– Нет. – Миних посуровел. – Только военнопленными, а чтоб паша понял, двинуть пехоту через предместье до гласиса.
Манштейн поскакал исполнять приказ, а Миних не спеша возвратился в свою временную ставку и там, к своему удивлению, встретил уже отпущенного турками генерала Штокмана, с заметным волнением ждавшего фельдмаршала.
– Ну что, генерал, как оно на турецких харчах? – Миниху против воли вспомнилось то раздражение, с которым он встретил известие о пленении Штокмана, когда тот, пренебрегши опасностью, не взял конвоя.
– Терпимо. – Генерал уловил настроение Миниха и поспешно заговорил о другом: – Меня в Малой крепости держали. У этой цитадели стены толщиной в две сажени и высота их сажен двадцать. Ежели Колчак-паша обороняться решит, он там до осени продержится.
– Так… – Миних задумался.
Про Малую крепость фельдмаршал знал. Он даже видел в свою трубу флаги, развевавшиеся на остроконечных крышах её высоких башен, и понимал: Штокман прав, если Колчак-паша не капитулирует, трудности будут. Впрочем, опасения не оправдались. При дальнейших переговорах Миних стал уступчивее, согласился не досматривать обоз и пропустить семьи в Турцию. Получив такие заверения, комендант и ага янычар, явившись в сопровождении свиты, поднесли фельдмаршалу городские ключи. Затем Колчак-паша вручил Миниху свою саблю, после чего гарнизон крепости, сдав оружие и знамёна, вышел за стены, а вступившие в город русские войска поставили у ворот свою стражу.
Сразу после Хотинского дела Миних велел перекинуть через Днестр два моста и отправил на Украину генерала Бирона с частью войск, заодно поручив ему доставку двух тысяч пленных, в то время как сам фельдмаршал вышел с армией в Молдавию. При этом в разведку был послан князь Кантемир, который командовал сводным полком, собранным Минихом с разрешения двора из молдаван и валахов, присоединившихся к русской армии за время похода. Князь был родичем того самого Кантемира, что подписал в Луцке согласие на переход Молдавии под скипетр Петра.
Два года назад командовавший теперь полком князь Кантемир отправился через Польшу в Россию. Когда он проезжал Броды, хозяин тех мест коронный гетман Потоцкий неожиданно отдал приказ арестовать князя и, не объясняя причин, засадил в подвал. Пребывая в полном недоумении и неведении, князь метался по своей темнице, то и дело пытаясь выглянуть через кованую решётку полупритопленного в землю окна, как вдруг к выложенной сырым кирпичом яме наклонился неизвестно откуда взявшийся небогато одетый шляхтич и негромко спросил:
– Князь Кантемир?
– Да, я… Я!.. – Узник вцепился руками за прутья решётки.
– Слушай внимательно: коронный гетман имеет желание отправить тебя в Стамбул, чтобы там передать султану.
Это известие заставило князя похолодеть от страха. Уж чего-чего, а такого исхода он никак не ожидал, хотя было понятно: гетман блюдет свой интерес. Но что будет с ним, Кантемиром, там, в Стамбуле, рисовалось предельно ясно. Видимо, возникшее беспокойство отразилось на лице Кантемира, потому что шляхтич сначала огляделся по сторонам, а затем, снизив голос, сказал:
– Я могу передать письмо киевскому коменданту.
– Письмо? – машинально переспросил князь.
Кантемиру вдруг показалось, что коронный гетман подослал к нему шляхтича, имея свои цели, но, поскольку такое письмо повредить ему не могло, спросил:
– А чем писать-то?
– У меня есть. – Видимо, шляхтич был готов именно к такому ответу, потому как он без лишних слов протянул Кантемиру свинцовый карандаш и лист бумаги.
Перед князем замаячила хоть какая-то надежда, и, уже опасаясь, что его доброхот передумает, он, пристроившись на край топчана, куда немного попадал свет, начал писать. Как оказалось, шляхтич не обманул, поскольку в скором времени из Киева прибыл офицер, передавший коронному гетману требование полковника Кейта освободить Кантемира. Поначалу гетман пробовал юлить, заявляя, что он знать ничего не знает, но после того, как офицер объявил ему о возможном недовольстве Петербурга, понял, что другого выхода у него нет, и пленник был немедля отпущен.
Именно поэтому сейчас князь Кантемир ехал в середине полкового строя, неотступно терзаемый одной мыслью. Ему вспоминалось, как всего два года назад он сидел в зарешеченном подвале, со дня на день ожидая роковой для него отправки в Стамбул. По искреннему убеждению князя, вероломство Потоцкого было чудовищно, и то, что вельможный магнат – третий человек в Польше после короля и примаса, остановить Кантемира не могло, поскольку князь всё это время подспудно желал отомстить коронному гетману, на помощь которого он так слепо надеялся.
За последнее время в полк Кантемира прибыло достаточное количество валашских и молдавских офицеров, выразивших желание поступить на службу к её императорскому величеству. Среди них были и те, с кем князь был знаком ранее и безраздельно доверял. Вспомнив о них, Кантемир принял окончательное решение и отправил гонца за офицером, который, по мнению князя, был именно тем человеком, кто ему нужен. Вскоре этот офицер подъехал и, держась стремя в стремя, спросил:
– Есть дело, домнуле?[59]
– Есть, – кивнул Кантемир и, несколько свесившись с седла, негромко сказал: – Я сейчас отправлю вперёд партии разведчиков, а ты со своими людьми – со мной.
– Куда? – деловито уточнил офицер.
– Да вот очень хочу навестить одного старого приятеля… – глядя перед собой, зло отозвался Кантемир.
– Коронного гетмана? – усмехнулся офицер.
Ему, как никому другому, была хорошо известна история, приключившаяся с князем в Бродах, и он с полным пониманием тут же изъявил согласие, отправившись без промедления собирать людей. Идти столь малым отрядом на Броды, где находилась резиденция коронного гетмана, было бессмысленно, и потому князь Кантемир, разделив свой полк, отправил разведчиков в Молдавию, а сам, обдумав всё должным образом, поскакал в другую сторону, избрав объектом нападения расположенное слегка на отшибе богатое имение пана Потоцкого.
Уже поутру следующего дня валахи, лично отобранные офицером для дерзкого набега, оказались во владениях коронного гетмана и остановились в небольшом перелеске, откуда князь Кантемир отправил своих лазутчиков высмотреть, что происходит возле имения. Через какой-то час они вернулись, сообщив, что обстановка кругом спокойная и, судя по всему, там никто ни о чём не догадывается. А когда князь, чтобы удостовериться, всё ли так, принялся их расспрашивать, лазутчики сообщили главное: ворота в частоколе, окружавшем усадьбу, открыты.
Едва услыхав про ворота, Кантемир повелительно махнул рукой, и всадники понеслись карьером. Они с налёта влетели во двор и сразу рассыпались между служб, откуда начала выбегать всполошившаяся дворня. Заметив стоявшую в стороне выкаченную из каретника берлину, князь показал на неё неотступно следовавшему за ним офицеру.
– Проверь, там ли хозяин.
Офицер тут же, прихватив с собой часть валахов, рванул к каретнику. Князь ожидал, что им навстречу из этого сарая или ещё откуда повыскакивают гайдуки вкупе с вооружёнными шляхтичами гетманской стражи, но там, кроме бестолково метавшейся перепуганной дворни, никого не было. Больше того, к разочарованию Кантемира, вернувшийся офицер доложил:
– Коронного гетмана нигде нет.
Сожалеюще поджав губы, Кантемир бросил:
– Всё сжечь! – и завернул коня назад к воротам.
Позже, уже отъехав на полверсты от подвергшейся разграблению усадьбы, Кантемир, временами оборачиваясь, вспоминал поступок коронного гетмана и ещё долго со злорадной усмешкой следил, как гонтовую крышу панского дома всё сильнее обволакивает дымом…
Русская армия, следуя походным ордером, двигалась к Пруту, и всё время остававшийся при ней фельдмаршал Миних испытывал гордость. Ведь всего лишь чуть более двадцати лет назад по этим самым местам проходила армия царя Петра, чтобы, перейдя Прут, там, на турецкой стороне, испытать конфузию, будучи окружённой войском султанского визиря. Зато теперь, по твёрдому убеждению Миниха, всё должно было быть иначе. Да, турки было тоже окружили его армию и предвкушали победу, но он вдребезги разбил их, открыв себе дорогу в Молдавию.
Как только войска подошли к Пруту, понтонёрные части стали наводить сразу три моста. К тому времени, когда переправы были закончены, от разведчиков Кантемира поступили известия, что далее препятствий нет, а неприятеля не видать вовсе. Ободрённый такой вестью Миних приказал начать переправу, пустив кавалерию вброд, благо река в этом месте оказалась мелка. Затем для пущего бережения на берегу устроили тет-де-пон и укрепление, дав ему имя св. Иоанна. Вдобавок, ради легчайшего сообщения с Хотином, местами были сделаны редуты.
Правда, сведения, полученные от лазутчиков, оказались не совсем верными. Когда Миних, закончив укрепление переправы через Прут, двинулся дальше, ему донесли, что вблизи находится турецкое войско, о численности которого никаких сведений не было. Фельдмаршал остановил марш, перестроил авангард в каре. Однако тут произошло неожиданное. Едва неприятель оказался в пределах видимости, турки начали отступать и при этом уходили так быстро, что отправленные их преследовать казаки никого не догнали, после чего никем не тревожимая армия пошла прямо к Яссам.
Ехавший впереди кор-де-баталии фельдмаршал с удовольствием посматривал по сторонам. Миних и раньше слышал о богатстве земель Молдавии, а теперь мог убедиться в этом воочию. Да, тут, безусловно, в великом изобилии произрастает хлеб, много разных плодов, делается вино, а главное – здесь множество рогатого скота. Вдобавок все местные жители исповедуют греческий закон, вот только пока управляет ими присылавшийся турками господарь. От этих мыслей Миниха отвлёк Манштейн, прискакавший с докладом, что авангардом встречены посланцы из Ясс.
Оказалось, что срочно собравшийся в Яссах молдавский диван отправил к русскому командованию своих делегатов с предложением, речь идёт о «желании подвергнуться державе российской императрицы, прося её милости и покровительства». Фельдмаршал сделал немедленную остановку и велел разбить временный лагерь, где им были приняты посланные к нему «депутаты сословий». Они почтительно вручили Миниху письмо дивана, и после его совместного обсуждения (депутаты, желая облегчения, дружно жаловались на то, что турки, уводя скот, вдобавок разоряют виноградники) была составлена конвенция, по которой Молдова объявлялась независимой под покровительством России.