— А вы миритесь со всем этим, — обратилась она затем к Панину, — и ограничиваетесь лишь одними вздохами? Достойно ли русского патриота молча смотреть на унижение своей родины и выслушивать насмешки других держав?
— Что же делать? — ответил Панин: — Пётр Фёдорович — император. Все недовольны им, но каждый обязан повиноваться. Я не вижу такого центрального пункта, вокруг которого могли бы сосредоточиться все патриоты.
— А между тем центр недалеко, — возразила княгиня Дашкова. — Этим центром должна быть наша дорогая государыня императрица. Её имя послужит знаменем для всех, вокруг неё соберутся все любящие Россию и дорожащие её честью.
— Неужели вы, ваше императорское величество, думаете, что это возможно? — испуганно вскрикнул Панин. — Да, да! Это было бы великое дело! Россия была бы спасена, если бы это удалось, но…
— А почему бы это могло не удаться? — прервала Панина Екатерина Романовна. — Все, ненавидящие Петра Фёдоровича, обожают государыню императрицу и прежде всего — духовенство.
— Мне кажется, что и я имею некоторые права на Россию, — перебила Дашкову Екатерина Алексеевна, пристально всматриваясь в лицо Панина и как бы читая его мысли, — ведь я — мать будущего императора, такого же потомка Петра Великого, как и его отец.
Глаза Никиты Ивановича заблестели от удовольствия, он быстро заговорил:
— Да, это верно! Вы, ваше императорское величество, как августейшая мать будущего императора, имеете полное право принимать близко к сердцу интересы государства. Я думаю, что если вы выступите пред народом, как представительница своего малолетнего сына, то встретите полное сочувствие. Можно будет до совершеннолетия Павла Петровича передать вам, ваше императорское величество, регентство, а Сенат будет вместе с вами вершить дела; таким образом вы всегда найдёте в нём опору.
Княгиня Дашкова хотела что-то возразить против регентства, но императрица поспешно остановила её лёгким пожатием руки.
— Гетман граф Разумовский! — доложила вошедшая вдруг камеристка.
— Господи, какой сегодня блестящий приём в моём уединённом дворце! — улыбаясь, заметила Екатерина Алексеевна и приказала просить графа Разумовского.
— Вот и предвестники великого события, — прошептала княгиня Дашкова, — или, вернее, первые лучи восходящего светила, начинающие прорезывать глубокий мрак.
Гетман быстро подошёл к императрице и поцеловал её руку.
— Позвольте обратиться к вам, ваше императорское величество, — начал он, — к вашему чувству и разуму, так как в Петербурге не хотят ни о чём слышать; там царит какое-то ослепление, а между тем крайне прискорбно видеть, как рушится могучая держава.
Княгиня Дашкова радостно захлопала в ладоши.
Прежде чем продолжать дальше свою речь, граф Разумовский беспокойно оглянулся на стоящего невдалеке Панина.
— Говорите без стеснения, Кирилл Григорьевич! — сказала Екатерина Алексеевна. — Мы уже кое-что знаем со слов Никиты Ивановича. Вы видите пред собой трёх человек, которые решили во что бы то ни стало поддержать честь государства и не дать ему погибнуть.
— Неужели вам, ваше императорское величество, уже известно то, что происходит, — воскликнул гетман, — о чём все говорят и думают? Следовательно, я могу без утайки открыть пред вами свою душу?
— Говорите откровенно! — ответила Екатерина Алексеевна. — Я считаю себя вполне русской и вменяю себе в обязанность жить и действовать для блага России. Я очень нуждаюсь в указаниях тех лиц, которым особенно доверяла в Бозе почившая государыня императрица Елизавета Петровна в своё славное царствование.
— Если так, то наша несчастная родина может быть ещё спасена, — продолжал Разумовский. — Такое управление государством, как сейчас, не может длиться долго; если мы предоставим императору возможность вести дела в том же виде, как это было до сих пор, то катастрофа неизбежна, и не только он сам, но и русский трон погибнут неизбежно. Теперь ещё можно остановить поток ненависти, широкой рекой разливающийся среди русского народа, теперь он угрожает ещё только виновникам гибели государства; но страсти разгораются, взбунтуется чернь — и тогда никто не сможет поручиться за свою безопасность, никто не в состоянии будет удержать разгорячённую толпу. Скажите одно слово, ваше императорское величество, и мы все, как один человек, соберёмся вокруг вас!.. Привлечь к себе войска недолго. С их помощью мы вырвем из рук несчастного императора бразды правления и передадим их вам, ваше императорское величество!
— Я — мать будущего императора, — строгим тоном ответила Екатерина Алексеевна, — и понимаю, как ответствен этот титул. Только что Никита Иванович Панин указал здесь, какая великая обязанность лежит на мне; я вполне согласна с ним и всегда готова выполнить свой долг пред Россией и своим августейшим сыном.
Разумовский с недоумением взглянул на Панина.
— Я только что имел счастье докладывать её императорскому величеству, — обратился Никита Иванович к гетману, — какое благодеяние оказало бы теперь регентство во главе с государыней императрицей, поддерживаемое Сенатом.
— Никита Иванович Панин берёт на себя подготовить это дело, — быстро вмешалась в разговор Екатерина Алексеевна, чтобы не дать возможности Разумовскому возразить что-нибудь против регентства и Сената.
— Сенаторы доверяют мне, — продолжал Панин, — и мне нетрудно будет склонить их в пользу регентства. Насчёт Сената я спокоен, весь вопрос в войске. Вы видели на собственном опыте, как сильна гвардия; она может разрушить самые удобоисполнимые планы, если все другие войска не будут на нашей стороне.
— В войске недостатка не будет; я ручаюсь вам, что через несколько недель достаточно будет одного знака, чтобы весь гарнизон Петербурга провозгласил её императорское величество царствующей императрицей и передал в её руки скипетр и корону.
— Нет, не царствующей императрицей, а регентшей, — поправила Екатерина Алексеевна, — это место мне более подходит. Поддерживаемая Сенатом и лучшими людьми государства, я буду чувствовать себя сильнее и увереннее, стану исполнять свой долг.
— Следовательно, дело окончено! — воскликнула княгиня Дашкова. — Союз для спасения отечества заключён; каждый из нас будет стремиться к тому, чтобы быстрее идти к цели и привлечь новых товарищей. За всё, что мы ни предприняли бы, мы отвечаем сами. Государыня императрица не состоит членом союза, но мы имеем её согласие, и этого достаточно. Когда наступит время, мы позовём её, а пока поклянёмся ей в своей верности и в полном сохранении тайны.
Екатерина Алексеевна протянула свою руку; Разумовский, Панин и княгиня Дашкова прикоснулись к ней, произнося слова клятвы.
— Спаси, Боже, Россию! — торжественно проговорила императрица. — Я готова жить и умереть для блага своей родины. А теперь, господа, больше об этом ни слова! Возвращайтесь скорее обратно в Петербург, Кирилл Григорьевич; пока ещё опасно выражать свою дружбу императрице Екатерине Алексеевне. Что касается вас, Никита Иванович, то вы имеете право провести несколько часов у меня, как воспитатель моего сына. Слава Богу, что император разрешает привозить ко мне великого князя хоть на короткое время. Вы найдёте своего воспитанника в саду.
Разумовский и Панин, поцеловав руку императрицы, вышли из комнаты.
Как только дверь закрылась за ними, княгиня Дашкова бросилась к ногам Екатерины Алексеевны и, сияя от радости, стала целовать её руки.
— Наступает великий, чудный день, когда Россия воскреснет под могучей властью Екатерины Второй! — воскликнула она. — Долой Сенат, долой регентство! Отчего вы, ваше императорское величество, не отклонили глупого плана Панина? Только одна голова, одна рука должна управлять Россией.
— Пуст себе тешится! — улыбаясь, возразила Екатерина. — Каким бы путём ни попал скипетр в мои руки, я клянусь вам, что к нему не прикоснётся никто другой. Ну а теперь постараемся скрыть свою радость; не нужно давать и тени подозрения, что в наших сердцах вспыхнула искорка надежды. Все должны видеть императрицу грустной, озабоченной. Из пепла возродится Феникс.
Через час Екатерина Алексеевна вышла к обеду. Настроение придворных было мрачно и вполне соответствовало удручённому виду императрицы; визит гетмана был объяснён простой вежливостью, которую должны были время от времени выказывать высокопоставленные лица супруге своего императора, хотя бы и не любимой им. За столом присутствовал и великий князь Павел Петрович вместе со своим воспитателем. После продолжительной прогулки на свежем воздухе мальчик несколько оживился, повеселел, но государыня-мать так печально отвечала на его вопросы, так грустно смотрела, что великий князь почувствовал себя неловко и снова робко замолчал. У Панина был холодно-официальный вид, и он рассеянно отвечал на предлагаемые ему вопросы. Все решили, что воспитатель наследника погружён в тяжёлые думы, и это ещё более усилило всеобщую тревогу и уныние.
При дворе был обычай приглашать к императорскому столу офицеров, которые отбывали дежурство, командуя дворцовым караулом. В этот день была очередь Преображенского полка, и среди офицеров, появившихся в столовой в полной парадной форме, Екатерина Алексеевна увидела поручика Григория Григорьевича Орлова и майора Пассека. На одну минуту в глазах императрицы блеснула радость при виде этих двух офицеров, но она быстро потупила взор, так что никто ничего не заметил.
Обед прошёл скучно и вяло, и все были довольны, когда наконец встали из-за стола. После обеда, по заведённому обычаю, погуляли немного в парке, причём императрица приглашала кого-нибудь из присутствующих сопутствовать ей. На этот раз майор Пассек так явно старался быть замеченным государыней, что у неё не оставалось сомнения, что он хочет ей сообщить что-то важное.
Екатерина Алексеевна взяла под руку княгиню Дашкову и сделала знак Пассеку подойти к ней. Пока они были на виду у всех, императрица предложила майору несколько громких безразличных вопросов, но затем они повернули в одну из боковых аллей и остались втроём, так как, согласно этикету, никто не смел следовать за государыней без её приглашения.