говорить о рыбной ловле.
— Не встревай, Павел. Так вот, не диво наловить рыбы там, где она есть. Нет, вы, дорогой товарищ, поймайте там, где ее нет.
— Интересно, — подвинулся поближе приезжий.