Рано утром, сойдя с крыльца и остановившись у вольеры, однажды я с удивлением увидел, что в ней осталось три совы. Четвертая сова исчезла бесследно. Я очень внимательно осмотрел вольеру. Кроме старых ссохшихся «погадок», в ней ничего не было. Никаких отверстий, куда могла вылететь ночью исчезнувшая сова, я не обнаружил.
Еще через две ночи в клетке остались лишь две совы. Несомненно, голодные совы в ночной темноте убивали и съедали своих подружек. Трудно представить, что происходило ночью в вольере. Никаких следов борьбы не было заметно, на земле не осталось и одного перышка (известно, что, в отличие от дневных хищных птиц, совы съедают добычу вместе с перьями и мелкими костями, которые отрыгивают потом в виде круглых комочков – погадок). Живые преступницы сидели спокойно, не шевелясь.
Чтобы прекратить безобразное «самоедство», я посоветовал выпустить птиц на волю.
По моему совету дверь в вольеру на ночь оставили открытой. Утром голодных птиц в вольере не оказалось – они улетели на охоту в лес.
Каково было наше удивление, когда на третий или четвертый день мы обнаружили выпущенных на волю птиц на прежнем месте – в открытой вольере.
Они спокойно сидели на ветвях сухого дерева и так же смотрели на нас круглыми глазами.
С тех пор вольеру мы не запирали, и каждое утро находили в ней сов.
Трудно понять, почему так упорно возвращались птицы в свою тюрьму, где им пришлось пережить жестокую голодовку.
Сыч-воробей
Ранней весною я возвращался с охоты. Я шел по лесу знакомой дорогою, и в ночной темноте над моею головою послышался странный негромкий звук. Этот странный звук перемещался – было похоже, что меня настойчиво преследует какая-то ночная неведомая птица. Чтобы приманить птицу, я стал подражать странному звуку. Невидимый провожатый охотно стал откликаться.
В темном лесу мне не удалось разглядеть таинственного провожатого, и, выйдя на лесную опушку, я остановился. На фоне звездного неба рисовались черные ветви деревьев. Здесь, на краю леса, я надеялся увидеть незнакомую птицу.
Я стоял под деревьями, продолжая тихо манить. Небольшая тень пролетела над самой головою, бесшумно уселась на ветке. В ночной темноте трудно точно прицелиться. Я зарядил ружье мелкой дробью и, не видя на ружье мушки, выстрелил наудачу.
После выстрела лес примолкает. Я зажег спичку, стал смотреть под деревьями. На засыпанном опавшей хвоей снегу, раскинувши крылья, лежала маленькая серая птичка с круглой совиной головкой. В подстреленной птичке я признал сыча-воробья. В наших лесах эта птичка встречается редко, а днем ее трудно увидеть. Обычно она прячется в дуплах деревьев, а по ночам вылетает на охоту.
Дома я внимательно рассмотрел редкостную добычу. Сыч-воробей был немного больше обыкновенного воробья. Круглой головою, ушами, острым крючковатым клювом он напоминал своего большого собрата – обыкновенного лесного сыча.
Из шкурки сыча-воробья я решил сделать чучело для своего кабинета, в котором хранится множество добытых мною охотничьих трофеев.
Через несколько лет мне пришлось проходить тем же лесом зимою. На краю вырубки, возле только что срубленной и распиленной на дрова толстой осины, теплился огонек: грелись и отдыхали знакомые колхозники-лесорубы.
– Погляди-ка, – сказали они, прикурив от моей трубочки, – и разгадай нашу лесную загадку…
В верхней части лежавшей на снегу распиленной и расколотой осины лесорубы показали выдолбленное дятлом жилое дупло. Узкое круглое отверстие дупла, как крышей, было прикрыто большим грибом-наростом. В глубине этого покинутого дятлом дупла оказался склад продовольствия. Вытряхнув на снег содержимое, я насчитал шесть мертвых клестов и одиннадцать замороженных мышей. Я хорошо знал, что многие животные – птицы и звери – бережливо прячут свои запасы. Не раз в дуплах и под корнями деревьев мы находили наполненные отборными орехами лесные кладовые белок и бурундуков; сороки и сойки на моих глазах прятали в укромных уголках свою добычу. В подземных кладовых мышей хранятся многолетние запасы старательно высушенного сена и зерна. Обнаруженная лесорубами кладовая принадлежала какому-то запасливому хищнику, быть может, имевшему в лесу много таких складов.
Редкая находка очень меня заинтересовала. Кто мог убить и спрятать в птичьем дупле этих мертвых клестов и мышей? Злейший лесной хищник – куница не могла пролезть в узкое отверстие дупла. Маленькая ласка, промышляющая на земле под корнями, вряд ли решится забраться под вершину высокой гладкой осины.
Крепко задумавшись над трудной лесной задачей, я направился через лес к дому. Недалеко от поваленной осины слышались тревожные голоса птиц. Я узнал стрекотание сорок и хлопотливый крик соек. К поднятому этими птицами шуму примешивался тревожный свист синиц.
Чтобы узнать о причине переполоха, я свернул с дороги и осторожно приблизился к лесной маленькой полянке. На острой еловой макушке сидел сыч-воробей. Множество лесных птиц его осаждало. На дневном свете он казался беспомощным, круглая совиная головка его хохлилась и медленно вращалась. Наверное, ослепленному дневным светом маленькому ночному разбойнику пришлось бы совсем плохо, но он вдруг расправил крылья и, тихо и бесшумно планируя, нырнул под нижние сучки густой елки, почти у моих ног.
«Так вот кто жил в дупле, вот кто охотился и прятал свою добычу!» – подумал я, заглядывая под накрытую снежною на́висью густую зеленую елку.
Не сходя с места, я хорошенько высмотрел плотно прижавшегося к стволу елки сыча-воробья и, осторожно протянув руку, быстро накрыл его шапкой.
Пойманного мною живого сыча-воробья, несомненно, выгнали на дневной свет валившие осину лесорубы, и занимавшая меня лесная загадка разрешилась сама собою. Обитавший в дупле маленький разбойник приносил и хозяйственно складывал свои продовольственные запасы. На клестов и мышей он охотился ночью, хватал спящих птичек на ветвях деревьев и убивал их. Разумеется, птицы знали его и ненавидели. Как все хищные совы, он отрывал у пойманных птичек головы и выщипывал крупные перья.
Дома я выпустил маленького разбойника в комнату и стал приручать. Он охотно брал застреленных воробьев, а ночью, вылетая из убежища, сам ловил домашних мышей. Днем он обычно сидел под кроватью, забравшись в голенище старого валенка, которое ему заменяло дупло, а вечером неизменно выбирался из своего убежища. Придерживаясь клювом, он, как попугай, лазил по моим книжным полкам и бесшумно летал по комнате. Иногда он присаживался на письменный стол и при свете лампы делал самые уморительные гримасы.
Весною сыч-воробей стал издавать те самые звуки, которые я некогда услыхал в лесу. Звуки эти будили меня, но я скоро привык к ним, как мы привыкаем к обычным шумам и голосам. С наступлением весенней охоты эти звуки для меня стали необходимостью. Сыч-воробей будил меня, как верный будильник, и за всю весну я ни единого раза не проспал глухариного тока.
ЗВЕРИ В ЛЕСУ
Лоси
Из всех зверей, обитающих в наших русских лесах, самый крупный и самый сильный – лось. Есть что-то допотопное, древнее в облике этого крупного зверя. Кто знает – возможно, лоси бродили в лесах еще в те далекие времена, когда жили на земле давно вымершие мамонты. Недвижно стоящего в лесу лося трудно увидеть – так сливается окраска его бурой шерсти с окраской окружающих его древесных стволов.
В дореволюционные времена лоси в нашей стране были уничтожены почти поголовно. Лишь в очень немногих, самых глухих местах, уцелели эти редкие звери. При советской власти охота на лосей была строго запрещена. За десятки лет запрета лоси расплодились почти повсеместно. Теперь они безбоязненно подходят к людным селениям и шумным большим городам. Совсем недавно в центре Ленинграда, на Каменном острове, отправлявшиеся в школу ребята увидели утром двух бродивших под деревьями лосей. По-видимому, эти лоси забрели в город в ночное тихое время, заблудились на городских улицах.
Вблизи городов и селений лоси чувствуют себя в большей безопасности, чем в глухих местах, где их преследуют охотники-браконьеры. Они не боятся переходить широкие асфальтовые дороги, по которым непрерывным потоком движутся грузовые и легковые машины. Нередко они останавливаются у самой дороги, и проезжающие в машинах люди свободно могут их наблюдать.
Лось – очень сильное, сторожкое и умное животное. Отловленные лоси быстро привыкают к людям. Зимою их можно запрягать в сани, как запрягают на Севере домашних оленей. Только в осеннюю пору спаривания самцы лосей становятся опасны. Вооруженные тяжелыми ветвистыми рогами, они громко и грозно ревут, устраивают рыцарские поединки.
В городке Гатчине я знал старого опытного охотника, служившего некогда егерем в царской охоте. Этот старый охотник умел манить-вабить лосей, подражая их реву. Желая отогнать соперника, лось близко подходил к спрятавшемуся за стволом дерева охотнику, и ревущего рогатого лося было легко застрелить. Теперь такая «на реву» охота забыта. Современные охотники устраивают на лосей облавы. Окружив зимою в лесу лосей, загоняют их на цепь стрелков. Доверчивые звери выходят на вооруженного стрелка. Жалко видеть убитого или раненого лося, лежащего на окровавленном снегу. В зимнее время обойти лосей нетрудно. Обычно они держатся в мелком осиннике, где обгладывают горькую кору молодых осин. Следы лосей в глубоком снегу видны далеко.
Зимою на лосей нередко охотятся волки. Они стараются отбить от стада молодого лося и, загнав его в чащобу, быстро с ним расправляются.
В приуральских лесах я не раз находил места такой волчьей жестокой расправы. В годы войны в тех же приуральских лесах люди ставили на лосей сплетенные из проволоки или тонкого стального троса петли. Кормившиеся лоси попадали в такие петли головой или ногами. Два раза я видел запутавшихся в петле лосей. Знакомый лесник повел нас показывать пойманного петлею лося. Возле ствола высокой ели, к которой была прикреплена проволочная петля, не двигаясь стояла безрогая лосиха. Снег вокруг ели был обтоптан. По-видимому, лосиха несколько дней томилась в петле. Мы подошли близко к недвижно стоявшей лосихе. Кто-то из нетерпеливых и жадных охотников выстрелил, и она упала, кровавя снег. На меня это убийство, помню, произвело самое тяжелое впечатление.