«Правда», публикуя 17 сентября 1941 года Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении А. А. Нечипоренко орденом Ленина, описала его подвиги и особо отметила: «Александр Нечипоренко – храбрейший разведчик, не теряющийся в самой сложной обстановке». Он отличался редкостной удалью, неподражаемой изворотливостью и мгновенной изобретательностью.
В одной из вылазок погиб его друг Александр Подковка, и награда ему была посмертной. Умер от ран другой соратник разведчика – Леонид Коваленко. Михаил Иванович Колодин за героизм в тылу врага был награжден орденом Красного Знамени. Потом он воевал на Азовской флотилии, был ранен, снова награжден. Сейчас живет в Донбассе.
Александр Нечипоренко стал политработником и продолжал ходить в разведку. В разведке он и погиб в 1942 году под Таганрогом. В Одессе, в аллее Славы парка имени Шевченко, память героя войны Александра Алексеевича Нечипоренко увековечена мемориальной доской.
Не знаю, может, я сверх меры пристрастен к своему народу, но каждый раз, узнавая о подвиге наших воинов или сам наблюдая их героические поступки, задавал себе вонросы: какая волшебная сила питает их чудотворным эликсиром? Откуда берется у них такая стойкая живучесть? И отвечал себе: конечно, все это идет от нашего образа жизни, от нашей идейной убежденности. Гитлер и германский фашизм, нападая на Советский Союз, рассчитывали на непрочность нашего государства. Но вот они, первые осечки врага, в том числе и под Одессой.
Еще полным ходом шла разгрузка боеприпасов, а у судов – очереди отъезжающих. По трапам понесли раненых, двинулись женщины с детьми и узлами домашних вещей. С заходом солнца суда уйдут. Но начинаются очередная бомбежка, артобстрел. При каждом взрыве дети жмутся к матерям. Раненые беспокоятся, это видно по их напряженным лицам. Их тяготит беспомощность, но они не подают вида. Но самый стоический народ здесь – сестры милосердия. Вот уж подвижницы! Им самим тошно, но не думают о себе, некогда – на попечении сотни раненых.
В горле стоял комок, когда нам приходилось проявлять твердость и душевную гибкость, чтобы не дать обезумевшей от горя матери забрать с собой мертвого или тяжело раненного ребенка, которому требовалась экстренная операция. А у нее на руках оказывались еще дети и престарелые родители. Не всякому под силу было смотреть на это безысходное горе. Опаленные войной фронтовики из команд выздоравливающих, сопровождавшие до судна отъезжавших раненых, поспешно покидали порт, едва закончив поручение. Слабонервным присутствие в этой ситуации было противопоказано.
В те дни штаб флота прислал нам отряд шхун под командованием капитан-лейтенанта В.И. Корнеева для эвакуации населения в ближайшие от нас порты. Вернувшись, Корнеев доложил о бедственном положении женщин и детей, попавших в эти не приспособленные для приема эвакуируемых пункты. С ведома Кулишова я отменил эти направления, с чем согласилась и городская комиссия по эвакуации. Мы продолжили эвакуацию на Кавказ.
За кризисную неделю боев мы отправили на Кавказ на 14 судах и 8 боевых кораблях 35 тысяч раненых, женщин и детей. За два дня на трех теплоходах отправили 8 тысяч. Через день «Днепр» и «Чапаев» увезут еще 6 тысяч. И каждому судну надо дать сильное охранение.
Сегодня, 2 сентября, на «Крыме», «Армении» и «Василии Чапаеве» уходят 7 тысяч человек[32]. Кого назначить в охранение? Все корабли втянулись в бои и ведут непрерывный огонь. Только вчера, памятуя предупреждение Октябрьского об усилении охранения судов с пассажирами в связи с появлением вражеских самолетов-торпедоносцев, Жуков вел разговор с Кулишовым и мной. Говорил: головой отвечаете за отправляемые конвои. Да я и сам понимал ответственность. И чтобы беды не случилось, несмотря на потребность пехоты в огне, снимал с артподдержки эсминцы «Сообразительный» и «Беспощадный» для конвоирования судов, – у них сильная зенитная артиллерия.
Вы думаете, на это было легко решиться? Вчера отпустили крейсер, отправили в Севастополь на ремонт корабли «Шаумян» и «Красный Аджаристан», а теперь еще два корабля надо снимать. А если противник возобновит штурм и прорвется к порту? Чем будем отбиваться? А что скажет армейское командование о намерении оголить правый фланг? Ведь только вчера Крылов говорил, что замысел противника насчет восточного направления теперь слишком очевиден и враг может в любой день возобновить попытку прорваться к порту
К тому же никогда со дня сотворения первой морской посудины палуба не была безопаснее земли, даже если земля горела. Палуба в войну – самое зыбкое устройство. Удар по ней уносит сразу много жизней.
Многие читали, видели на экранах, как фашистские самолеты бомбили пассажирские и санитарные поезда. Тяжко. Но это на земле. Остановился поезд – отполз в сторону, припал к земле, и она тебя защитит. В море в таких случаях совсем иначе.
В июле ушел из Одессы транспорт с женщинами и детьми. В районе Севастополя он затонул. Спаслись немногие, сильные.
Вызываю флагарта Филиппова и объявляю ему о своем намерении усилить охранение отправляемых транспортов.
– Пощадите, с чем вы оставляете меня? – взмолился он.
Да, он отвечает только за огневую поддержку пехоты. Пытаюсь его успокоить:
– У вас две канлодки, эсминец, и дадим еще крейсер «Коминтерн» и сторожевой корабль «Кубань». Но надо в целости доставить на Кавказ тысячи беспомощных.
Филиппов согласился. Начштарм Крылов и командующий артиллерией Рыжи были сражены моим намерением. Николай Иванович вообще сдержан и тактичен, а сейчас налился кровью и заговорил резко:
– Вы, товарищ Деревянно, за эти полдня оторвались от сухопутного фронта. Три часа назад противник крупными силами ударил в стык Морского и Пограничного полков и вклинился в нашу оборону, продвинулся на километр. Это в районе злополучной высоты 53,0, с которой 30-го враг проскочил на 21 – ю батарею. Может все повториться. Фланги полков открыты, и их нечем сомкнуть. Резервов нет. А вы своим предложением вроде второго удара по командованию армии. – Сказал и осекся, чувствуя, что переборщил сгоряча.
Я молчал: хотел дать Крылову время свыкнуться с мыслью, что эсминцы все-таки уйдут. Взорвался Филиппов. С ним бывало такое. Путиловский рабочий, матрос, участник Февральской и Октябрьской революций, охранявший Ленина в Смольном, участник Гражданской войны, он заговорил возбужденно:
– Но это вы неудачно, товарищ Крылов, выразились. Вы просто не представляете, какая угроза появилась на море – торпедоносная авиация. А на судах тысячи беспомощных…
Не ожидал от Филиппова такого хода. Ведь только полчаса назад я его самого уговаривал.
– Идемте к командарму, – предложил Крылов.
Выслушав нас, Софронов ушел к Жукову.
Тревога за людей на море подавила мои сухопутные страхи, и я внес предложение командиру базы о формировании конвоев и плана огня на завтра. Он в раздумье ответил:
– Мы очень рискуем, снимая с фронта сразу два новых эсминца.
Кулишов позвонил Жукову. А тот в ответе и за сушу, и за море. Решение сразу не принял – ждать. Собрался Военный совет. Воронин был за то, чтобы задержать оба эсминца на сутки. Колыбанов, как узнал, какой «груз» на судах, заявил, что полагается на решение Жукова. А тот, заслушав Иванова, резюмировал: командиру базы действовать самостоятельно, обеспечив поддержку пехоты.
Хотя это и соломоново решение, мне только это и требовалось. И я настойчиво повторил: только новые эсминцы в конвои.
Честно признаюсь, не только расчетами подкрепил эту необходимость, но и психологически повлиял на командира, прямо заявив ему: если будет торпедировано судно с такими пассажирами, нам обоим не сносить головы.
Кулишову потребовалось мобилизовать все свое мужество, чтобы согласиться с моим предложением назначить командирами конвоев Боркова, Негоду и нашего комдива Гнатенко с четырьмя «охотниками». Эсминцы были немедленно отозваны с позиций. На конференции командиров и капитанов, которую я проводил, был дан подробный инструктаж по вопросу уклонения от торпедоносцев и торпед, отражения атак огнем.
С наступлением темноты конвои вышли. Отразив атаки самолетов, они благополучно прибыли в кавказские порты.
Вместо эсминцев на позиции были высланы «Коминтерн» и сторожевой корабль «Кубань», которым командовал старший лейтенант И.А. Кожухарь, а артиллеристом был лейтенант Л.И. Сыркин. Оба они уже повоевали под Очаковом и Одессой. Пять кораблей поддерживали части в Восточном секторе и помогали в Межлиманье держать Протопоповку. Несколько позже они содействовали в освобождении Прицеповки.
Пока мы на Одесском фронте предпринимали отчаянные усилия по удержанию и закреплению новых рубежей, на других фронтах произошли существенные изменения, резко ухудшившие положение Красной Армии, а с ней и Военно-Морского Флота. Из информации, полученной адмиралом Левченко из Главморштаба, стало известно, что 28 августа закончилась трехнедельная оборона Таллина. Части 10-го корпуса и Балтийского флота, оборонявшие город, эвакуированы в Кронштадт и Ленинград. На переходе от ударов авиации и на минах погибло много кораблей и транспортов, большие потери в людях. Корабли Балтфлота сосредоточены в районе Кронштадта – Ленинграда. Только подлодки и самолеты прорываются в Балтику. Прибалтика в руках гитлеровцев. Но огненными бастионами стоят и сражаются Моонзундские острова и военно-морская база Ханко. Вражеская группа армий «Север» рвется к Ленинграду.
В центре советско-германского фронта противник продвинулся в направлении Чернигов – Конотоп. Над правым флангом Юго-Западного фронта и защитниками Киева с северо-востока нависла угроза выхода противника в тыл. Болью в сердце отозвалось только что полученное сообщение о форсировании гитлеровскими войсками Днепра в полосе Южного фронта, о захвате ими плацдармов на левом берегу. Это ничего хорошего нам не сулило.
Мы в Одессе надеялись на днепровский рубеж. Это широкая водная преграда, которую преодолеть непросто. И с высоты своего понимания прикидывали: на Днепре – конец отступлению. Здесь создается надежный рубеж обороны, к нему стягиваются необходим