— Это преувеличение, — буркнул Султан. — Фантазии кабинетного ученого.
— Да уж, кто это проект сочинял, мыслил трезво. Представьте себе толпу в экстатическом состоянии… вы знаете, какими они бывают во время сеансов. И представьте себе качество продукции, выпущенной такими специалистами. А ведь речь идет о военном и химическом производстве. И я задаюсь вопросом, что это: глупость или сознательная диверсия?
— Мне бы тоже было это любопытно узнать, — обронил Канцлер.
— Я берусь провести следствие, — высунулся Ловкач.
Настроение среди собравшихся явно переменилось. Новички, крысюки поганые, унюхали, куда ветер дует. Кто-то из них, кажется, Туча, промямлил:
— Вообще-то обучение квалифицированных рабочих также требует расходов. И если эксперт говорит, что их придется часто заменять, выгода не столь очевидна.
Хрен с ними, с новичками, все зависит не от них. Волдырь бросил взгляд на «тяжеловесов».
Явное неудовольствие услышанным выказывал только Султан. А то! Он сидит слишком прочно, чтоб его можно было так просто свалить, но если провалится проект, которому он покровительствовал, это крепко ударит и по нему, и по его клике. Барон, хоть и осадил Странника, был рассержен скорее его хамским поведением, а не содержанием речи. Граф делает вид, что ему все равно. А Дергунчику и впрямь все равно. Худо выглядит Дергунчик, похоже, инфа о том, что боевой товарищ с травы перешел на химию, верна. А Умник слушает внимательно. Делает выводы. Или что-то он такое заранее знал? Подозревал? Вот ведь поганец.
— И сверх того, — продолжал Странник, — передвижные излучатели — это не ретрансляционные башни, где система обслуживания уже налажена и фактически сводится к охране. Данные, представленные мне, не предполагают полную автоматизацию обслуживания. То есть, ясное дело, управлять всем этим будет не техника, а люди. И что это будут за люди, находящиеся в зоне действия повышенного излучения? Обычные среднестатистические граждане станут восторженными идиотами, действия которые непредсказуемы. А остальные… — он обвел взглядом присутствующих, — просто передохнут от болевого шока. Нет, пока не изобретено средство индивидуальной защиты от белого излучения, даже заводить подобные разговоры — бред и вредительство.
— Но разработки ведутся уже двадцать лет, и безуспешно. — Ага, Граф, и тебя зацепило. — И что ты на это скажешь?
— Скажу, что прошло лишь три года, как принял Департамент. И есть у меня подозрение, что разработки эти тормозились намеренно. Не знаю уж, сами мои предшественники до этого додумались или кто-то им подсказал.
— То есть ты считаешь, что создать защиту возможно? — Похоже, и Барон сдает позиции.
— Ну, кто ж на моем месте скажет, что создать ее невозможно… — Эти круглые глаза цвета болотной ряски глядели с исключительной наглостью. — Ни завтра, ни через месяц не обещаю. Работа займет года два как минимум. Может быть, пять.
И все они — даже Султан, даже вышедший из ступора Дергунчик — уже смотрят на мерзавца с надеждой… с благоговением?
Как же легко оказалось поймать вас на простейшую приманку, великие люди, Отцы страны, вершители судеб. Пообещай вам избавление от мучительной боли, которая два раза в день уравнивает вас, великих и могучих, с самыми презираемыми, самыми гонимыми, с теми, кому отказано в праве называться людьми, — и вы уже готовы на того, кто обещает, молиться, хотя минуту назад готовы были растоптать его в прах.
Но он, Волдырь, не позволит себя провести. И выступать против Странника в открытую он сейчас не будет. Не такой он дурак.
Он убедится, что Странник врет, — и тогда ударит. Потому что на долю секунды и в его душе шевельнулась эта поганая, жалкая, недостойная мужчины надежда. Но чтоб этот урод сумел сделать то, что было недоступно Шершню?
А Странник продолжал:
— То, что излучение — опора нашей страны или, если угодно, цемент, скрепляющий общество, — это аксиома. Оно обеспечивает равновесие, благодаря которому данный социум может существовать. Всякая попытка пошатнуть это равновесие, не важно, в какую сторону — уничтожить источник излучения, перехватить над ним контроль или, наоборот, усилить, — приведет к катастрофе, масштабы которой будут соизмеримы с итогами мировой войны, если не хуже. Поскольку здесь нет людей, не понимающих элементарных вещей, любое телодвижение, направленное на разрушение равновесия, сознательно или нет, — должно быть расценено как диверсия против существующего строя. И караться соответственно. Я все сказал.
— Ну что ж, — изронил Канцлер, — это была познавательная… экспертиза. Полагаю, ни у кого не осталось сомнений, что предлагаемый проект не представляет интереса для руководства страны и принят быть не может. — Он повернулся к Султану. — Никаких обид, а?
— Да, — светски заметил Граф, — вместо золота тебе подсунули кучу позолоченного хлама.
— Я разберусь с теми, кто это сделал, — сквозь зубы процедил Султан.
— Безусловно, безусловно. Но вообще-то для того, чтоб разбираться, у нас есть соответствующие органы.
— Я этим займусь. — Волдырь понимал, что пришло его время высказаться.
— По своей линии, да, — сказал Канцлер. — Это может оказаться происками внутреннего врага. Султан, я рекомендую тебе оказывать Волдырю всемерную помощь, он как-никак наши глаза и уши. Ну, что, всем спасибо…
Глава ДОЗа оценил итоги нынешнего совещания и пришел к выводу, что он все же выиграл. Султан периодически ставил ему палки в колеса, теперь же, после прямого распоряжения Канцлера, он не сможет этого делать. Опять же, появилась возможность тряхнуть жирных котов из Союза…
Но с выводами он поторопился. Канцлер закончил фразу:
— …кроме Странника и Ловкача. Я хочу обсудить с ними детали лично.
Сволочь, ушлепок! Ловкач все-таки обошел его. Расслабился, недооценил гада. А тот использовал Странника как козырную карту — и выиграл. Ничего, недолго тебе осталось. А пока будем держать лицо.
Волдырь покинул зал вместе с остальными. Одни великие люди испытывали явное облегчение от того, что совещание закончилось, другие — более проницательные, — прикидывали последствия нового расклада сил, готовились составлять альянсы и контральянсы. Волдырь был намерен нажать на Умника и выяснить, что тому было известно, но не успел — к нему подошел Граф.
— Паршиво выглядишь, старый приятель.
— С чего бы? Я в эту хрень не замешан. В отличие от Султана.
— Это да. Но происки врагов нации ты прохлопал. В отличие от Ловкача.
— Это мы еще посмотрим. Да и Ловкач за ушастым прятался. Если б Канцлер ему не внял, Ловкач бы и не вякнул.
— А что ты хочешь, на то он и Ловкач. Ну да ладно, все к лучшему, не нравился мне тот проект, только вот не мог сообразить — чем… А ты как будто потолстел.
— Да что вы с Умником все к этому цепляетесь, — недовольно пробурчал Волдырь.
— Ну, может, кажется, потому что не видели тебя давно… надо чаще встречаться!
Только Граф мог позволить себе подобные шутки в адрес Брони и секиры нации. Но Волдырь на сей раз не стал огрызаться. Его занимало следующее соображение. Канцлер при обращении назвал Странника первым, Ловкача же следом. Имело ли это значение? И кто здесь кого использовал, массаракш?
И еще что-то зацепило Волдыря в речи хрящеухого. Что-то очень важное промелькнуло в этом потоке хамских выпадов и высокопарных псевдонаучных словес. Пока Волдырь не мог определить что.
Ничего, разберемся…
За двадцать два года до событий.
После того как зазвучал ставший столь привычным за последний год сигнал воздушной тревоги, полковник Пелке Руга, глава канцелярии при имперском генеральном штабе, дисциплинированно покинул свой кабинет, чтобы отправиться в бомбоубежище. Оно в этом здании было основательное, уходило под землю на несколько этажей, и их превосходительства штабные генералы предпочитали пережидать бомбежку здесь, а не дома, — кажется, только это и удерживало иных на работе дольше положенного времени. И сейчас оба лифта, уходивших с их этажа, были заполнены сановитыми старцами и упитанными мужчинами в мундирах.
Руга не стал присоединяться к ним, а прошел в сторону лестницы, чтобы спуститься пешком. «Вот и правильно, так и надо», — читалось во взглядах сановитых и упитанных. Прогуляется, от него не убудет. Полковника считали слишком молодым для его должности — ему было немного за тридцать. И не говорите, что во время войны продвижение по службе идет быстрее, — Пелке Руга не боевой офицер! Большинство из собравшихся в этом здании военные действия видели только на экранах, но к сугубо «бумажной» должности Руги относилось с нескрываемым презрением.
И добро бы он был подобающего происхождения. Нет, он был из старинной, уважаемой семьи (иначе беса с два он был бы распределен сюда после военной академии), но семья эта давно уже не имела никакого влияния в верхах. А что лучший выпускник академии — ой, да не смешите наши гамаши.
Внешне он тоже не производил внушительного впечатления. Худой, что называется, «щека щеку жует», и весь какой-то тусклый. А ведь молодой штабной офицер должен блистать! У этого же блистали разве что очки.
В общем, никого не беспокоило, успеет ли Пелке Руга вовремя спуститься в убежище. Интересно, что это, похоже, не беспокоило и самого полковника. Быстро преодолев несколько пролетов лестницы (это был просто кирпичный колодец, свободный от всяких архитектурных излишеств, свойственных данному зданию), он остановился на площадке и вынул из кармана переговорное устройство — из тех, что имперская промышленность еще не поставила на поток.
Постоянные бомбежки повредили многие коммуникации, фактически уничтожив информационную сеть, которую только-только перед войной успели создать столичные военные инженеры, и это лишило Ругу возможности получать необходимые сведения, а также каналов связи.
Но и от бомбежек была польза. В это время никто не прослушивал радио- и телефонную связь. Ода, правда, заверял, что его машинка настроена на волну, недоступную для прослушки, но всегда лучше подстраховаться.