Мне поначалу показалось, что мы давно не виделись с Петровым и Крыловым, а на самом деле расстались всего одиннадцать дней тому назад на Платоновском молу Одесского порта. Такое, видно, бывает с людьми, сроднившимися в тяжкой обстановке. Действительно, завершая эвакуацию Приморской армии, мы в 3.45 16 октября с командиром Одесской базы проводили их на катере-охотнике в Севастополь. Мы расстались, как боевые друзья. И хотя в обороне Одессы часто возникали сложности в согласовании совместных усилий на стыке суши и моря, между нами никогда не возникали конфликтные ситуации, разногласия мы разрешали к общему удовлетворению, но в интересах дела. Наша дружба была спаяна общими целями борьбы со злейшим врагом – фашизмом. И в будущем Маршал Советского Союза запишет в своих мемуарах «Огненный бастион» (с. 116): «В Одессе отношения со штабистами-моряками были как-то ближе и теплее – такие как здесь (в Севастополе) с Моргуновым и Кабалюком… и все, что целесообразно делать сообща, так и делаем». Спасибо Николаю Ивановичу за добрые, братские слова.
А сейчас Петров и Крылов очень озабочены, и их надо было уметь понять – их армия и сами они в кризисном положении. И несмотря на это, Иван Ефимович Петров, обладавший чудовищной выдержкой, занятый сложными боевыми делами, от которых, казалось, кругом идет голова, встретил меня радушно. И вот сколько я с ним ни общался – в Одессе, здесь, в крымских степях, а в будущем на Керченской переправе, – я никогда не испытывал с его стороны намерения показать свое преимущество и тем более превосходство, разницу в звании и служебном положении. И это-то при его далеко не простом, точнее, весьма сложном характере, с которым могли уживаться только такие, как Н.И. Крылов с его человеческими добродетелями. Петрову были чужды высокомерие, чванство, недоступность. Не в его характере нагромождать подобные несуразности, усложняющие жизнь и без того, особенно в войну, заполненную всякими злыднями, трудностями, неудачами, горестями, которых почему-то всегда оказывалось больше, чем радостей и веселья. Петров не увеличивал дистанцию между собой и людьми, а наоборот, с большим искусством сокращал ее всем своим обликом, существом, поведением, словом и тоном разговора. Вот он и сейчас верен себе:
– Здравствуй, Деревянко! Какими ветрами, какая великая нужда привела тебя сюда к нам в такой тяжкий час?
Я доложил о задании.
– Вы там, в Севастополе, наверно, клянете нас, армейцев, за неустойку. Конечно, я понимаю, у моряков могут возникнуть законные претензии к нам. Вы, моряки, так старательно и в целости доставили нашу армию из Одессы, а мы вроде бы не оправдали ваших надежд удержать Крым – вашу главную базу флота. Все это выглядит почти что так, но и не совсем так. Посмотри на карту, изучи, запиши и доложи там у себя, как бы из первоисточника. Наша армия уже ничем не могла помочь армии Батова, ее боевые порядки на ишуньских позициях к нашему подходу 23 октября уже были смяты, и мы 24 октября вели встречные бои с противником, вырывавшимся на крымские просторы. У Ишуня и на реке Чатырлык не были оборудованы позиции. И, вообще, Ишунь намного труднее удержать, чем Перекопский вал. Там надо было лучше готовиться к боям. По общепринятым во всех армиях нормам оперативных плотностей там нужно было ожидать наступление одновременно трех дивизий противника в первом эшелоне. У нас против них была выставлена только одна дивизия, она и не выдержала натиска пятикратно превосходящего врага. А там напрашивалось выставить сразу три дивизии. Да и управлять боями на Перекопе надо было самому командарму, а не с помощью излишней инстанции, какой явилась должность командующего группой войск, она не справилась с грозными событиями на Перекопе. И КП командарма из Симферополя (за 120 км от фронта) надлежало перевести ближе к передовой, ибо в такой опасной ситуации надо быть ближе к войскам, как сейчас практикуется, чтобы оперативно влиять на быстрые изменения обстановки.
Видно, накипело на сердце у Петрова, и, будучи эмоциональным, нетерпимым к непорядкам, он не стеснялся в выражениях. Да и его критика справедливая, и его можно было понять. Петров рвался к Перекопу еще с Одессы, помочь 51-й армии устоять, думал, что здесь продержится до прихода Приморской армии, как приказывала Ставка своей директивой от 30 сентября. А теперь из-за неустойки крымских войск он со своей армией попал в опасное положение преследуемого врагом – тут не только будешь критиковать, но и зачертыхаешься в адрес соседа. Было за что крепко ругать. Ведь считай: Крым потерян.
Петров приказал Крылову нанести на мою карту схему боев Приморской армии у ишуньских позиций и положение дивизий сейчас, для информации командования флотом, а мне сказал, чтобы я доложил о его намерении отводить армию к Севастополю любыми путями, может, даже придется кружным, так как противник, охвативший сейчас наш левый фланг, может перехватить прямые пути. Отдал приказание Крылову готовить КП армии к переводу в Сарабуз и сообщил ему, что выезжает в 25-ю Чапаевскую дивизию, помочь ее командиру (своему преемнику) генерал-майору Т.К. Коломийцу оторваться от противника и в порядке отходить – ведь дивизия сейчас в самом отчаянном положении, ей грозит отсечение и окружение, на нее противник навалился с фронта, обошел слева и справа норовит тоже.
Вот в этом весь И.Е. Петров. Он не просто любил и стремился быть в войсках, а именно в тех частях и соединениях, которые попадали в кризисную ситуацию. И пусть Иван Ефимович грешил преувеличением своей незаменимости. Но он не отсиживался на КП в опасные моменты для его войск, а бросался на острие атак, постоянно рискуя жизнью. Ведь я видел в боях под Одессой машину-пикап Петрова, изрешеченную пулями и осколками от снарядов и мин. Стоя на подножке этой машины, комдив-25 генерал Петров разъезжал вдоль первых позиций, оценивая положение, отдавая приказания, воодушевлял воинов и показывая делом, как надо стоять насмерть. Возможно, он считал, что только его присутствие в войсках спасло положение, отвело опасность, грозившую гибелью его воинов. Пусть будет и это так. Но тут большая ставка – цена жизни. И он не задумываясь отдавал ее во имя победы Родины. Это величайшие добродетели военачальника, высоко ценимые всегда, и тем более в то страшное время, когда стоял вопрос: быть или не быть нашей Родине!
И что там говорить – время показало: где был генерал Иван Петров, там можно было иметь чуточку меньше войск, и устоять, победить. А это лучшая аттестация для каждого полководца.
Крылов нанес своей рукой на мою карту схему боев Приморской армии и присоединившихся к ней дивизий 51-й армии в районе ишуньских позиций 24–25 октября и приблизительное положение, шестичасовой давности, своих дивизий – 25, 95, 172-й стрелковых, 2, 40, 42-й кавалерийских, отходивших 26–27 октября под ударами противника на юг, в направлении Симферополя. О своем соседе справа – 51-й армии – у него не было данных, по вчерашним сведениям, она отходила на юго-восток к Керченскому полуострову, на Акмонайские позиции.
Мы распрощались с Н.И. Крыловым. И до встречи через десятки лет.
Уезжая, я отчетливо представлял отчаянное положение войск Приморской армии, но не думал, что события будут так стремительно развиваться. Завтра немцы будут в этом селе, на следующий день подступятся к Симферополю и в тот же день у приморского села Николаевка, что у реки Альма (южнее Евпатории), флотская 54-я батарея старшего лейтенанта И.И. Заики вступит в героический бой с врагом, чем положит начало Севастопольской эпопее.
Перебазирование флота на Кавказ
Без происшествий возвратился я в Севастополь и предстал перед Елисеевым с печальными известиями и данными. Он тут же увлек меня к комфлоту, для информации «из первоисточника». Я доложил сказанное Петровым, а остальное стало ясным по карте. Севернее Симферополя – только одна наша дивизия, и та отжималась к востоку, а другие дивизии уже сместились восточнее. Синие стрелы, обозначавшие вражеские войска, нацелились к Евпатории, Сакам, на юг между Саками и Симферополем, что уже угрожало и Симферополю, и шоссе Симферополь – Севастополь.
Очень похоже на то, что та армия, которая должна по всем законам военной науки, если уж и отходить, то только в направлении своего главного объекта обороны в Крыму – Главной базы флота Севастополя, подлежащего удержанию за нами, чего бы это ни стоило, не поспевает захватить шоссе, ведущее из Симферополя на юго-запад к Севастополю. Она не поспеет это сделать, так как находится в тяжелейшем положении: понесла большие потери, дивизии обескровлены пятисуточными боями, отходили разрозненными частями, я в этом убедился, находясь в селе Айбары, отходили под ударами, не имея возможности оторваться от противника, чтобы совершить марш-маневр к Севастопольскому шоссе, а противник, имея свободу действий, устремляется к этому шоссе своими механизированными частями. По карте было совершенно очевидно, что враг не пустит Приморскую армию к шоссе, ибо ему самому нужен не столько Симферополь, сколько Севастополь, Главная база Черноморского флота.
Севастополь оставался неприкрытым от врага с суши своими сухопутными войсками.
Флот поставлен в критическое положение. Наступал час принятия горестных решений – выводить корабельный флот из-под ударов авиации в кавказские порты, а для обороны Севастополя с суши форсировать завершение формирования батальонов морской пехоты, готовиться самим оборонять Севастополь, выдвинув флотские войска на оборонительные рубежи, которые предусмотрительно, под руководством Октябрьского и Моргунова, начиная с июля готовились людьми флота и населением, возглавляемыми флотскими инженерами В.Г. Парамоновым, И.В. Пановым, М.Г. Фокиным, Ф.Н. Усковым, И.А. Лебедем, И.В. Саенко, С.И. Кангуном.
Комфлот, рассматривая карту, заметно нервничал, критически оценивая деятельность руководителей крымских войск за неумелую оборону Крыма.
В конце встречи Октябрьский объявил мне, что Военсовет флота представил наркому ВМФ предложение о назначении меня начальником штаба Потийской военно-морской базы.