[46] для обстрела береговых батарей и тогда можно было бы, бросив в бой все свои силы, взять его на абордаж, но, похоже, турки решили не рисковать. Больше того, после четырёх часов непрерывной пальбы они легли на обратный курс и ушли.
Проводив взглядом уходившую за горизонт вражескую эскадру, Бредаль тотчас распорядился снова приводить флотилию хоть в какой-то порядок, а сам в удручённом состоянии духа стал подводить итог. Конечно, ни о какой победе речи быть не могло. Вдобавок ясно, что с уцелевшими судами любые военные действия невозможны, а о десантных операциях вообще надо забыть. Оставалось ждать, что ещё предпримут турки, но вскоре было получено известие, что их эскадра через пролив ушла в Кафу, и теперь Бредаль мог поддерживать связь с Азовом…
После взятия Минихом Очакова город представлял собой лишь груду камней без единого целого строения, и оставленному там гарнизону пришлось обустраиваться заново. Вдобавок эта работа сильно осложнялась тем, что во всей округе не было ничего годного для строительства. Все материалы, а главное, провиант приходилось усилиями речной флотилии доставлять из России, чему весьма сильно препятствовали Днепровские пороги и частые бури. Однако, несмотря на все мыслимые и немыслимые затруднения, гарнизон без устали трудился, готовясь к зиме.
В то же время, опасаясь внезапного появления неприятеля, солдаты возводили укрепления, представлявшие собой сплошную оборонительную линию, окружавшую город, начиная от лимана до берега моря. Надо заметить, что ко всем этим трудностям прибавлялись свирепствовавшие из-за гнилостных испарений болезни и, конечно, общее изнурение от непрерывно идущих работ, чему особо способствовала недостаточная да к тому же дурная пища. Вследствие таких неблагоприятных обстоятельств солдат в гарнизоне Очакова насчитывалось всего каких-то пять тысяч.
Комендант крепости генерал Штофельн, опасаясь нападения турок, как мог спешил с возведением редутов. Но он ошибся: первыми стали появляться татары, крутившиеся по степи, которые пока нападать не спешили, довольствуясь тем, что похищали находившийся в поле скот. Впрочем, турки тоже не заставили себя долго ждать. Их корабли подошли с моря и стали в виду берега на расстоянии пушечного выстрела. Простояв там непродолжительное время, они внезапно снялись с якорей и ушли, видимо из опасения налетевшей вскорости бури.
Однако ждать, что неприятель оставит крепость в покое, не приходилось. И точно, в скором времени, ночью, со стороны Дикого поля подошёл турецкий конный отряд, и спаги[47], спешившись, стали подбираться к устроенному вблизи лимана редуту, явно намереваясь застать его защитников врасплох. Против ожидания, караульные оказались бдительны, и турки, поняв, что их затея не удалась, провожаемые огнём, спешно отошли. Посланные на разведку казаки прознали, что турки стоят в двадцати верстах, и тогда генерал Штофельн собрал военный совет, где было решено стоять до крайности.
Буквально через день у Очакова появился неприятельский авангард, тут же окруживший крепость постами с суши, а ещё через сутки вся пятидесятитысячная турецкая армия подступила к городу и сразу принялась разбивать палаточный лагерь не дальше чем на полуторапушечный выстрел. Едва обосновавшись, командовавший турецким войском Али-паша приказал проверить крепость русских позиций, бросив на главный редут довольно сильный отряд. Находившиеся у гласиса казаки не дали себя окружить, и первая схватка с неприятелем окончилась ничем.
Тем временем, пока передовой турецкий отряд пробовал штурмовать редут, вся остальная неприятельская армия начала интенсивные осадные работы. Турки рыли траншеи, насыпали брустверы и, обустроив позиции, устанавливали орудия. В ту же ночь новоустроенные вражеские батареи принялись кидать бомбы, правда, особого вреда давно разрушенному городу этот обстрел принести не мог. Но несколько полков, открыто стоявших в ожидании прямого столкновения с неприятелем, вполне могли оказаться под огнём, и, чтобы не нести напрасных потерь, генерал Штофельн предусмотрительно отвёл их за крепостную стену.
Наутро непрерывно стрелявшие всю ночь турки пошли в атаку двумя колоннами. Одна устремилась к заново отстроенным полковым казармам, а вторая попыталась взять флешь перед Преображенскими воротами. Однако осаждённые, выйдя из других ворот, сделали встречную вылазку и ударили по колонне, шедшей к казармам. Какое-то время было неясно, кто берёт верх, но, как только схватка стала по-настоящему жаркой, турки начали отходить к колонне, штурмовавшей флешь. Тогда русские зашли туркам в тыл, и те, бросив четыре знамени, побежали. Офицеры Али-паши не сумели остановить солдат, и русские гнали турок вплоть до их траншей, где, ворвавшись на батарею, захватили бочонки с порохом. Только тут неприятель, получив поддержку, нанёс встречный удар и даже смог оттеснить русских на прежние позиции.
На другой день турки выбрали новое направление для атаки и бросились штурмовать Измайловские ворота, ров перед которыми оплыл от недавних дождей. Как и прошлый раз, им поначалу сопутствовал успех, и неприятель чуть было не ворвался в город, но его отбили и снова погнали обратно, однако от лагеря на помощь туркам уже спешили свежие силы, и противники, разойдясь на ружейный выстрел, начали перестрелку. Затем, поставив для прикрытия две пушки, турки спешно занялись обустройством ещё одной батареи, для которой подвезли тяжёлые 24-фунтовые орудия. Не удовольствовавшись этим, перед Измайловскими воротами они соорудили ретрашемент с редутами и, заняв новые укрепления, открыли огонь.
Осаждённые предприняли ответные действия и уже вечером сделали очередную вылазку. Скрытно пройдя вдоль лимана, русские заняли сторожевые посты турок и нанесли внезапный удар по неприятельской позиции, заклепав там сразу шесть пушек. Вдобавок рисковая партия из пятидесяти человек, пользуясь темнотой, незаметно пробралась в турецкий лагерь и стала громить палатки. Взбудораженный лагерь всполошился, турки набежали со всех сторон, и из пятидесяти с этого лихого дела воротились лишь шестеро. В отместку за такую дерзость Али-паша послал две галеры обстреливать редуты, однако пальба по берегу ничего не дала и турки ушли.
Позже подошли с моря уже семь галер и, явно чего-то ожидая, встали у берега против неприятельского лагеря. В то же время турецкие батареи вели непрерывный орудийный обстрел и даже усилили его, но особого вреда осаждённым не нанесли. Одна бомба упала на бастион возле Кристофельских ворот, другая взорвала небольшой склад пороха. Гарнизон крепости тоже вёл ответный огонь и одновременно, в ожидании общего приступа, продолжал укреплять позиции, закончив траверс в большом рву и протянув линию сообщения к Преображенским воротам.
Али-паша приказал начать атаку за два часа до рассвета, открыв сильный ружейный и пушечный огонь по Измайловским воротам. С рассветом тысяч шесть турок яростно бросились в атаку штурмовать редуты, устроенные у моря. Они сумели овладеть ретрашементом, потом захватили редуты и пробились до Каланчи. Обстановка стала угрожающей, и генерал Штофельн выслал на помощь тысячный отряд, который после жаркого боя выбил противника из ретрашемента и гнал турок до самого их лагеря. Смятение во вражеской армии было полное, там началась паника, и беглецов пришлось возвращать назад силой оружия. После этого неудачного штурма турки снова усилили огонь, закидав город бомбами, но гарнизон большого урона не нёс, так как все защитники были на стенах и в редутах.
Едва оправившись после такого афронта, Али-паша решил повторить штурм ещё большими силами, бросив в атаку не только свою пехоту, но и спешенных спаги, предварительно взорвав подведённые под бастион две мины. Однако эти спешно заложенные мины не повредили палисад и даже не нанесли потерь защитникам бастиона. Сразу после взрыва вражеская артиллерия открыла сильный огонь со стороны лимана, а турки произвели там фальшивую атаку, в то время как главный удар наносился ими по Измайловским воротам.
Атака была произведена с такой яростью, что неприятелю удалось преодолеть палисад, после чего у самых ворот начался жестокой бой. Всё шло к тому, что турки смогут прорваться, и тогда выскочивший из общей свалки офицер, опрометью перебежав к палисаду, подскочил к яме, где, ожидая приказа, сидел согнувшийся в три погибели капрал минёрной роты. Наклонившись к нему, офицер, едва переведя дух, севшим от волнения голосом крикнул:
– Давай!
Это значило, что надо пускать в ход последнее средство. Ещё раньше, признав уязвимость Преображенских ворот, генерал Штофельн приказал заложить там мины, и теперь, оценив обстановку, офицер приказал зажечь фитили. Вот только открытого огня у капрала не оказалось, и он остервенело бил по кремню кресалом, пытаясь зажечь не желавший тлеть трут. Поняв, что случилась заминка, офицер сам спрыгнул в яму и, оттолкнув капрала, пальнул из своего пистолета в сосис[48]. От стенки ямы густо пыхнуло дымом, раздалось шипение, а потом, когда огонь ушёл далеко внутрь, со страшным грохотом дважды тряхнуло яму.
Высунувшись из ямы, офицер и капрал увидели кружащиеся в клубах дыма какие-то ошметья, падающие сверху обломки и уцелевших, разбегающихся во все стороны турок. Сразу же, как дым взрыва осел, от других ворот на неприятеля пошло плотное каре, первые шеренги которого густо ощетинились пиками, близко не подпуская к строю размахивающих саблями, бросившихся было навстречу спешенных спаги. Попытка остановить русских провалилась, и ошеломлённые турки, потеряв три бунчука, в очередной раз бежали.
Больше никаких стычек не случилось, а неприятельские батареи почему-то открыли огонь только на следующий день. С верков хорошо было видно, как турки, не прячась, тащат в апроши лестницы и фашины[49], по всей видимости, явно готовясь повторить штурм. Однако сразу после захода солнца стрельба со стороны турок прекратилась, шум в неприятельском лагере помалу стих, и там в разных местах зажглись костры. Дабы разузнать, что происходит, осаждённые выслали поисковую партию, но она вскоре вернулась, и её командир доложил генералу: