Император Карл не упускал ни единого случая, позволявшего вовлечь Россию в интересы своего дома, и в этом плане венский двор возлагал большие надежды на предстоящее бракосочетание принцессы Анны, племянницы Анны Иоанновны, с принцем брауншвейгским Антоном-Ульрихом. Договорённость об этом была достигнута, но под разными предлогами свадьба всё время откладывалась, порождая всяческие толки. Венский двор весьма неодобрительно взирал на эти проволочки, и в конце концов Карл решил отправить в Петербург чрезвычайного посла.
Маркизу Ботта де Андорио было препоручено всеми мерами домогаться, чтобы принцесса в день обручения или бракосочетания была объявлена наследницей престола, однако герцог курляндский Бирон неукоснительно против этого возражал, усматривая тут намёк на возможную недолговечность царствования государыни. На другое представление, касавшееся определения приданого и дальнейшего содержания, было прямо сказано, что принцесса ни в чём недостатка иметь не будет, а в дальнейшем совершенно всё достанется ей неоспоримо.
Больше ни на чём венский двор настаивать не стал, поскольку уже сумел добиться того, что императрица изъявила формальное соизволение на упомянутый брак. Полная договорённость была достигнута в апреле месяце с тем, чтобы само бракосочетание произошло уже через несколько недель. По объявлении о сём важном событии были немедля начаты приуготовления. Всем придворным чинам и особам от первого до пятого класса наказано, дабы они к предстоящему торжеству обзавелись богатым платьем и имели бы приличествующий их званию выезд.
В назначенный день маркиз де Ботта, прибыв во дворец, получил аудиенцию. Он был встречен императрицей, стоявшей на возвышенном троне, имея по одну сторону знатных дам, а по другую кавалеров. Поднявшись на одну ступеньку, маркиз остановился напротив государыни и по старинному немецкому обычаю, вздев шляпу, объявил на немецком языке о сватовстве от имени императора принцессы Анны за принца брауншвейгского. Императрица Анна Иоанновна ответствовала маркизу по-русски, высказав на то изъявление своего соизволения.
После этого государыня перешла в дворцовую галерею и, став под балдахином, дала аудиенцию принцу брауншвейгскому, который объявил о своём желании сочетаться браком с принцессою Анною. Затем к императрице приблизился посол, и ему было сказано, сколь охотно государыня удовлетворяет желание императора римского. Заявив так, она вышла в другую комнату и привела оттуда принцессу. Далее последовало обручение, при котором посол вручил невесте от имени римского императора богатый дар, состоявший из драгоценных камней и жемчугов.
В назначенный день бракосочетания ко двору съехались знатные особы, а когда на улицах в два ряда выстроились полки, шествие началось. Впереди ехал отряд конной гвардии, за ним верхами придворные трубачи и литаврщики. Потом гофкурьеры, а за ними следовал в открытой коляске гофмаршал. Далее, в каретах, запряжённых шестериком, по чинам ехали воинские и гражданские особы первых пяти классов, сопровождаемые ливрейными служителями, которые шли пешком, а сразу позади них следовал обер-гофмаршал с жезлом в руках.
Императрица и принцесса-невеста сидели вместе, напротив друг друга, в большой парадной карете, рядом с которой верхами ехали обер-шталмейстер и генерал-адъютанты, а уже за ними – камергеры и камер-юнкеры по старшинству. После императрицы следовали великая княжна Елизавета Петровна со своим придворным штатом и второй отряд конной гвардии. Далее обер-гофмейстерина, статс-дамы, фрейлины и особы женского пола по рангам. При этом надо отметить, что герцог и герцогиня курляндские ехали порознь в богатейших каретах, а замыкал всё великолепно-красочное шествие ещё один отряд конной гвардии.
По прибытии в церковь императрица с принцессой-невестой остановились на царском месте, по левую руку от государыни встал принц брауншвейгский, а все прочие расположились с обеих сторон. Архиепископ Новгородский после приличествующей торжеству речи совершил обряд венчания. Далее следовало благодарственное молебствие при пушечной пальбе с обеих крепостей и троекратном залпе, произведённом полками. Потом весь штат тем же самым порядком возвратился во дворец, только принц брауншвейгский теперь ехал вместе с императрицей.
Во дворце государыня приняла поздравления сначала от новобрачных, а потом от съехавшихся знатных особ обоего пола и жаловала всех их к руке. Затем императрица имела открытый обеденный стол с великой княжной Елизаветой Петровной, принцессой Анной и принцем брауншвейгским. К столу был также приглашён герцог курляндский со всей фамилией. По окончании обеда начался бал. В самом разгаре веселья, когда граф Остерман закончил отплясывать очередной контрданс, его придержал начальник Тайной канцелярии Ушаков.
– На два слова, Андрей Иванович.
– Слушаю тебя. – Остерман внутренне насторожился.
Вице-канцлер догадывался, что в связи с состоявшимся бракосочетанием разговор может быть достаточно острым, но Ушаков, как всегда, начал уклончиво:
– Я полагаю, что теперь, став теснее, все наши отношения с цисарем римским станут гораздо дружественнее.
– Я тоже на это весьма надеюсь, – немедля выразил своё согласие Остерман, ожидая, что ещё скажет начальник Тайной канцелярии, а тот, к удивлению вице-канцлера, коснулся запретного:
– Как полагаешь, чей интерес скажется теперь больше?
Вопрос главному дипломату был предельно понятен. Если не сейчас, то по прошествии времени австрийцы уж точно попробуют навязывать свою волю, и тогда выкручиваться придётся именно ему. И Остерман спросил прямиком:
– Считаешь, речь пойдёт о Молдавии?
– И не только о ней. – Ушаков доверительно снизил голос. – Поговаривают, герцог Бирон был против брака, и ещё один нехороший слушок ходит: гвардия ропщет, немцев, мол, слишком много.
В груди Остермана пробежал холодок. Он прекрасно знал, Бирон имел намерение женить своего сына на принцессе, а это было ой как чревато, и сейчас Ушаков не просто так упомянул о недовольстве гвардии. Достаточно вспомнить о всех перипетиях, предшествовавших воцарению Анны Иоанновны. И тогда вице-канцлер решился.
– Я убеждён, Андрей Иванович, – сделав многозначительную паузу, Остерман проникновенно посмотрел в глаза Ушакову, – что австрийцы и кто бы там ни был будут вынуждены считаться с русскими интересами.
– И я так думаю, Андрей Иванович, – кивнул отлично понявший Остермана Ушаков, и они, заслышав ритм гавота, весьма довольные друг другом, разошлись.
На другой день принц с супругою поехали в Летний дворец и имели приватный обеденный стол у императрицы, а вечером был бал в присутствии государыни. В это время приехал маркиз де Ботта для принесения поздравления императрице. После краткого разговора они вкупе смотрели танцы, а затем маркиз, переговорив ещё и с принцессою, уехал. Вечером принцесса с принцем и все приглашённые особы имели вечерний стол в большом зале, в то время как императрица кушала в другом покое с герцогом курляндским и его фамилией.
На третий день императрица удостоила новобрачных своим посещением и имела у них обеденный стол, куда, так же как в прошлый раз, со всей своей фамилией был зван герцог курляндский. Четвёртого числа был день отдохновения, на пятый в Летнем дворце маскарад, на коем находился и маркиз де Ботта, уже объявивший об успешном завершении своей миссии, а затем общий стол под большим шатром в Летнем саду, где на аллеях танцевала публика. И далее, уже на шестой день, все званые особы смотрели представление итальянской оперы.
Вечером седьмого, заключительного дня торжеств после недолгого ужина государыня в сопровождении приближённых вышла на дворцовую террасу, чтобы полюбоваться предстоящим фейерверком. По летнему времени петербургская ночь наступала постепенно, но, когда сумерки сгустились, с верков Петропавловской крепости ударила пушка, и в небо, оставляя за собой дымный след, полетели шутихи. Высоко вверху они начали с треском лопаться, искромётно рассыпая вокруг цветные зонтики, и одновременно снизу взметнулись огненные столбы фальшфейров.
Зрелище было изумительным, с земли, где враз закрутились пышущие пламенем колёса, непрерывно летели ракеты, падая сверху настоящим дождём из сверкающих звёздочек. Барон Мюнхгаузен, как паж принца, тоже стоявший на террасе, во все глаза смотрел на сказочный фейерверк. Он не мог представить себе, что такое возможно, а само торжество, длившееся целых семь дней, вообще казалось чем-то фантастическим. Осознав всё это, барон понял, что никто из известных ему германских владетелей, королей всяких Баварий и Вюртембергов ни о чём подобном не смеет даже помыслить…
Результаты рекогносцировки и донесения лазутчиков не обрадовали Миниха. Глядя на карту, где адъютант Манштейн уже успел сделать пометки, фельдмаршал отчётливо осознавал, что вокруг его армии стягивается кольцо и, похоже, турки нарочно не препятствовали прохождению самого трудного дефилея. Карта без прикрас показывала, что на возвышенности, прямо перед фронтом армии, окопавши лагерь и защитившись батареями, стоит сам Вели-паша. Против левого фланга, имея позади непроходимые горы, расположились янычары Хотинского коменданта Колчак-паши, а справа, у гор, тянувшихся до самого Прута, спаги Али-паши.
Вдобавок, если учесть, что, подойдя с тыла, дорогу назад закрывала татарская орда Ислам-Гирея, Миниху приходилось считать себя в полном окружении. Обстановка сильно запохаживала на давнее Прутское поражение, и весьма вероятно, что занявший сильные позиции Вели-паша, полагая, что фельдмаршал угодил в ловушку, ждёт от русских полной капитуляции. Миних ещё раз посмотрел на карту, выбрал из лежавшего рядом вороха донесений листок и прочитал:
– «В гористых местах, которые и без того весьма крепки и авантажны, войска турок числом до двадцати тысяч уже сильно ошанцевались», – а затем, уже обращаясь прямо к находившимся рядом в ожидании дальнейших распоряжений генералам Бирону и Левендалю, сказал: – Отсюда следует, здесь позиция турок особо сильна. – Палец фельдмаршала упёрся в изгиб линии, показывающей вражеское расположение. – Надо изобразить атаку здесь. Пусть Вели-паша стягивает силы туда, а мы ударим с другого края, где склоны ниже, да и войск, как лазутчики сообщают, почти нет. Турки считают, что ручей и речка, кои там протекают, их прикроют.