Галера медленно подошла к пристани и, убрав вёсла, ткнулась бортом в привальный брус. Матросы закрепили чалки, поставили сходни, и Хрущов, довольный тем, что утомительный морской переход кончился, сошёл на берег. Пройдя подъездной дорогой, он вышел за ворота и зашагал улицей вдоль долгой линии стоявших сплошным рядом трёхэтажных губернских домов. Так он миновал бывшие там учреждения, а дальше попал туда, где на первых этажах размещались торговые лавки. Дойдя до угла, секретарь свернул и ещё издали углядел висевший над входом в остерию якорь.
Остановившись перед крепкой дубовой дверью, любовно украшенной резным изображением парусника, Хрущов помедлил, а затем взялся за деревянную ручку в виде медвежьей лапы. Оказавшись внутри довольно большого помещения, уставленного столами, за которыми шумели завсегдатаи, посланец Тайной канцелярии огляделся. Судя по всему, здесь всё было без затей. На столы подавали обычную квашеную капусту, пироги, разные соленья, а в глиняных кружках, которые держали в руках уже чуть хмельные посетители, наверняка было пиво.
Как сразу стало понятно, сидели тут боцмана, штурманские ученики и капитаны из тех, что попроще. Скорей всего, иноземцы сюда редко заглядывали, и на Хрущова сразу стали коситься, причём, похоже, не из-за его золочёного камзола, а просто из-за совсем не морского вида. Не зная, что предпринять, секретарь так и торчал на месте, пока его не тронули за обшлаг. Хрущов обернулся и увидел, что какой-то служитель остерии даёт ему знак идти за ним. Он послушался и, оказавшись в темноватом чулане с одним волоковым окошечком, спокойно сел на стоявшую у стены лавку.
Ждать пришлось недолго. В чулан вошёл хозяин остерии и, поприветствовав гостя:
– Поздорову ли? – уселся на лавку рядом с ним.
Они знали друг друга. Примерно раз в месяц из Петербурга с оказией прибывал человек за отчётом, и сейчас хозяина остерии удивил лишь высокий ранг посланца. Сначала оба сидели молча, но когда хозяин, проявляя гостеприимство, предложил:
– Может, спроворить чего? – Хрущов отрицательно мотнул головой и твёрдо заявил:
– Поначалу дело.
– Дело так дело, – согласился хозяин и начал: – Совсем готовых до боя кораблей шестнадцать, галер сто двадцать и ещё тридцать в запасе. Что ж до постройки новых, то противу прошлого года заложено только два. Отчего так, не знаю.
– А чего флот вывели? – спросил Хрущов.
– Точно оно мне неведомо, однако в остериях толкуют, вроде бы решено парусное вооружение проверить.
Хрущов вспомнил, что он тоже замечал, как на мачты по вантам взбирались матросы, и поинтересовался:
– Я в море «Штандарт» видел, чего он там?
– Это не в море, – усмехнулся хозяин остерии. – «Штандарт» дальше залива не ходит, да и то ежели волны большой нет.
– Так что он там делает? – удивился Хрущов.
– Не иначе как на нём морских фенриков учат, – начал пояснять хозяин и вдруг насторожённо умолк.
Хрущов тоже насторожился. Он явственно услыхал донёсшиеся из общего зала шум, крики и звон то ли битой посуды, то ли ещё чего. Вероятнее всего, там началась потасовка, и Хрущов, обеспокоенно прислушиваясь, вопросительно посмотрел на хозяина остерии:
– Как быть?.. Мне ещё к адмиралу Головину надобно.
– Ничего, я другим ходом выведу, – успокоил его тот и поднялся.
В доме вице-адмирала Головина Хрущов был немедля препровождён к хозяину, едва тому доложили, кто к нему прибыл. Посланца Тайной канцелярии генерал-инспектор от флота встретил стоя и, сев только после гостя, насторожённо спросил:
– Чем могу?
– У меня два вопроса, – сразу перешёл к делу Хрущов. – Почему все корабли на рейде и что делается для усиления флота?
Генерал-инспектор Головин, глянув на собеседника, немного подумал, а затем ответил весьма обстоятельно:
– Я имел честь быть послом в Швеции и тамошние настроения знаю. Пусть видят. – Вице-адмирал сделал паузу и, заметив одобрительный кивок Хрущова, продолжил: – Что касаемо новых кораблей, то строятся Днепровская и Азовская флотилии, а на новой верфи в Архангельске заложены шестидесятипушечные корабли. Сейчас готовим для них команды. Поморов, как на Севере, тут нет, так что учим своих смолоду.
Вице-адмирал выжидательно умолк, а Хрущов, снова вспомнив «Штандарт», ещё раз одобрительно кивнул. Он знал: его доклад будет встречен весьма благожелательно…
По всей Украинской оборонительной линии, протянувшейся от Днепра до Северского Донца почти на триста вёрст, было тревожно. Линия эта, обустроенная фельдмаршалом Минихом, представляла собой двухсаженной высоты непрерывный вал, прикрытый трёхсаженным рвом с натыканными там заострёнными брёвнами. Усиливали её шестнадцать крепостей и сорок редутов, а вдоль линии через каждые двадцать вёрст стояли по три сигнальных столба со смоляными бочками наверху. Едва только ставало известно, что татары выступили, зажигалась первая бочка, когда они появлялись у постов – вторая, а с началом набега Орды – третья.
Впрочем, прошлой зимой татары всё же прорвались через оборонительную линию, и теперь, береженья ради, Миних учредил дополнительно ещё два «кор-де-резерва». Эти конные отряды – двухтысячный под командой генерал-майора Аракчеева и трёхтысячный генерал-майора Трубецкого – предназначались в помощь ландмилиции, занимавшей редуты. Все силы находились под общим командованием генерал-лейтенанта Леонтьева, и сейчас, когда кое-где уже горело по две бочки, три старших командира, с тревогой ожидая набега, собрались в крепости.
Заняв дом коменданта, генералы прежде всего обсудили сложившуюся ситуацию, потом долго трапезничали, а затем, решив, что поработали достаточно, велели разложить карточный стол и уселись играть в «фаро». Недавно завезённая из Франции игра была довольно простой. Банкомёт метал банк, поочерёдно укладывая карты справа и слева от себя, а игроки, понтёры, делали ставку «куш» и выбирали каждый из своей колоды по одной карте. Если карта, выброшенная банкомётом, совпадая с картой понтёра, ложилась справа, считалось, что выиграл банкомёт, если же слева – то выигрывал понтёр и ставка в банке доставалась ему.
По старшинству генерал-майор Леонтьев держал банк. Он снял с колоды верхнюю карту и положил её рубашкой вниз слева от себя. Понтирующий – генерал-майор Аракчеев – отрицательно качнул головой, и следующую карту банкомёт собрался положить справа, но, не сделав этого, замер. Игра шла вяло, генералов подспудно давила мысль, что где-то там, в заснеженной степи, крутится прошедшая через Перекоп Орда, и в каком месте она нанесёт удар, оставалось только гадать. Наверно, именно поэтому генерал Леонтьев, положив-таки карту на стол, как бы самому себе сказал вслух:
– Запорожцы, что с Дикого поля приходят, говорят, вроде хан всё войско собрал…
– Может, оно и так, – согласился с Леонтьевым Трубецкой. – Наши солдатики под Бахчисараем да в других местах побывали, вот хан и отплатить жаждет.
– Опять же султану то на руку, – поддержал Трубецкого Аракчеев.
– Да, вот только прошлую зиму татарва вал разрыла, а нам думай теперь, куда пойдут, только выходит оно по случаю, вроде как карта ляжет, – вздохнул Леонтьев.
Напоминание о том, что прорыв может быть внезапным, заставило генералов переглянуться, и после долгой паузы Трубецкой обнадёжил:
– Вся армия здесь на зимних квартирах, в разе чего помогут. Надо только пикеты подальше в степь выслать, чтоб мы со своим кор-де-резервом татарву, когда она через вал полезет, упредить смогли.
– То-то и оно, что упредить, – снова вздохнул Леонтьев и завертел в руках бывшую у него колоду.
Банокомёт собрался было продолжить игру, но тут в дверь заглянул служка:
– До вашей милости казачий полковник просится…
– Зови, – резко кивнул Леонтьев и, глянув на генералов, бросил карты на стол.
Служка тотчас исчез, и вошедший в комнату через малое время казачий полковник, по артикулу приветствуя генералов, доложил:
– Войсковой старшина Ефремов, из Изюма.
Кто такой этот казачий полковник, генерал Леонтьев хорошо знал. Начальник оборонительной линии слышал про два удачных похода Ефремова с князем Дондук-Омбо и про недавние тамошние события был извещён тоже. Поэтому он, ответив на приветствие, жестом пригласил гостя садиться и, самолично налив ему бокал рейнского из стоявшей на столе бутыли, спросил:
– Что на Кубани?
Ефремов сел, отпил из бокала и только потом ответил:
– Калмыки сделали новый набег. Большая часть края вконец опустошена. Остальные покорились её императорскому величеству.
Генералы довольно переглянулись, и Леонтьев уточнил:
– Значит, мы можем не опасаться, что ногаи выступят поддержать хана.
– Не выступят, – подтвердил Ефремов и, поставив бокал, обвёл генералов взглядом. – Но слух есть, будто хан собирается возле Изюма открытой степью идти в обход линии.
– Та-ак… – Леонтьев, знавший, что оборонительная линия доходит лишь до Изюма, машинально взял лежавшую перед ним колоду, а потом, бросив одну карту перед собой, сказал: – Ну, раз оттуда случай выпал, туда и разведку слать…
Следующим утром изюмский казачий есаул Довбня уже вёл свою сотню в Дикое поле искать татар. В таких делах он был весьма опытен и даже имел свою методу. Выходя в степь, есаул веером высылал вперёд пяток парных пикетов на удаление трёх-четырёх вёрст. Расчёт был на то, что при встрече с Ордой в погоню за единственным всадником татары пошлют не больше десятка и его казакам надо будет лишь во весь дух нестись назад к сотне, где уже сам есаул решит, как поступить. Однако пока всё было спокойно, и вокруг неспешно рысившей сотни замечалось только торчавшее из-под неглубокого снега бадилля[42] да местами успевший заледенеть конский след.
Ловушка Довбни сработала после полудня. Сначала из снежной дымки показался летевший карьером пикет, а потом и гнавшиеся следом татары. По приказу есаула шедшая строем сотня привычно рассыпалась по степи с таким расчётом, чтобы окружить погоню. Охваченные азартом ордынцы не сразу заметили казаков, а когда, сообразив, что к чему, стали осаживать разгорячённых коней, было уже поздно. Уйти уд