е заключалось в том, как эти перестроения производились. Офицер подавал команды пронзительным, истошным голосом. С непривычки даже трудно было понять, откуда идет этот удивительный крик. Но солдаты и капралы, видимо, относились к командам офицеров со всей серьезностью. Они выполняли их четко и очень молодцевато. Еще бы! Ведь на них смотрело несколько сот человек, стоящих по краям площади.
Англичане очень потешно маршируют. Высоко поднимают колени, чуть ли не до уровня живота. Особенно забавным это кажется, когда солдаты приставляют ногу после команд «стой», «направо» и «налево». При этих командах солдаты дергаются и перебирают ногами, как молодые норовистые кони. И все же, несмотря на необычность для нашего глаза происходящей церемонии, в ней было что-то привлекательное. Чувствовалось, что англичане отдают дань своим традициям. А для англичан нет ничего более святого, чем традиции.
Перед строем стоял знаменосец с двумя ассистентами. Но то, что было в руках у знаменосца, мало походило на знамя. Это была светлая необструганная палка длиной метра в полтора, на которую сверху нацепили какую-то темную, в нескольких местах порванную дерюгу. Маршируя, солдаты держали на нее равнение, капралы отдавали честь. В конце концов знаменосец со «знаменем» стал впереди колонны, и под звуки веселого бравурного марша колонна двинулась с площади. Что же это было за знамя? Мы ломали голову, но спросить ни у кого не решались: все равно с нашим английским языком вряд ли кто-нибудь понял бы нас. Мы предположили, что когда-то во время какого-нибудь кровопролитного сражения кто-то поднял такую вот палку, нацепил на нее дерюгу и повел солдат в атаку. В честь этого героического поступка палка с дерюгой превратилась в знамя. Так это было или не так, не удалось узнать. Но наша гипотеза нас вполне устраивала, и мы отправились дальше.
Мы вступили на Мэйн-стрит — главную улицу Гибралтара. Эта узкая улица не показалась нам красивой. Здесь расположены почти все магазины города. В этот ранний час она была почти пустынной.
В одиночку или стайками бодро шагали в школу дети, неся в руках портфели или ранцы за спиной. Мы обратили внимание на то, что как только дети начинали переходить улицу, полицейские немедленно перекрывали движение. Они зорко следили за тем, чтобы дети могли спокойно перейти на другую сторону.
Мы прошли Мэйн-стрит и мимо детского колледжа поднялись в парк Аламеда. Этот небольшой, но очень живописный парк разместился на возвышенности прямо над портом. В нем много цветов, пышных кустарников и деревьев. Здесь же находятся памятники губернатору Эллиоту — руководителю обороны Гибралтара в 1799–1803 гг. и национальному герою Англии фельдмаршалу Веллингтону. Из парка открывался чудесный вид на залив. Спустившись в город, мы еще долго бродили по улицам. В конце концов снова очутились на Мэйн-стрите. Теперь этот гибралтарский бродвей был заполнен народом. Люди на улице были одеты довольно скромно. Несколько раз нам встречались довольно молодые женщины, везущие перед собой коляску с грудным младенцем, а за руку ведущие еще двух-трех детей. У мамаш был приветливый и в то же время очень гордый вид.
Мы зашли в несколько магазинов. Многие из них были универсальными: здесь продавалось все — начиная от носков и зажигалок и кончая радиоприемниками и фотоаппаратами. Немало в Гибралтаре и специализированных магазинов. Среди владельцев и служащих магазинов было много индийцев и испанцев. И тех и других легко отличить от англичан. Нас поразило то, что в большинстве магазинов покупатели торговались с продавцами. И те нередко в полтора, а то и в два раза сбавляли цену. Продавцы были очень предупредительны и внимательны к покупателям. Узнав, что мы с советского корабля, они широко улыбались нам. Слово «спутник», которое стало близким всем людям на земле, слышалось со всех сторон: жители Гибралтара старались показать свое глубокое уважение к нашей стране.
Цены на товары в Гибралтаре очень различны. Пищевые продукты, одежда, ковры, предметы домашнего обихода сравнительно дешевы. Зато фотоаппараты, радиоприемники, сувениры, детские игрушки очень дороги. Особенно поразила нас дороговизна книг и патефонных пластинок. Редкая книга стоит меньше одного фунта стерлингов. А ведь за фунт можно купить часы или ковер. Маска для подводного плавания стоит полтора-два фунта, столько же стоят и ласты, а ружье для подводной охоты — около пяти фунтов.
Надо было возвращаться на корабль. Выпив в одном из баров кока-кола, мы направились в порт. К причалу подошел бот. Прошло 10–15 минут, и мы вступили на борт «Успенского».
Часов в 5 вечера «Успенский» снялся с якоря и покинул гибралтарский рейд.
10 октября. «Глеб Успенский» полным ходом идет на восток. Средиземное море встретило нас ласково: тихо, тепло, ярко светит солнце. Команда начинает готовиться к приходу в Керчь: матросы заняты покраской облупившейся надстройки, фальшборта и т. д.
Три месяца назад западную часть Средиземного моря мы прошли при отвратительной видимости. Сейчас видимость идеальная, и нам кажется, что горы Алжира почти рядом с кораблем. Значит, мы еще раз расстались с Африкой.
13 октября. Большую часть Средиземного моря пересекли при отличной погоде. Позади остались берега Алжира и Туниса, гористый мыс Бон — последняя африканская земля, которую мы видели в этом рейсе.
14 октября. Погода явно испортилась. Ветер дует навстречу судну. Поздно вечером по трансляции объявили, что приближается китобойная флотилия «Слава». Десятки людей бросились наверх. На горизонте раскинулось море огней. Казалось, что впереди находится какой-то город. Флотилия шла в кильватерном строю. Впереди китобаза, а за ней 15 китобойцев.
На «Успенском» заработал семафор, просигналивший китобойцам слова привета. Со «Славы» поздравили с успешным завершением рейса.
Нам стало тепло от этой встречи. На нас пахнуло дыханием Родины, по которой мы так истосковались и встреча с которой теперь была не за горами.
15 октября. За ночь «Успенский» прошел пролив Элафонисос и сейчас находился уже в Эгейском море. Шторм разыгрался не на шутку. Навстречу «Успенскому» катились свирепые, крутые волны; они разбивались о форштевень корабля и обрушивались на палубу.
16 октября. Ветер выл, не ослабевая, всю ночь. К утру он как будто еще усилился. Но качать корабль стало меньше. Мы находились в северо-восточном углу Эгейского моря, и зыби здесь не было где разгуляться.
17 октября. Проснулись мы в 7 часов утра. За иллюминаторами тянулись зеленые берега Босфора. Часов в 8 утра мы стали свидетелями любопытной сцены: как только взошло солнце, небольшой турецкий пароход застопорил машину, на верхний мостик вышел капитан— пожилой смуглый турок. Он расстелил циновку, опустился на колени и начал молиться аллаху.
«Успенский» на этот раз шел по Босфору без лоцмана. Вскоре впереди открылся широкий простор, и мы вышли в Черное море.
18 октября. Наступил предпоследний, девяносто девятый день нашего плавания. Море было спокойным, и «Успенский» полным ходом приближался к Керчи.
Часов в 10 вечера впереди замигал огонь маяка. Это был первый огонь, посылавший привет от родной земли. Ночью «Успенский» вошел в Керченский пролив и, дойдя до поворотного буя, отдал якорь и стал на рейде.
19 октября. Естественно, что последнюю ночь на корабле мы спали плохо. Ведь нас отделяло от Керчи всего несколько километров. Забрезжил рассвет, и мы увидели знакомую бухту, невысокий купол Митридата с памятником Павшим героям на вершине и раскинувшийся на склонах Митридата небольшой город.
«Успенский» медленно двинулся по фарватеру. Вся команда высыпала на палубу. Люди взобрались на мостик, приросли к фальшборту. Вот уже пройден брекватер, и «Успенский» вошел в порт. На причале толпа встречающих. Мы стараемся рассмотреть знакомые лица, но это удается не сразу. Отданы швартовы. Опущен трап, и на палубу «Успенского» хлынул людской поток. Этот поток захлестнул нас. Мы попадаем в объятия родных, близких, товарищей по работе. Прошло не меньше часа, прежде чем мы ступили на землю Керченского порта. Наше плавание закончилось.
ЭПИЛОГ
Прошло несколько лет с того дня, как мы вернулись из рейса. Срок небольшой, но наш рейс — это уже давняя история. Теперь в тропических водах Атлантики можно встретить десятки советских рыболовных кораблей. Многие из них пересекают экватор и ловят рыбу невдалеке от берегов Юго-западной Африки. Открыт новый промысловый район и к северу от Дакара, вблизи устья реки Сенегал. Изменился и качественный состав уловов: теперь наряду с сардиной вылавливают много ставриды, скумбрии, спаровых рыб.
В нашем институте создана лаборатория океана. В ее распоряжении научно-исследовательский корабль «Профессор Воробьев», названный в память об одном из талантливых исследователей моря, безвременно умершем в конце сороковых годов. На этом корабле проведено уже несколько экспедиций в тропические воды Атлантики и Индийского океана. Фронт научных работ в океанах все время расширяется. Со стапелей начинают сходить новые исследовательские суда.
…В окна лаборатории заглядывают ласковые лучи солнца. Я то и дело отрываюсь от работы и смотрю на море. Но я вижу не его. Перед глазами с предельной отчетливостью возникают другие картины. Передо мной лежит океан. Он то лазурный, то перламутровый. По его застывшей поверхности бегут тени высоких кудрявых облаков. Солнце скрывается за горизонтом, и на небе вспыхивают волшебные краски. Шумят играющие на поверхности косяки рыбы. Над самой водой планируют летучки. Высоко в воздух выпрыгивают дельфины.
Я вспоминаю слова, которые встретились мне недавно в одной из книг: «океан зовет». Да, океан зовет! И я вернусь к нему снова, потому что нельзя долго жить в разлуке с тем, чему принадлежит сердце.
INFO
639.2/Ш95