Быстро догнать курьера не вышло, и показавшийся далеко впереди дормез люди Кутлера узрели только на третий день, когда уже начинали подумывать, что смысла в дальнейшей погоне нет. Правда, тут, в Силезии, устраивать засаду Кутлер не рискнул, хотя, судя по всему, теперь пан Гагберх ехал без всякой опаски. Не в пример Польше, здесь было немало весьма удобных дорог, и, какую из них выберет Синклер, капитан знать не мог. Поэтому решено было неотступно ехать следом, в ожидании появления благоприятных обстоятельств.
Так люди Кутлера безрезультатно миновали Бреславль, и лишь когда погоня достигла Нейштаделя, капитан решил, что пора. У дороги здесь рос густой лес, и после каждого поворота гнавшиеся за Синклером офицеры видели совсем близко обитый порыжевшей кожей задок неспешно катившего дормеза. Другого случая ждать было незачем, и капитан взмахнул рукой, после чего всадники, с рыси перейдя на галоп, в считаные минуты нагнали запряжённый четвернёй экипаж. На его облучке сидели лишь два кучера, и их, заскочив сбоку, враз скинули на землю.
Неуправляемые кони сначала испуганно понеслись вскачь, потом, запутавшись в сбруе, сбились в сторону, и дормез, съехав с дороги, застрял на обочине. Поручик Лесавецкий ловко спрыгнул с седла, распахнул дверцу кареты и, увидав внутри только одного путника, спросил:
– Пан Синклер?
Никак не ожидавший нападения курьер, вместо того чтоб выхватить пистолет, замахал руками:
– Нет, нет, моё имя пан Гагберх…
– Тоже годится, – ухмыльнулся поручик и, увидев, как Синклер, забившись в угол дормеза, судорожно хватается за большую сумку с застёгнутым клапаном, бесцеремонно рванул её у него из рук.
Позже, прямо на дороге сорвав запор клапана, капитан Кутлер первым делом проверил, там ли бумаги, которые им нужны, а затем, убедившись, что это именно они, приказал распотрошить карету так, будто на богатого путника напали грабители…
Главной заботой военного совета, готовившего новый поход, было желание облегчить подвоз артиллерии и снабжение армии провиантом. Для этой цели было приуготовлено двести тысяч лошадей, быков и верблюдов, а также дано указание Днепровской и Донской флотилиям действовать вкупе. По весне татары в очередной раз вторглись на Украину, и, хотя успешно были отбиты соединёнными отрядами, а казаки ещё долго преследовали неприятеля по степи, военный совет посчитал за благо учредить защитную пограничную линию протяжённостью с пятьсот вёрст.
Закончив дела в Петербурге, фельдмаршал Миних поспешил на Украину, где находились зимние квартиры частей его армии, и приказал всем, поскольку расстояния были значительны, загодя идти к Киеву. Для предстоящего похода военный совет предоставил в распоряжение Миниха сорок девять батальонов пехоты, сто драгунских эскадронов и более десяти тысяч казаков. Артиллерия общей численностью имела двести шестьдесят орудий, а всего армии было шестьдесят пять тысяч. Эти силы ещё надо было собрать, и, только дождавшись всех, Миних начал поход.
На этот раз решено было вести армию через Польшу, и, хотя поляки слали в Петербург жалобы, фельдмаршал пошёл к Днестру кратчайшим путём. Польский великий гетман велел шляхте сесть на коня, чтобы предотвратить беспорядки, коих следовало ожидать от лёгкого войска, и, исполняя приказ, это дворянское ополчение сопровождало шедшую несколькими колоннами русскую армию. Тем временем лазутчики донесли, что шестьдесят тысяч турок уже в Польше. Однако их паша не решился вступить в сражение и, разграбив по пути несколько деревень, ушёл за Днестр.
Чтобы обмануть неприятеля и заставить его оставаться вблизи Бендер, Миних выслал большой отряд казаков по направлению к Сорокам, будто это авангард, за которым следует вся армия. Казаки вплавь одолели Днестр и, сжигая по дороге местечки, скорым маршем пошли к городу, чтобы, неожиданно выйдя на подступы, его с ходу взять. Затем, удостоверившись, что турки поверили демаршу, казаки без всякого урона возвратились в лагерь, приведя с собой не только пленных, но и несколько сотен лошадей, взятых по большей части на польских землях.
По возвращении казаков Миних двинулся к Днестру, чтобы переправиться через реку невдалеке от Хотина. Турки, опасаясь его перехода за Збруч, выставили сильный заслон, но фельдмаршал, желая пройти незамеченным, оставил весь обоз в лагере, а сам, взяв с собой двадцать тысяч отборного войска, пошёл вдоль реки. Сделав большой дневной переход, Миних вышел к Днестру, а затем, убедившись, что в округе нет ни одного неприятельского солдата, срочно навёл мосты, сумев тем же вечером перевести на другой берег артиллерию и пехоту.
Узнав, что Миних перешёл Днестр, турки оставили позицию у Збруча и пошли в сторону Хотина, путь от которого к лагерю русской армии перекрывали горы. Это позволило Миниху выслать во все стороны разведывательно-поисковые партии, и они, уйдя за Прут, привели оттуда пленных и большое количество скота. Однако тут случилось непредвиденное. Неожиданно пошли проливные дожди, и, поскольку так продолжалось не один день, обеспокоенный Миних велел проверить обстановку, сложившуюся на временных переправах.
Полковник Манштейн, ставший уже к тому времени адъютантом фельдмаршала, прискакал к Днестру и увидел, что вздувшаяся от дождей река сорвала наплавной мост и он, медленно разворачиваясь, сплывает вниз по течению, а оставшиеся на берегу понтонёры с руганью бегут следом. Помогла ли ругань, неясно, но сорванный мост верстой ниже удалось задержать, и понтонёры начали попытки вернуть его обратно. Когда спешно возвратившийся Манштейн доложил о случившемся, Миних, зная, что за рекой пока остаётся обоз, а также часть армии с осадными пушками, приказал ради бережения от демарша турок возвести перед фронтом лагеря редут.
Предосторжность была нелишней. Уже через день в виду лагеря появилось до десяти тысяч татар, а вместе с ними ещё тысяч пять янычар, которыми, как стало известно, командовал сам хотинский комендант Колчак-паша. Они пытались схватить фуражиров, однако прикрывавший их полк, став в каре, отбил нападение. Татары повторили атаку, но, будучи встречены гусарами, не выдержав стычки, бежали до самого Прута. При этом были взяты пленные, и, переговорив с ними, Манштейн доложил Миниху, что, по словам татар, в Хотин прибыл лучший военачальник султана Вели-паша.
Остававшиеся за рекой пушки наконец-то перевезли через Днестр, за ними подтянулся обоз, и мост разобрали. Теперь Миних мог продолжать поход и вскорости подошёл к Пруту. Сразу после переправы через него армия вступила в горы. Валашский перебежчик известил, что неприятель неизвестно почему очистил самое важное ущелье, в котором мог задержать всё войско. Однако армия благополучно прошла через него и, дождавшись отставших, расположилась лагерем на поросшей редким лесом местности, правым краем упираясь в Прут, а левым – в горы.
В течение дня турки малыми партиями беспокоили лагерь, но до серьёзных стычек дело не дошло. Впрочем, когда Колчак-паша пришёл во главе почти двадцатитысячного войска, турки пробовали атаковать, однако, остановленные пушечным огнём, отошли к дефилеям. Наутро русская армия выступила, оставив на месте небольшой отряд дожидаться подтягивающийся обоз. Выведя войска на равнину, Миних без боя занял турецкий лагерь и расположился в нём. На другой день Колчак-паша хотел взять реванш, произведя сильную атаку, но, не имея успеха, удалился.
Ежедневные стычки лёгких войск продолжались, однако были скоротечны и нерезультативны. Для большего береженья армия перешла в другой лагерь и там ожидала подхода артиллерии и обозов. Тем временем неприятель расставил караулы вокруг всей русской армии на расстоянии всего-то пятисот шагов и тем так сильно затруднил перемещения, что для перехода к обозу требовался сильный конвой. Генерал-майор Штокман пренебрёг этим и поплатился. Имея надобность прибыть к фельдмаршалу, он вообразил, что опасности нет, и выехал в сопровождении только двух казаков.
В первой же роще на него налетели турки, и, хотя генерал отчаянно отбивался, будучи раненым, принуждён был сдаться. Узнав об этом, фельдмаршал сильно досадовал, поскольку такого важного пленника турки в течение всей кампании захватили впервые, и это конечно же наносило урон престижу. Как только об этом стало известно, тотчас были сделаны попытки лихим кавалерийским налётом освободить допустившего оплошность генерала, но, как вскорости удалось выяснить, Вели-паша на радостях немедля приказал отправить Штокмана прямо в Хотин.
В это же время фельдмаршалу донесли, что турки заняли весьма выгодные позиции на высоте и окопались, явно намереваясь дать там сражение. Поскольку главные обозы уже прибыли на место, Миних, оставив для охраны двадцатитысячный отряд, выступил в поход и, пройдя ряд небольших дефилеев, привёл армию к турецкому лагерю. Посланный на рекогносцировку Манштейн внимательно осмотрел через подзорную трубу турецкие батареи и, обращаясь к своему спутнику, сожалеюще сказал:
– Да, фенрих, сейчас мы на расстоянии пушечного выстрела, и я бы очень хотел знать, что там дальше понастроил Вели-паша.
Этим спутником был не кто иной, как недавно прибывший в армию паж принца брауншвейгского барон Мюнхгаузен. Весело сощурившись, вьюнош пригляделся к высоте и озорно заметил:
– Я вижу только один способ: пальнуть из пушки, вскочить на ядро и, пролетев над позицией, всё рассмотреть.
– Да?.. – Манштейн покосился на шаловливого юнца и с некоторой укоризной, но вроде бы и в тон ему ответил: – Только уж лучше прыгать на бомбу, поскольку она гораздо больше и на ней сидеть удобней.
Такую фамильярность в отношениях с фенрихом полковник допускал по одной весьма веской причине. Не иначе как принц прислал в войско своего соглядатая, а поскольку общительность барона была общеизвестной, он имел возможность во многом преуспеть. А ещё Манштейну очень хотелось из первых уст послушать рассказ об имевшем место этим летом бракосочетании принцессы Анны, значение коего могло быть весьма велико и свидетелем которого был Мюнхгаузен.