– Как татарва?
– Наскочили… – ответил раненый и, кривясь от боли, пояснил: – Но как мы пальбу начали… Ближе чем на сто шагов не подходили…
Генерал, заметно прижав пальцами платок, умолк, однако фельдмаршалу надо было знать больше, и он нетерпеливо бросил:
– Пленники есть?
Генерал лишь отрицательно помотал головой, Миних нахмурился, и вдруг откуда-то сбоку раздалось негромкое:
– У меня есть…
Фельдмаршал резко обернулся. Оказалось, что, пока он говорил с генералом, от рогаток тихо подъехала воротившаяся к войску казачья сторожа, и сейчас её начальник, оставаясь в седле, выжидательно смотрел на фельдмаршала. Первым желанием Миниха было осадить уж слишком вольно державшегося казака, но он сдержался и после недолгой паузы согласно кивнул.
– Ну, поведай, что вызнал?
– Хан со стотысячным войском в восьмидесяти верстах отсюда. Что мы идём, узнал дней за десять, а нападение делал Калга-султан.
– Выходит, хан рекогносцировку проводил… Умно. – Миних посмотрел на казака. – У тебя всё?
– Нет… – Казак сунул руку за отворот чекменя и, достав какую-то бумагу, протянул её фельдмаршалу. – Я цидулу привёз.
– Какую ещё цидулу? – удивился Миних и, принимая сложенный вчетверо лист, спросил: – Откуда взял?
– Запорожец-лазутчик доставил, – невозмутимо пояснил казак и добавил: – Запорожцы, они тут, в низовьях, все ходы знают…
– Ну-ну… – Миних развернул мятое письмо, прочитал, а затем, оторвавшись от текста, поднял голову и, встретив вопросительный взгляд генерала, сказал: – Наши люди ухитрились султанских гонцов перехватить. Теперь дают знать, что турки хану помощи слать не будут.
– Выходит, хан сам-один у Перекопа ждёт, – обрадовался генерал и, не отрывая платок от щеки, через силу заулыбался…
Парад и церемонию встречи было велено проводить на Потешном поле. Большой, имевшийся там, несколько вытянутый вдоль канала плац, до каменной твёрдости утоптанный солдатскими башмаками, был загодя смочен водой, дабы не поднимать пыли во время царского смотра. Для самой императрицы на малом взгорбке, что пришёлся неподалеку от царского дома, был установлен роскошный балдахин, навершие которого украшал вызолоченный двуглавый орёл. Для прочих были сделаны лавки, отделённые от подлого люда (коего уже набежало сюда великое множество) деревянной балюстрадой, обитой по такому случаю малиновым бархатом.
Измайловский полк, которому назначили смотр, был построен едва ли не с самого утра, и мушкетёры, стоявшие «вольно», уже было помалу стали опираться на ружья, когда, наконец, показался царский кортеж, и под приветственный гром литавр императрица Анна Иоанновна вошла под балдахин. Затем над Потешным полем пролетел трубный сигнал, тотчас встрепенувшиеся офицеры начали бросать грозные взгляды на своих, мигом подтянувшихся гвардейцев, и по команде командира, в сопровождении барабанного боя, полк начал движение.
Прапорщик Григорий Нерода, одетый по случаю парада в зелёный мундир, украшенный красной оторочкой, со шляпой-треуголкой на голове, маршировал церемониальным шагом, сжимая обеими руками свой эспонтон. Перед собой он видел напряжённо выпрямленную спину капитана, командира его фузилёрной роты, а рядом с ним шли подпоручик и поручик. Сам же прапорщик был совсем рядом с гвардейской шеренгой, но офицеру казалось, что это именно на него смотрят из-под балдахина, и Гриць изо всех сил старался не ударить лицом в грязь.
Едва чётко отбивавший шаг полк приблизился к взгорбку, ехавший впереди верхом на аргамаке подполковник Кейт, давая сигнал, взял свою шпагу подвысь, барабаны, сохраняя ритм, ударили походную дробь, и прапорщик Нерода, осознав важность момента, ещё сильнее сжал свой эспонтон. Его рота уже почти поравнялась с балдахином, и он хорошо видел императрицу, сидевшую обособленно несколько выше других, а заодно разместившихся возле неё её приближённых: Бирона, Левенвольде, Остермана, коих ему доводилось видеть прежде.
Тем временем Кейт, поравнявшись с балдахином, привстал на стременах и, полуобернувшись к царской ложе, картинно отсалютовал шпагой, выкрикнув:
– Кайзерин Анне, полковнику Измайловский регимент, виват!
Государыня приветно кивнула и посмотрела на шагающий мимо строй, ожидая, что гвардейцы поддержат своего командира, однако полк отчего-то молчал. Бывший уже совсем близко прапорщик Нерода заметил, что под балдахином заволновались, но тут Кейт вскинул шпагу, и по этому сигналу грянуло:
– Виват!!!
Шпага снова взлетела вверх, и второй «Виват», ещё громче прежнего, разнёсся над Потешным полем. Под балдахином все дружно заулыбались, и тогда прозвучал прямо-таки оглушительный третий «Виват». Анна Иоанновна приветно помахала рукой, и полк, держа равнение, батальон за батальоном продефилировал мимо балюстрады, окружавшей скамьи, с которых сейчас летели несмолкающие приветственные возгласы разместившихся там вельмож.
Прохождение гвардейцев закончилось, и Кейт, умело развернув колонну, выстроил батальоны «покоем» вокруг взгорбка. Оказавшийся в самом центре прапорщик Нерода видел, как под взмахом знаменосца развернулся полковой штандарт с вензелем Анны Иоанновны на фоне Андреевского креста, а затем стоявший чуть в стороне оркестр грянул виват-кант в честь государыни. Гриць, слушая музыку, вроде бы уловил в ней знакомые отголоски малороссийских мелодий, и на какой-то момент ему показалось, что он стоит не на Санкт-Петербургском плацу, а каким-то чудом оказался в родных местах.
А пока Нерода с замиранием сердца прислушивался, Кейт парадным шагом подошёл к балдахину, где встречавшая его государыня встала со своего места и, сопровождаемая Бироном, спустилась на плац. Что доложил Кейт, Грицько за звуками труб и гобоев не расслышал, но, судя по тому, как приветно улыбалась Анна Иоанновна, всё шло отлично. Затем государыня, сопровождаемая Бироном и Кейтом, величественно пошла вдоль строя, милостиво глядя на евших её глазами гвардейцев, ненадолго задержавшись лишь возле штандарта.
Прапорщик Нерода впервые видел своего полковника так близко и теперь мог хорошо её рассмотреть. Государыня была высокая, стройная, черноволосая, слегка полноватая, со смуглым и приятным лицом. Остановилась она почти рядом, и на этот раз Грицько смог понять, что она вполголоса благодарит Кейта за чудесный виват. В движениях её чувствовалась торжественность, но при этом было хорошо видно, что на губах её играет улыбка, а голубые глаза смотрят ласково. При этом говорила она с командиром полка почти как с равным, и Грицько Нерода внезапно ощутил прилив благодарности за то, что такая государыня сделала его гвардейцем.
Смотр кончился, и полк отвели на край Потешного поля. Старших офицеров государыня пригласила к себе, а младшие, оставшись с солдатами, ждали дальнейших распоряжений. Однако они что-то долго не поступали, и тогда было решено дать мушкетёрам отдых. К ружьям и знамени приставили часовых, к взгорбку с балдахином, где всё ещё пребывала государыня, на всякий случай отправили махальных, в то время как остальные гвардейцы расположились, кто где хотел.
Прапорщик Нерода и три его добрых приятеля, для порядка отойдя подальше, уселись прямо на травке, высмотрев довольно укромное местечко рядом с Лебяжьим каналом. После парада настроение гвардейцев было прекрасное, и один из них, созерцая окрестности, вздохнул:
– Воно тут добре, тильки б ще оковытои[23] трошки…
– Та я ж хиба против? – отозвался сидевший рядом его товарищ, извлекая из-под мундира ловко спрятанную там баклажку.
Предвкушая внезапно свалившуюся выпивку, все радостно засуетились, баклажка пошла по кругу, отчего через малое время настроение гвардейцев, и без того бывшее неплохим, стало ещё лучше.
– Ще б сала сюды, – посетовал, довольно жмурясь, хозяин баклажки. – А то когда ещё до столу звать будут…
– Наших нимцив уже позвали, – гвардеец, что был справа от Нероды, сердито фыркнул и повернулся к прапорщику. – Вот ты с семёновцами и преображенцами добре знаешься, скажи: там теж уси офицеры нимци?
– Почитай воно так, – ответил Грицько и, малость помедлив, добавил: – Тильки воны тем дуже не задоволены.
– А я б про то помалкивал, – вмешался молчавший до сих пор гвардеец и, отпив из баклаги, хмыкнул: – Тайная канцелярия бдит…
– То ты верно говоришь, – согласился с ним Нерода. – Немцы не немцы, а каб не воля нашей государыни-матушки, сидели б мы на засечной линии и татар высматривали…
Сказанное прапорщиком заставило гвардейцев на какое-то время умолкнуть. Вид с берега канала располагал к созерцательности, однако Нерода, меняя тему, взбодрил притихших было товарищей, заявив:
– Гадаю, смотр нам сделали через войну, не иначе.
Прапорщик тут же получил поддержку:
– Та война доброе дело! Треба ж нарешти от той татарвы позбутысь[24], – сказав так, хозяин баклажки перевернул её вверх дном и, убедившись, что она совершенно пуста, спрятал её назад под мундир.
Выпитая натощак водка быстро развязала языки, и теперь малость охмелевшие гвардейцы заговорили уже все враз:
– Да, ежели ногаев со степи выгнать, а за службу там надел получить, на той земле добре хозяйнуваты[25].
– Турок не позволит хана побить.
– Значит, и султана бить надобно!
Сосед Нероды покосился на прапорщика и сокрушённо вздохнул:
– Эх, кабы нас на войну взяли, то там и награду получить можно…
– А их нашим иноземцам и так дают, – неожиданно заявил опасавшийся Тайной канцелярии гвардеец и, вроде как ожидая поддержки, посмотрел на Нероду.
– То они, а нам только за дело дать могут, – как-то двусмысленно обрывая разговор, отрезал прапорщик и поднялся…
Фельдмаршал Бурхард Миних, стоя на свеженасыпанном гласисе, пытался разглядеть через подзорную трубу укрепления Перекопа. Однако по ночному времени на фоне неба только отчётливо прорисовывался тёмный силуэт укреплений, и никаких подробностей увидеть было нельзя. Фельдмаршал опустил пока что бесполезную подзорную трубу, и ему вдруг вспомнилось, как совсем недавно он в упор смотрел на беспокойно мявшегося перед ним мурзу.