«Дома, верно, ждут не дождутся, когда вернемся, — подумала она. — Поди-ка, Поликарп все глаза проглядел». И ей показалось, что она уехала давным-давно…
День тянулся бесконечно… Все работали в поле. Полинка куда-то убежала, и от скуки Пелагея Семеновна пошла на огороды, помогла колхозницам прополоть огурцы. Весь день она ходила какая-то неприкаянная и вдруг поняла — да ведь ей же тут нечего делать.
В этот же вечер, не слушая никаких уговоров, она собралась домой.
— И что это, мамынька, не успели оглядеться… — обиженно протянула Полинка.
— Пора, пора, доченька. И то уж загостились.
Жена Александра Хромова, Екатерина, укоризненно говорила, провожая их к ночному поезду:
— Люди-то что скажут? Подумают, приняла плохо…
— И-и, брось-ко об этом думать, — торопливо шагая, словно боясь опоздать на поезд, говорила Пелагея Семеновна, — соскучилась я по дому. Вот и все.
— Да уж больно рано соскучилась-то!
— А про это, мать моя, только одно сердце знает. У меня душа покоя не находит…
Полинка шла молча. Она была недовольна, что так быстро мать надумала уехать, но, подходя к станции, повеселела, представив, как она неожиданно явится домой, как начнет рассказывать и как все будут ее слушать.
С утра погода хмурилась, а к полудню пошел дождь. Вначале ему обрадовались. Жаждали воды яровые, томились картофельные поля, никла рассада белокочанной, и, чтобы она хорошо пошла в рост, надо было напоить землю.
И вот черные тучи обложили все небо. Ждали грозу. Но первые тяжелые капли упали без грома. Они подпрыгивали, ударяясь о землю. Листва на деревьях, травы доверчиво раскрылись, потянулись вверх. А дождь все усиливался и, словно обозлясь, стал хлестать, взбивая на дороге пыль. Звонко смеясь и радуясь дождю, все убежали с поля, спрятались под широкие лапы елей, в шалаши. Но прошел час, а дождь все шел.
— Надолго, видно, зарядил, — глядя, как по лужам прыгают пузыри, сказал Никандр. Он сидел в шалаше из сосновых веток рядом с Настей. «Что же теперь делать, — думал он, — пережидать ли дождь, или, надев стеганый солдатский ватник и зимнюю шапку, пойти продолжать работу?» Но не успел он решить это, как над головой грохнул гром. Настя придвинулась к Никандру:
— Ой, батюшки!
— Здорово хватило, — спокойно заметил Никандр. — Небесная «катюша» начинает действовать. — А сам подумал: «Всерьез, что ли, она испугалась или только предлог нашла, чтобы ухватиться за руку?»
К любви Никандр относился серьезно. На войну он ушел семнадцати лет. Там некогда было заниматься любовью, а когда вернулся с фронта, на первое время заказал себе не заглядываться на девчат: знал, что если уж полюбит, так женится. А чтобы жениться, надо сначала наладить жизнь, стать крепко на ноги.
Настя, не выпуская руки Никандра, навалилась грудью на его плечо и выглянула из шалаша.
— Затяжной, — протянула она.
Никандр вздохнул: «Отстраниться или нет?» — и решил отстраниться. «Надо будет в райкоме попросить лектора, чтоб прочитал о любви и дружбе», — подумал он.
Сквозь неплотную крышу шалаша стал пробиваться дождь. Опять прокатился гром, и дождь припустил сильнее.
— Не люблю грозу, — прошептала Настя. На спину ей посыпались с ветки капли, она пододвинулась и прижалась к Никандру. — Так всю и передернет, и по руке мурашки. Посмотри… — Она протянула загорелую ровную руку. Верно, на коже у нее появились, словно от холода, гусиные пупырышки.
Никандр посмотрел и отвернулся. «Подожду еще полчаса, если не прояснит — пойду на канавы», — подумал он и полез в карман за кисетом. Настя его не интересовала. Во-первых, она была старше его на два года, а во-вторых, он мечтал встретить девушку с черными косами, с розово-смуглым лицом, с большими черными глазами и ярко-пунцовыми губами. Такую он однажды встретил. Это было в госпитале. Раз в палату пришла сестра и сказала, что у них в женском отделении появилась красавица, которая хочет познакомиться со всеми больными, так вот, согласны ли больные пригласить девушку? «Конечно, согласны!» — закричали в один голос двенадцать человек.
И вот она приехала на коляске в палату.
Верно, это была настоящая красавица. Никандр видал таких только на картинках. Вокруг головы у нее лежали черные косы. Брови — тонкие, черные — стояли полукружьем над большими глазами, словно она удивлялась чему-то. У нее были сверкающие белые зубы, и от них, когда она говорила или смеялась, лицо казалось еще смуглее. Девушка остановила свое кресло у кровати Никандра. У нее, наверно, были ранены ноги. Она прикрывала их до полу одеялом.
Никандр, как увидел ее, так и замер от восхищения. Она улыбнулась ему. Но поговорить не удалось. Ее окликнул пожилой азербайджанец-солдат. Она обрадовалась, что повстречала земляка, и проехала к нему. Ночью Никандр долго не мог уснуть. Ему виделся свой колхоз, и он, Никандр, ходит в яблоневом саду с этой девушкой. Ее звали Сурья.
А на другой день он узнал, что девушка без ног.
И когда она опять приехала к ним в палату, он чуть не заплакал от жалости к ней. Уж очень она была красивая…
Конечно, Настя с ее соломенными волосами и светлыми бровями никак не походила на Сурью.
Он равнодушно посмотрел на Настю и подумал: «Плохо, что у нас мало парней. Девчатам скучно. Хоть бы Кузьма Иваныч женился, что ли… И верно, чего ему не жениться? Настя девушка хорошая, серьезная, работу любит… И если посмотреть объективно — красивая… нос, там, губы и прочее…»
А Настя, тоже подумав о чем-то своем, мечтательно сказала:
— Скажи, Никандр, как ты смотришь на любовь? — и полузакрыла глаза.
— Чего? — насторожился Никандр.
— На любовь как ты смотришь?
— Пока никак, — и опять полез в карман за кисетом, но, вспомнив, что у него в руке цыгарка, раздраженно выкрикнул. — Да что это за дьявольщина, нигде не проясняет! Еще жду десять минут, и чорт с ним, с дождем, надо канаву копать. Приедет Кузьма Иваныч, он задаст нам чёсу.
— А я часто думаю о любви, — сказала Настя и провела пальцем по земле. — Ты когда-нибудь любил?
Никандр вздохнул и чуть отстранился. Уж больно близко она сидела. Но с ветки закапало сильнее, и Настя придвинулась к Никандру так близко, что он почувствовал ее дыхание у себя на виске.
— А чего тебе до моей любви? — сердито спросил Никандр.
Над головой опять загрохотало, словно по небу проехала телега с пустыми железными бочками.
— Ну, как чего… надо. Разве нельзя спросить?
— Нельзя, — сказал Никандр, хотя ему льстило, что он нравится девушке.
— Странно. Кого же мне и спрашивать, как не секретаря комсомольской организации? — И, сжав Никандру руку, она засмеялась. — Ох, влюбилась я, Никандр, ужас!
«Надо уходить, — склеивая папироску губами, торопливо подумал Никандр. — И чорт меня угораздил сесть с ней в один шалаш!»
— Это меня не интересует, — сухо ответил он и отвернулся.
— Почему не интересует, что ты, каменный? Вот я хочу тебя спросить…
— Нет, видно, не переждать. Пошли на работу! — Он хотел было вскочить, но Настя придержала его.
— Подожди, я всерьез хочу с тобой поговорить… — Он видел, что она волновалась.
— Ну? — Никандр посмотрел на нее. Нет, конечно, он не мог ее полюбить.
— Скажи, если я уйду из колхоза, как это будет?
— Куда уйдешь? — стремительно спросил Никандр и удивился, до чего же хитры бывают девчата.
— Ну, уйду… Вот, если я полюбила человека и он полюбил меня, могу я к нему уйти?
«Ох, и хитры же!»
— А кого же ты полюбила?
Настя застенчиво поглядела на Никандра и еще быстрее стала водить пальцем по земле. И вдруг Никандру показалось, что все это Настя говорит нарочно, чтоб проверить его — любит он ее или не любит.
— Кого же ты полюбила? — снова спросил он и приготовился, в случае чего, защищаться. Он не позволит себе навязывать любовь, на этот счет у него свои соображения.
— Николая Астахова, — чуть слышно произнесла Настя и зарделась.
— Кого? — Никандр ушам своим не верил. Что это такое? Астахов! Почему Астахов? И ему стало досадно: как это она могла влюбиться в Астахова, если тут, рядом, есть он, Никандр? Что он, хуже Николая? Если он не влюбился в Настю, так это совсем другой разговор. У него на этот счет есть свои соображения. Он взглянул на нее пристальней и впервые заметил, что у Насти очень пухлые губы и в глазах, в голубом ободке, черненькие крапинки и на щеках ямочки… Странно, когда же они появились у нее, эти ямочки?
— Ты забыла, что ты звеньевая? — сухо спросил он.
— Нет… — теребя оборку ситцевого платья, ответила она.
— Ну, тогда о чем говорить. Вопрос ясен. Если хочет, пускай приходит в наш колхоз, а не хочет, давай ему отбой.
— Я так не могу, — тихо ответила Настя, — я его люблю…
Никандр почесал затылок.
— И как это тебя угораздило влюбиться в парня из другого колхоза, — осуждающе вздохнул Никандр. — Как будто… — Он замолчал и насупился. — Я тебе сейчас ничего не могу присоветовать, я должен подумать, — и, совсем расстроившись, выглянул из шалаша.
Дождь лил. У шалаша образовалась большая лужа, по краям ее желтела грязная пена. За лужей лежали унылые поля, а над ними нависло суровое низкое небо. Лес потемнел. Отяжелевший от воды вымпел повис на высоком шесте.
— Долго будем пережидать? — вдруг напустился Никандр на Настю. — Или ты хочешь, чтобы мы потом по шею в воде работали? Пошли!
Он вобрал голову в плечи и выскочил под дождь. Он бежал и думал о Насте, и было у него такое чувство, как будто он навсегда потерял кого-то очень дорогого. Да так оно и было. Он и не заметил, как Настя стала ему близка за эти месяцы, прожитые на новом месте.
Когда он прибежал на капустное поле, там уже во всю шла работа. В самой низинной части набралось столько воды, что не видно было ни борозд, ни рассады.
Кузьма беспокойно смотрел на окна. Дождь лил, не переставая, вот уже пятый час. И Кузьма видел, как он заливает поля, как погружается в воду опытный участок, как тонут яровые на сидоровском клину. А люди, наверное, спят… Утром проснутся, и на вот тебе — море! Кузьма нагнулся к сидевшему с ним рядом председателю соседнего колхоза Чистякову, Герою Советского Союза.